Условный сигнал

Все спокойно, не было и нет. Все так ярко, просто и красиво. Чудеса, укрытые сукном, Хоть один останется счастливым! С. Дворецкий

Никто не умирает в Тихом городе. И я не умираю. Нет больше этой всепоглощающей боли, нет больше снов, таких сладко-мучительных, когда я метался в почти горячечном бреду по своей скромной постели и повторял лишь одно имя: — Шурф! Поглощенный этими вечными сиреневыми сумерками, я бреду знакомой дорогой — от дома за вечерней чашечкой кофе. А был ли Шурф? Может, Шурфа-то и не было? Вообще никогда. Я придумал его, чтобы любить. Потому что в Тихом городе просто некого любить — слишком спокойно, слишком тихо и безмятежно. Разве может в реальной жизни среди всех этих очень адекватных людей жить усмиренное безумие, стихия, никогда из берегов не выходящая? Конечно, все правильно — его нет. И от осознания этого внезапно возникает легкая горечь во рту, как будто раскусил горький миндаль. Его нет — и все мои дни, вечера, ночи, пронизанные как нитью его именем, — все они впустую. И я впустую, ни для кого. Его нет — и я пуст, как кувшин из-под вина. Кто меня теперь сможет наполнить здесь? Все они — вода, простая кипяченая вода, а он — вино. И поэтому его нет. Вина не бывает. Это бы нарушило спокойствие. Тихий город разговаривает со мной. Он как будто убаюкивает меня: «Забудь! Спи!» И я послушно забываю и сплю. Тихий город материализуется в своих жителях, а я беседую с ними, рассказывая о… конечно, о Шурфе. Настоящий он или придуманный — неважно, но о ком я еще могу говорить? Седовласый мужчина в свободной льняной одежде уговаривает меня перестать строить воздушные замки и предлагает посмотреть вокруг — Тихий Город дает нам все, Тихий Город любит нас и хочет, чтобы мы любили его. А Шурф — мираж, выдумка. Маленькая девочка, которая встретилась мне в песочнице недалеко от моего дома, тоже проявляет неслыханную образованность: «Дяденька, шурф — это такая дырка в земле. Хочешь, я тебе совочком в песке выкопаю шурф? Ты тогда будешь счастлив.» Но я отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи. Пусть я придумал его, дав ему вместо имени название дыры в земле, но пока что он — все равно самое дорогое для меня тут. Женщина-психолог, живущая по соседству и пригласившая меня к себе в гости, качает головой и долго говорит о видах психических расстройств. Я не должен доводить себя, я должен пить таблетки и не думать о Шурфе. Я пью прописанные ею лекарства, но не думать о Шурфе все равно не получается. Тихий Город — вот он, настоящий Мир Паука — опутывает меня своей сетью улиц и людей, не дает мне разглядеть ничего в своих сиреневых сумерках, кроме того, что я должен видеть по его мнению. И я не могу разорвать сети, так плотно и так уютно укутавшие меня, сети, проникающие уже даже в мой мозг и отделяющие белой пеленой все, что я знаю о Шурфе. Точнее, то, что я о нем придумал. — От любви не умирают. Любви просто нет. Сердце дано нам для того, чтобы насыщать организм кровью. Как оно может взорваться от любви, Макс? — тихий монотонный голос соседки-психолога убаюкивает меня, и все становится предельно понятно и просто. Я не только Шурфа придумал, но и саму любовь… — Сэр Макс, — повторяю я сквозь сон, — меня зовут сэр Макс из Ехо. — У нас в Тихом Городе нет ни сэров, ни леди — все равны. И еще вы перепутали букву в слове «эхо»… Успокойтесь, Макс, посмотрите, как все вокруг спокойно… — Но я был там так счастлив! — Вы всегда были здесь. И, кстати, счастья тоже не бывает. Бывает удовлетворение. Спокойное, размеренное удовлетворение — ровное чувство, наполняющее нашу жизнь. Точнее, то, чем Тихий Город ее наполняет. Приступы счастья — это всего лишь псевдоэпилептические вспышки в мозгу… — дальше я ее не слушаю, не хочу слушать, слишком серым будет мир, если я поверю в то, что ни счастья, ни любви нет. Я преодолеваю душащее меня спокойствие, резко встаю и с ноги открываю дверь. Выхожу на улицу, качаясь так, как будто пил всю ночь. Вдыхаю полной грудью и кричу куда-то вдаль: — Ты слышишь меня? Не возьмешь. Не дамся. Пусть я псих, пусть я люблю свой придуманный мир, но я хотя бы живу. А ты — мертв. И все твои порождения мертвы. Тихий город не отвечает мне, он сгущает тяжелые тучи над моей головой и проливается дождем. Я бегу под крышу своего дома, мокрый и совершенно проснувшийся. Сворачиваюсь калачиком у камина прямо на полу и там же, на полу, пишу стихи фломастером. Чтоб не смыть, чтоб навсегда. А после засыпаю. И во сне вижу высокую фигуру в белом. Он прикладывает палец к губам, жестом приказывая мне молчать. И я молчу. Подхожу все ближе и ближе и молчу. Обнимаю его, уткнувшись носом в задрапированное белое плечо, и молчу. Оседаю мешком куда-то вниз, на песок, и молчу. Он садится рядом, долго гладит меня по голове. А после говорит всего одну-единственную фразу: — Я есть.