Ветер воды

      Ветер взвывал тоскливо, кидаясь прямо к нему под ноги листвой, хоть во всю зеленело лето, пестрело буйством красок и наливалось медово-янтарным соком… Каждое движение давалось ему с невообразимым трудом: он, как несчастное насекомое, увязал в солнечном соке и застывал вместе с янтарным слитком, ещё больше запутываясь с каждым вдохом в ажурной сети, заменившей ему плащ-накидку.       Листья, посягающие замести его тропинку посреди бела летнего дня, он остервенело расшвыривал, гневно отмахиваясь руками от тех, что взлетали и застилали ему глаза, бросаясь в лицо, пытался кричать, но при каждой такой попытке начинал задыхаться и, не сбавляя ходу, летел пущенной стрелой по камням и корням, поросшим мхами и лишайниками, накипевшими на серо-бурых поверхностях, как озлобленное неприятие им самим собственной беспомощности перед расстоянием и временем, отделяющими его от Ветра плотным кольцом из пепла и дыма. (Пространство раскурило с ним трубку войны, ещё когда его забросило на этот несчастный поезд, а время… что время? Время осыпалось ему на плечи трухой, посыпало ему голову прахом, прожигало открытые участки кожи пеплом).       Сейчас они оба смеялись: лес — выдыхая его собственное дыхание ему же в лицо, затягивая колечки дыма у него на горле, секунды — утекали ему навстречу лавовой слезой, обжигая стопы сквозь амортизирующие подушки подошв его кроссовок, алеющих то ли от того, что купил такими, то ли от его же крови, закипающей в лавовом потоке, бьющем с налёта и в лицо, пунцово-алое.

Сердце спешит. Сердце торопится. Сердце быстрее.

      Быстрее видит зорким взором тень, мелькающую сквозь частые-частые зубцы деревьев у него перед глазами, тонущими в кружении однообразно-фисташковой расцветки листьев.       «Ну же, поднажмите!» — нейронный сигнал бежит по путям со скоростью, приближенной к скорости света, отправленный услужливым мозгом к мышцам ног, уже натянувшихся стальными струнами под кожей, налившихся свинцом всей своей мышечной памяти — и всё же не в силах вспомнить такой вот пробежки. Пожалуй, кроме одной.       Картинки неслись быстрее него и даже преследуемой им тени, преодолевающей лёгкими прыжками кусты и прочие мелкие подножные неприятности; мелькали, сменяя друг друга бликами на воде, — он едва успевал следить за их своеобразными плясками внутренним взором, пытаясь тут же стереть их, стирая вместо этого кончики пальцев до крови об воздух, вытравить всю боль, навеваемую ими… …Он вернулся после продолжительной командировки к себе в город, где его уже ждали Джулиан и Ветер, правда, не на той платформе. Пока Джулиан обегала растерянным взглядом соседние платформы, Ветер заметил его (узнал по запаху и кроссовкам, выловленными его жаждущим взором из-под брюха приехавшего поезда). Макс словно почувствовал радость пса и тоже бросился вдоль своего же поезда — так они и бежали по разные стороны поезда, подгоняемые биением сердца друг друга, пока не достигли почти одновременно его носа. Но Макс опоздал. Как всегда опаздывал… …Кажется, судьба была не так уж несправедлива к нему — вернула ведь всё на круги своя, и при том — вполне справедливо, насколько ему помнилось. В любом случае. Они же снова смогут быть вместе. Пусть и были раньше, но так мало… в жизни. В прошлой жизни. Теперь их будущее вечно.       Нагнать тень было почти невозможно — для этого пришлось бы полностью слиться с воздухом, отказавшись раз и навсегда от собственного человеческого «я» и лететь по ветру не чуя ног. Понимание того, что же именно он всё это время пытался нагнать, пришло, но с ощутимым опозданием… Вернуться назад уже было нельзя, невозможно, нереально.       Он стоял на полянке, оцепенело созерцая цепочку следов, прерывавшихся прямо под ногами зловеще ухмылявшегося старика…