Восьмая пятница

Удара не последовало. Вместо этого послышался странный скрежет. Петуния неуверенно приоткрыла глаза. И тут же изумленно распахнула их. Флиппи стоял подле неё, вонзив лезвие ножа в бумажную плоть картины, что висела на стене. Нож его превращал выцветший рисунок в месиво из покромсанной бумаги, оставляя на стене безобразные раны. Должно быть, из последних сил сдерживая бешенство, что поглощало его сознание, Флип сумел изменить направление своей руки и, вместо того, чтобы зарезать Петунию, он вонзил нож в картину, что висела как раз над её головой. — Уходи... — произнес он снова. Девушка едва сумела разобрать эти слова, что были почти неузнаваемы за нечленораздельным звериным рычанием, которое вырывалось из его груди. Сердце Петунии вздрогнуло и оборвалось, рухнув куда-то вниз, когда она невольно взглянула на его лицо, искаженное чудовищной болью. Флип все еще стоял рядом и рука его, судорожно сжимавшая рукоятку ножа почти касалась макушки Петунии. «Слишком близко...» Петуния молча сползала по стенке. Девушка чувствовала себя загнанной в угол мышью, над который завис разъяренный голодный кот. Нужно было уходить, пока сознание Флиппи еще полностью не помутнело, но она не могла даже пошевелиться. Когда на Петунию начала сыпаться бумажная стружка от почти уничтоженной картины, комнату огласили вкрадчивые шаги. Она вздрогнула, подняла голову и впилась взглядом за спину Флипа. — Почему ты не убил её, Флиппи?.. — прошелестел тихий шепот. — Флейки!.. — выдохнула Петуния, — Как ты... — Тебе не стоило приходить, Петуния, — вздохнула Флейки. Глаза её прошлись по острому лезвию ножа, который продолжал лихорадочно ковырять стену. Она подошла ближе и с безразличием перевела взгляд с раскромсанной картины на Петунию, которая молча продолжала смотреть на неё. — Ему больно. Это всё из-за тебя, — добавила Флейки. Её слова прозвучали резко. — Я... Я только хотела поговорить... — пробормотала Петуния, совершенно не понимая, почему, собственно должна оправдываться. — Я зря теряю время... — вздохнула Флейки, — Было бы куда проще, если бы ты была мертва. — Ты говоришь ужасные вещи, Флейки... — дрогнувшим голосом заметила Петуния. — Что с тобой? — Ничего. Совершенно ничего, — прошептала Флейки, одарив её странным взглядом. Она подошла ближе и очень осторожно дотронулась до руки Флиппи, мягко потянув за рукав. Тот вытащил нож из стены и резко развернулся... «Всё. Он её убьет» — подумала Петуния. — «И меня за компанию» Но вопреки её ожиданиям, Флиппи молча уставился на Флейки, тяжело и с хрипом дыша. В глазах его все еще горел зловещий огонек, но он еще не делал никаких попыток убить девушку. Во взгляде его колыхалось смутное удивление. — Я — твой друг, — негромко произнесла Флейки, не отпуская его руку, — И я не хочу, чтобы тебе было больно. Ты слышишь меня, Флиппи? — Какой смысл в твоих словах, Флейки? — прошептала Петуния, — Он тебя не послушает. Он не в себе. Стоит позвать Сплэндида, пока он не убил нас и не вырвался в город... — Все хорошо, Флиппи, — ласково приговаривала Флейки, не обращая на неё никакого внимания и продолжая мягко смотреть на него, ни на миг не отрывая своего взгляда от его глаз. — Это твой дом. Здесь нет врагов. Нет войны. Нет смерти. Здесь только тишина и покой. Я бы никогда не стала обманывать тебя. Я бы никогда не предала тебя. Ты мой друг. Я тебе доверяю. И ты это знаешь, Флиппи. Неожиданно Флейки обняла его, прижавшись лохматой головой к его груди. Глаза Флипа изумленно расширились и странный туман, что витал в них, когда она с ним говорила, постепенно исчезал, а радужка их почти стала прежней. Он чуть пошатнулся. Нож выскользнул из его ослабевших пальцев и упал на пол, охнув металлическим стуком. — Когда-нибудь все это закончится, Флиппи, — шептала девушка, — Ты будешь таким, каким был раньше. Кошмары закончатся, Флиппи... Обязательно закончатся. — Оставь меня, Флейки! — промолвил он, тщетно пытаясь отстраниться, — Это безнадежно. Я безумен. — Я тебя никогда не оставлю! — воскликнула Флейки, еще больше зарываясь носом в