"Подвязки графини"

– Выпьем же за здоровье леди Ильмени! Лларен, покосившись на инициативного соотечественника, коротко хмыкнул: в “Подвязках графини” политический ландшафт менялся так же стремительно, как и цены на красители – в пору дворянской грызни. Владельцы трактира умышленно не разглашали своих предпочтений, и их заведение было одной из немногих в Морнхолде нейтральных зон: завсегдатаи “Подвязок” ценили это место за его беспристрастность, но время от времени даже здесь находились брехливые кобельки, что так и норовили пометить трактир своими дурно пахнущими политическими предпочтениями. Сегодня вот – “леди Ильмени”, но ещё вчера очередной пустобрех с таким же энтузиазмом предлагал выпить за здоровье “лорда Орваса”. Лларен, конечно, за сраного мудозвона не стал бы пить и задарма, — даже редчайшее, самое дорогое топальское! — однако Ильмени Дрен... Ильмени Дрен – это уже совершенно другое дело. Седура Тирано не особо любил её — по многим причинам, — но не мог не уважать. Не знал её близко — и всё же прекрасно знал, какую длинную тень отбрасывает эта обманчиво хрупкая женщина. Мутсэра Ильмени Дрен смущала его, сбивала с толку: слишком часто заставляла всё перевзвешивать и переоценивать. На Лларенов взгляд, она не была красавицей, но что-то невыразимо манящее приковывало к дочери герцога Дрена мужские — да и не только мужские… — взгляды. Поэт бы воспел её и, попытавшись поймать эту невыразимость, не пожалел бы чернил на пышные словеса. По (не столь уж) странному совпадению, Лларен знал одного такого… поэта-воспевателя, и, к сожалению, вдоволь наслушался пышных словес, и многое, слишком многое умудрился запомнить. Как оно там было? В одном из последних?..

Не под силу красками Мне запечатлеть Взгляд её неласковый, Слово – словно плеть, Ломаные линии — Плечи, скалы скул... Вьётся тень от имени К моему виску: Вечное движение, Острые углы Путь непротивления Выбрать не могли. Обожжён я жаждою, Но её борьба — На устах у каждого Бога и раба: Призывает колокол Время перемен В скованно-расколотый Мир Ильмени Дрен. Моему признанию На её пути При большом старании Места не найти...

Но Лларен не был поэтом, поэтому не стыдился признаться себе: Ильмени Дрен пугала его, и женщину, живую, желанную женщину, он никогда в ней не видел — в отличие от своего куда менее удачливого товарища. Собственно, это и было одной из причин, по которой Лларен не особо её любил. Ильмени Дрен пугала и восхищала одновременно: простое серо-мышиное платье она носила словно горностаевую мантию и всегда, везде выглядела на своём месте. Лларен, почти ежечасно чувствовавший себя самозванцем, отчаянно ей завидовал — завидовал, с какой лёгкостью ей даётся то, о чём сам он не думал даже мечтать. Ильмени Дрен была многоликой и гибкой, но никогда – лицемерной: она оставалась искренней в каждой из масок, которую надевала, и не ожидала милостей, ниспосланных свыше, но изменяла мир. И пусть даже Лларен нередко был не согласен с тем, что сэра Дрен делала — с её решениями и методами, с тактикой и стратегией, — он никогда не сомневался, что цели у сэры Дрен были благие. В общем, политика политикой, а “за здоровье леди Ильмени” Лларен с готовностью осушил стопку суджаммы. В трущобах Вивека крепкое здоровье никогда не помешает.