Восьмая пятница

*пред: Но прежде я уточню, что на начале упоминается НЕ то, что вы подумали.* Давний понедельник. Её сердце разрывалось на куски, но девушка продолжала бежать, перепрыгивая через выглядывающие острыми тенями из-под земли шпалы. Время от времени она падала, сдирая колени до мяса, но снова и снова поднималась, продолжая свой путь. Её легкие разрывались от нехватки воздуха, в голове её была пустота. И лишь только губы продолжали хрипло шептать: «Ну кто-нибудь… пожалуйста… остановите поезд!.» Но безжалостный голос проводника все еще звучал в ее ушах: «Не могу. Не положено» «Как же так? Ведь он не вернется! Никогда не вернется назад!» Шум поезда уже давно затих далеко впереди нее. Девушка, наконец, остановилась, частично осознавая всю бесполезность и бессмысленность своей погони. И слабый огонек надежды, что заставлял её в безумии двигаться следом за уходящим поездом, тихо моргнул в последний раз и окончательно смежил свои глаза. Она рухнула на шпалы, не заботясь о том, что белое платье давно потеряо свой цвет, выпачкавшись в сырой земле. Ей хотелось выть в голос, но сил больше не оставалось. Идти некуда, желаний никаких… В сердце нестерпимой страшной горечью безжалостно впивалась когтями тоска. Девушка молча сидела посреди железной дороги, тяжело, с хрипом дыша и кусала свои губы до крови, в бессилии царапая землю руками и ломая ногти. Если бы только можно было остановить поезд… Если бы только можно было вернуть хотя бы один кусочек разодранной на клочки надежды на возвращение Его. Но надежды не было, она истлела уже давно, не оставив после себя даже пепла. «Он уехал навсегда» * * * * Дни шли за днями, недели за неделями и время, казалось бы, никуда не спешило. Каждый новый день, ожидая новостей от Него, девушка прятала за напускной веселостью горечь и боль. Но ничего не приходило. Ни единого письма или даже хотя бы клочка бумаги. Словно Он действительно исчез, не оставив после себя ничего, кроме пустоты. «Он вернется! Обязательно вернется!» — уверенно твердила она всем своим знакомым и друзьям, а по ночам же тихонько плакала в подушку, слишком хорошо понимая всю глупость собственных слов. Время же, доставая свой серебристый утюг и заставляя девушку целиком погрузиться в свою работу, начало понемногу сглаживать её воспоминания, понемногу заставляя смятую боль отступать, постепенно разглаживаясь. Но однажды, в один из таких сонных дней, мирно читая какую-то толстую книгу с материалами по работе, она услышала твердые шаги, что чеканили свой след по старому скрипучему крыльцу. Вслед за этим раздался осторожный звонок в дверь. Он вернулся. Но вернулся совершенно другим. Постаревшим, осунувшимся, с вечными мешками под глазами от недосыпа и с внушающими ужас едва зажившими шрамами. «Неужели это тот человек, которого я знала столь давно?» Каждый раз убеждая себя, что это все-таки Он, девушка не раз ловила себя на мысли, что не может более выносить его взгляд. Глаза Его были словно чужими. Они видели то, чего забыть невозможно. Они видели войну. Должно быть, понимая её неловкость, он никогда не смотрел ей в глаза и постоянно отводил взгляд. Но сейчас, глядя на Его впервые появившуюся улыбку, сидя рядом с ним на диване под мурлычущую музыку потрепанного радиоприемника и держа его руку, девушка чувствовала себя по-настоящему счастливой. Ей было совсем неважно, насколько он изменился и насколько минувшие годы изуродовали и ожесточили его душу, важно то, что они были вместе, прямо здесь и прямо сейчас. Где-то там, за окном, в таком далеком сейчас внешнем мире, с сухим треком хлопнула петарда. — Опять мальчишки балуются… — промолвила она и осеклась, заметив его лицо. А следующее мгновение потолок словно решил упасть ей на голову, предоставляя взору бесконечную глубокую синеву сегодняшнего неба, в которое кто-то очень растерянный нечаянно уронил красные чернила. Девушка не произнесла ни слова, лежа на полу и чувствуя, как какое-то странное теплое пятно пропитывает ковер. Он, стоящий неподалеку, умудрился запачкать руки этими чернилами. Сделав какое-то странное движение рукой, Он отвернулся и начал что-то писать на стене. Чуть приглядевшись, она едва сумела различить в замутненной туманом комнате то, что Он выводит её имя. Когда же Он дописал последнюю букву, кто-то вдруг выключил свет, заставляя её погрузиться в глубокий омут мрачной темноты. * * * * Прошлый понедельник. — Пришла пора Началу, милая. — Чему Начало?.. Вашего плана? — Правильно, дорогая моя. И именно ты сыграешь в нем не последнюю роль. — Почему именно я? — Ты та единственная, кто мертв по-настоящему и жив лишь душой. Ты и только ты в силах понять мою цель. Этот город прогнил от самого основания. Я желаю очистить его от грязи. Я хочу подарить людям свободу. — Убивая их тем самым? Является ли это той свободой, о которой Вы твердите? — Ты ведь знаешь настоящую правду об этом городке, не так ли, моя сладкая? — Я бы не сказала, что настолько Вам доверяю, но Правде, что находится на самом видном месте, я верю. — Отлично. А теперь, повтори, что мы должны делать? — Возлагать дорогу к новому. — Уничтожая старое, возлагаем тропу к новому. Наша общая задача? — Убивать. — Правильно. И сегодня ты удостоишься чести сделать первый шаг. Надень это. — Хорошо, сэр. — Во имя Цели и Всеобщего Блага! — Во имя Цели и Всеобщего Блага! — Я горжусь тобой, моя лучшая пешка. А теперь ступай. Я желаю тебе удачи. — Спасибо Вам, сэр! Едва различимая в полумраке фигура резко поклонилась, крепко прижимая к груди какой-то странный предмет, слабо отливающий металлическим блеском, после чего развернулась и стремительно вылетела за дверь. — Игра начинается, – усмехнулся человек, что сидел во главе широкого стола. Он величественно взмахнул рукой и опрокинул на пол шахматную доску.