его рубашку. Флиппи только тяжело вздохнул. Петуния окинула их обоих долгим задумчивым взглядом и тихонько вылетела за дверь, чувствуя пронизывающую пустоту, которая камнем обрушилась в её душу, обдавая сердце нестерпимым холодом. Петуния не испытывала к Флиппи ни малейшей капли того доверия, с которым относилась к нему эта странная девушка в нелепой старой одежде и с вечно растрепанными волосами. Возможно, именно по причине такой преданности, что проскальзывала в каждом её слове и движении, Флейки была единственным другом, которому Флиппи позволял себе открыть душу. И то, что Флейки действительно сумела полюбить его, об этом знали все жители городка, но тем не менее, предпочитая судачить об этом только за её спиной. Что же касается Флиппи, то его истинных чувств не знал никто. Одни говорили, что для него она — словно родная сестра, которой у него никогда не было, другие же... Впрочем, спрашивать его об этом напрямик никто из любопытствующих ни за что бы не рискнул. Петуния не любила слухи, не смотря на то, что порой была не против их послушать. Однако, сейчас её интересовало одно — она совершенно не понимала причины своего визита. Но если Петуния действительно была намерена просто поговорить с Флиппи, почему же сейчас она чувствует такое разочарование и ощущает себя, как совершенно ненужная вещь, выброшенная на помойку? — Добрый вечер, — отвел её от размышлений голос, исходящий из-за её спины. Голос был красивый и бархатистый. Он очень приятно мурлыкал в уши, как будто принадлежал диктору на радио. Петуния обернулась и заметила перед собой молодого человека. Куртка его расстегнута, и за ней видна была роскошная полосатая рубашка, отделанная бахромой и узорами. Лицо его было тщательно загримировано в белоснежную маску, за которой сложно было угадать эмоции. — Мим? — удивилась Петуния, не веря своим глазам — Но ты же... — ...умер? — договорил тот за неё, обаятельно улыбаясь, — Ты права, Петуния. Почти, но не совсем. — Тот Мим, которого я знала, не имел способности разговаривать, — заметила Пет, с подозрением прищурившись. — И это тоже верно, — кивнул Мим, — Но как-то так получилось, что речь ко мне вернулась. — У тебя замечательный голос, — улыбнулась девушка, делая шаг назад, — Я бы даже сказала, завораживающий. Ты мог бы сделать карьеру в качестве певца. — Может быть, — протянул Мим, — Но я не певец. Я — Актер. И, кажется, мне выпала возможность вернуться на Сцену... — Я очень рада за тебя, Мим, - торопливо перебила его она, — Ну, что ты жив и все такое, но извини... Уже темнеет, и я должна идти домой... С этими словами Петуния развернулась с намерением наконец уйти, но Мим, молниеносно оказавшийся рядом с ней, схватил её за руку, не давая сделать ни шага. — Какого черта ты делаешь?! Отпусти меня! — Прошу прощения, — проникновенно прошептал он, впиваясь немигающим взглядом в её глаза, — Но боюсь, ты должна пройти со мной, дорогая моя. Голос его проникал в каждую мысль, обволакивая уши приятным бархатным звучанием, заставляя сердце подскакивать и замирать на месте. Тело Петунии словно стало чужим, а руки и ноги начали действовать словно по своей воли. И всего через несколько минут Петуния поняла, что способна сделать все, что угодно, даже прыгнуть под машину или же сброситься с моста, только если он попросит. Она почувствовала себя марионеткой, которой управляют, даже не дергая за ниточки. Ей стало жутко. Больше всего на свете Петуния желала оттолкнуть Мима и убежать как можно дальше от него. Но вместо этого она кивнула и послушно последовала за ним. * * * * Заброшенная лесопилка давным-давно была позабыта. Находилась она на выжженном пустыре, что был на самой окраине леса огорожен трухлявым покосившимся забором. Старая, обитая проволокой, дверца забора недовольно крякнула и отворилась, пропуская в глубину свою человека, глаза которого полыхали солнечным светом, не смотря на мрак, что сгущался в сыром воздухе. Дио нырнул за кучу почерневших и кое-как срубленных стволов деревьев и остановился возле небольшого склада. Он протянул руку и