Ветер воды

       — Я же обещал, — коротко прокомментировал старик, привычным движением приподнимая шляпу.       Макс кивнул в ответ, силясь отдышаться потише, дабы не смущать собеседника надрывными хрипами.       Скользнув молниеносным взглядом по лицу Блэквуда и, не различив в его чертах особой перемены к худшему, парень весьма осторожно прокрался взглядом к скале, на которой царственно-одиноко улёгся волк, чей вой он, вероятно, и слышал, приняв за собачий.       Дикий зверь, частично укрывшись за спиной старика от клыков мира, положил голову на лапы, смотря вдаль, сквозь него, новоприбывшего в их с Блэквудом спокойствие и тишину, обречённо-отсутствующе. Серебристый мех снежно искрился на солнце, и Макс понял, что земля, ощетинившаяся травами, не несёт на себе ни ковёр, ни броню, а самую настоящую звериную шкуру; золотистые глаза же светились бездонной пустотой, затягивающей в воронку нарастающего безумия, и Макс постепенно узнавал в волчьем взоре солнечный.        — Ты меня вообще слушаешь? — Макс виновато, неловким прыжком взгляда возвращается к чертам Блэквуда, затенённым мраком шляпы, и судорожно пытается припомнить, в какой-такой неуловимый миг они снизошли до «ты». Или эта формальность одностороння? — Макс, да вылезай же ты из своих стихов!       Максим осознаёт медленно, но верно, что голос всё-таки женский, да и принадлежит он не кому-то, а именно ей…       Эта ниточка почти что сводит его с ума: и он не видит больше ни поляны, ни таинственного Мистера Блэквуда, ни загадочного зверя, равно как и необходимости искать хоть какого объяснения происходящему, и просто цепляется за неё — отчаянно хватается за неё всеми своими мыслями, чувствами, воспоминаниями… только их комната… их общая комната… только он. И она за стенкой.       Он слышит умиротворённый говорок радио под водопадный шум воды и плеск фарфора с железом напополам. Сколько лет назад она увлекалась им? Давно это было. И не сосчитаешь. Кем «им»? Да уж не Максом однозначно — радио.       Он потягивается, зевает, встаёт с кровати и, не заправляя одеяла, направляется по лабиринту коридоров к ней, на кухню. Он жив и он дома — что может быть, казалось бы, радостней? Но одно лишь воспоминание о ней, прожигает насквозь, давит свинцом… он не хочет видеть её, слышать, чувствовать её лицемерно-мягкие прикосновения… тот он… теперешний Макс видит, как прошлый смертельно устал, но всё же идёт по коридорной дорожке прямо в пасть кухни, тяжело вздыхая. Он идёт по собственным следам…       Правда, ему всё же приходится остановиться.       На самом пороге. С широко распахнутыми от удивления глазами.       Он подлетает к ней, хватает радио с полки и швыряет его прямо ей под ноги об пол. Макс стоит в проёме, удивляясь собственной бестактности и нетерпимости и ждёт оправданий. От кого бы он думал? От себя!       Радио не разлетается вдребезги, но пару частей от него всё же отскакивает. Одна деталька укатывается под стол, другая — ей под ноги. И замирает у алых махровых мысов тапочек, словно обломок судна, разнесённого бурей на щепки, выкидывает на дикий пляж, занесённый осенними листьями…        — Заткни свою говорилку! — набрасывется он, правда, почти сразу же остывает, как лава, закипавшая секунды назад, а теперь подёрнутая пеплом этой глупой, невесть когда и зачем начавшейся ядерной войны…       И верно: что-то не так с ядром, с сердцем. С сердцевиной их унесённых смогом мозгов… Его и </i>её</i>…       Это и выводит его из полусна. Блэквуд улыбается и молчит так, будто хочет чего-то сказать. Что-то резкое и хладнокровное, что-то, что окончательно сведёт его, Макса, с ума в этой кутерьме сновидений… он же спит? Ведь так?        — Хорошо, — всё же произносит старик, стирая тень улыбки с лица так же легко и просто, как волк растворился и исчез за его спиной. «Должно быть, пока я спал… или бодрствовал… или… проваливался в прошлое», — решает Макс и вслушивается в глухой рокот голоса Рэйвена, — Хорошо, что ты понял. Тебе некуда возвращаться. «Я понял. Но вовсе не это! — мысленно противится Макс, — Я понял… что… мы сами стирали своё прошлое или что наш мир изжил свой яд или что-нибудь такое же пафосное в таком роде, но это же сон? Значит… выход есть всегда, а это… это всего лишь игра, и я в игре».       Неумолимость, с которой Блэквуд читал его мысли, не то настораживала, не то пугала:  — Это не игра, мальчик мой. Жизнь не домино и не делит мир надвое: белое-чёрное, ночь-день, солнце-луна… «Его глаза… — с замиранием отметил про себя „игрок“, — Его глаза доказывают его слова. Чёрному ни сопутствует, ни противостоит белое… только зелёное… зелёно-карее болото… всё… одна трясина утягивает на дно».  — Верно, — улыбка вернулась к старику, — А ты способный ученик, Макс.       Он уже ровным счётом ничего не соображал. Сначала проводница, затем Ветер, потом — волк… после — </i>он</i> и она, да и не он и не она вовсе — лишь полустёртые тени их далёкого прошлого… но ведь… нет больше «их», их размыло волной… да и о Мистере Блэквуде, по правде сказать, ничего толком он и знать не знает. Разве что имя с фамилией, да и не по паспорту это… а так — со слов. Но хочет ли он знать? Вопрос не из лёгких.  — Я обещал, что мы ещё поговорим, — то ли с гордостью в голосе, то ли тоном сообщника повторил Мистер Х, — И вот я здесь. А ты? Ты где? — его лицо слегка подёрнулось лукавой усмешкой, а бровь с укором приподнялась выцветшей радугой над зелёным болотом глаза, — Ты всё ещё там? В надежде вернуться… — он помедлил со всё той же зловещей усмешкой на лице и прибавил не то с сожалением, не то с затаённым злорадством, — Тебе незачем возвращаться в это болото.  — Так это… ты? — лоб покрылся липкой испариной, но Макс уже давно пришёл в осознание, что его сон не поддаётся ни логике, ни здравому смыслу… он потерял последнюю надежду проснуться у себя в комнате, пойти на кухню и найти Джулиан, пускающую клубы сигаретного дыма в ясный глаз неба с голубо-серой радужкой вкруг их по-домашнему уютного двора-колодца, — Ты устроил эту игру? Старик рассмеялся. Его смех был жуток, как вой ветра в печных трубах заброшенного квартала… и одинок. Как шелест прелых осенью палых листьев. Макс встряхнул головой, осыпая видение. Он стоял на скале. Кругом плыл и переливался под кровавыми лучами туман. Вой ветра… Цепочка следов тянется к его скале и исчезает у подножия. Как его вообще угораздило оказаться в таком сне, он что, особенный?