дотронулся указательным пальцем до дымчатой потрескавшейся стены. Воздух задрожал и покрылся молочной испариной, на мгновение покрыв собой всю лесопилку. Когда же он исчез, оседая на траве капельками серебристой росы, перед Дио появилась белоснежная мутная стена, что устремлялась до самого неба. Поверхность её время от времени вздрагивала, словно вода, в которую бросили камень и не казалась особенно плотной. По крайней мере, на первый взгляд. — Так вот куда делись все им убиенные, — пробормотал Дио, интересом рассматривая стену, — Закрытая дыра в реальности, значит. М-да, все-таки, с Его стороны это не очень-то умно... — Пришла пора окончить это раз и навсегда,  — долетел до него голос монаха-буддиста. — А, так это все-таки твоих рук дело, — сказал Дио, не утруждая себя оборачиваться. — Напротив,  — возразил монах, — Пришел я, чтобы прекратить вмешательство туда, куда не стоит лезть. Он выразительно дотронулся до дрожащей стены. — Вот как? — насмешливым взглядом окинул его Проклятый. — Успеха никогда Вам не видать. — И как же ты планируешь остановить меня, хм? Против лома нет приема, как говорят. Кстати, а как же твои старые разглагольствования? Или они были лишь пустым звуком на почве желания построить из себя этакого «мудреца-проповедника»? — Вначале послан был я только говорить... Но время шло. Наставник мой, явившись мне во сне, поведал весть о том, что Вы добились своего, ткань времени задев. И дальше, вновь меняя расстановку дней, погибель миру принесете Вы, вселяя хаос и разруху. — Друг мой, ты думаешь, что, используя запрещенные приемчики, я не думал о последствиях их применения? Не будь наивным. Я — Бог Смерти. И плевать я хотел на ваше Высшее Начальство! Я сам себе и начальник, и судья. И как-нибудь выкарабкаюсь. — Гордец Вы и упрямец, — печально вздохнул монах, — Я помощь предлагал Вам, но, похоже, путь свой вы все же выбрали неверно... — Не знаю уж как ты, но я не вижу в такой помощи толку. Болтать дурацкими рифмами и загадками я тоже могу. — Довольно, Проклятый. Ты богом возомнил себя. Но мнение твое неверно. Монах замолчал и сделал резкий взмах рукой, ударив воздух и остановив ребро ладони всего в паре дюймов от носа Дио. Кончики пальцев монаха загорелись мягким синим светом, который постепенно повышал свою яркость, разрастаясь сиянием по всей его ладони. — Неплохие спецэффекты, приятель, — одобрил Дио, ловко поймав его руку в полете, прежде, чем та обрушила свой удар на него. Монах же, не говоря ни слова, легко ударил его по руке свободной ладонью, синий свет от которой заклубился и разрезал руку Проклятого на две ровные части, начиная от плеча и заканчивая указательным пальцем. — Ого! — выдохнул Дио, отступая в сторону и рассматривая свою руку, которая превратилась в два лоскута мяса, обливающихся кровью. — Да ты не такой белый и пушистый, каким казался! Больно, между прочим! Он глубоко вздохнул и провел здоровой рукой по красному лоскуту от своего плеча. Темно-красные искорки обрушились на белую стену, когда рана его вдруг сама по себе зажглась черным пламенем. В воздухе запахло паленой плотью. Дио поморщился от отвращения и подул на этот огонь, который мгновенно потух, рассыпавшись по земле обыкновенной золой. Два лоскута разрезанной руки его срослись и вновь стали единым целым. О былой ране напоминала лишь зловещая ржавая лужа на земле. — И все же, — промолвил монах, до этого момента спокойно наблюдавший за исцелением с неподдельным интересом, — Я предлагаю Вам одуматься, пока не стало поздно. — Ты шутишь что-ли? Да после того, как ты напал на меня без предупреждения, мне ничего не остается, кроме как ответить тебе тем же. Проклятый подлетел к монаху и дотронулся до его плеча. — Да будет тебе известно, что мне вполне достаточно одного прикосновения, чтобы обречь смертного на долгую и мучительную смерть, — холодно заметил Дио, — И весьма интересно, как подействует проклятие на твою просветленную душу и изменится ли судьба человечества после твоей смерти... Словно в подтверждение его слов, к ногам монаха рухнула мертвая птица.