фолианты ее слез.

в ту ночь Вселенная почему-то была по-особенному прекрасна. они проплывали мимо них: огромных, катастрофически удивительных созвездий, а яркие звезды-гиганты взрывались, отливая всеми возможными и невозможными оттенками радуги: от ледяного белого до пурпурно-пурпурно черного. а рядом сидела она: во фланелевой под цвет ТАРДИС синей пижаме со звездочками, хохотала так заливисто, изредка убирая с глаз непослушную прядь коротких каштановых волос, и болтала своими стройными ногами. рядом лежала целая стопка еще непроверенных тетрадей в плотном желтом переплете с сочинениями на тему «что такое счастье в книгах Рэя Брэдбери». одна из этих тетрадок уже покоилась у нее на коленях, раскрытая на середине эссе, ждала своей заслуженной оценки, в то время как мисс Освальд не торопилась возвращаться к проверке, лишь глубоко вздохнув. - а помнишь тех синих обезьян? – она резко повернулась к нему, отрывая свой взгляд от черной дыры далеко-далеко от них, за которой они наблюдали вот уже минут двадцать, и Доктор вдруг про себя отметил, как шоколадные глаза Клары горели так ярко, что ему даже звуковые солнечные очки не помогли. сейчас ему казалось, что она сияла ярче любой звезды, ярче любого Солнца, ярче всей Вселенной, которая сегодня почему-то пахла нежностью, которою доселе никто не слышал, и при всем этом отдавала нотками удивительного домашнего чая, который Клара заваривала каким-то неизвестным ему способом, отчего его вкус всегда отдавал нотками невозможной девчонки слеш* учительницы. - мне больше понравилось, когда ты угодила в пещеру со смертоносными летучими пауками, - парирует он и как-то тяжело вздыхает, убирая очки в черной оправе во внутренний карман вельветового малинового сюртука, который она почему-то особенно выделяет из всех остальных его пиджаков. здесь, на крыше ТАРДИС, сегодня было невероятно уютно и тепло. скорее всего потому, что очередная комета с длиннющим горящим белым пламенем хвостом проносилась на невероятной скорости мимо них, готовая вот-вот сгореть дотла, оставляя после себя лишь красивый миг, а не потому что Клара Освальд сидела рядом с ним по правую руку, уже готовая ко сну, оживленно беседуя и придаваясь теплым воспоминаниям. она уже умудрилась взять еще одну из непроверенных тетрадок и, сосредоточенно прикусив кончик красной ручки, внимательно читала строки, выведенные неровным детским почерком. он видел, как ее большие глаза бегают по страницам, а брови иногда хмурятся, и она была довольно-таки забавной в этот момент. - Доктор! - возмутилась она, поджимая свои губы, которые все это время расплывались в широкой улыбке, в тонкую ниточку. – не будь таким! – ее идеальные брови устремились к переносице, и шатенка в шуточном недовольстве помотала головой, отчего прядь коротких волос, спавшую на лицо, снова пришлось заводить за ухо быстрым движением правой руки. - каким? – он перевел на нее недоуменный взгляд, внимательно исследуя каждую черточку ее лица. о, его Клара Освальд, с этими огромными, добрыми глазами и с этой страстной жаждой жизни, его маленькая учительница-однодневка, которая дороже ему всего целого мира, и от этого у него даже дыхание на мгновение останавливается. он отводит от нее взгляд, медленно переводит его на плотные желтые тетради, а затем берет одну длинными пальцами и обращается к маленькой девушке, что снова углубилась в проверку сочинения: – помощь нужна? - ты сам меня туда толкнул, - ответила она на его вопрос, кинула на него быстрый шуточный недовольный взгляд карих глаз и снова отвернулась, устремляя свой взор на одно из созвездий, которое яркими звездами горело невдалеке. это было очень красивое зрелище: Клара Освальд в пижаме и на крыше ТАРДИС. И Доктор пообещал себе, что точно никогда этого не забудет. – да, не откажусь, - отвечает она, и почему-то вдруг улыбается как-то грустно, как тогда в Восточном Экспрессе, и возвращается к проверке сочинений. - это не правда, - он отрицательно помотал головой, уверенный в своей правоте, поджимая губы в тонкую едва заметную линию. Доктор открыл одну из тетрадей, прошелся быстрым взглядом по неровным строкам, говорящим об одной из прекрасных книг знаменитого автора, исправил несколько грамматических ошибок, а потом поставил заслуженную оценку в нижнем уголке. отложив тетрадь в стопку уже проверенных, он взял еще одну, а после посмотрел на проплывающие над ними астероиды. это было из ряда вон выходящее: повелитель времени и девушка слеш человек слеш учительница во фланелевой пижаме, проверяют тетрадки учеников в открытом космосе. но с другой стороны это уже было достаточно привычно. не в первый раз они сидят в такой уютной обстановке, не в первый раз проверяют вместе тетрадки, не в первый раз между этим делом предаются ностальгии, но все же такие моменты казались ему особенно волшебными. в окружении всех этих звезд, туманностей, галактик с их историей, прошлым, настоящим и будущим, Клара Освальд казалась особенно живой и в этом была ее красота. и этим она застревала в его голове навязчивой мелодией. - Доктор?! – все в таком же возмущении она отложила раскрытую тетрадь к себе на колени и сложила руки на груди, что означало – она недовольна. – ты сам меня туда толкнул! – Клара закивала головой, готовая вот-вот стукнуть его. а ему невероятно нравилось не признавать ее правоту в таких случаях. она была забавной с этим слегка вздернутым носом и огромными глазами, которые почему-то были у нее на все лицо, и ему не нравилось, когда она была расстроена, в такие моменты они казались ему больше обычного и даже немного пугали. - не перекидывай с больной головы на здоровую, - он бросает на нее быстрый взгляд голубых глаз, а затем, облизнув указательный палец, перелистывает страницу тетрадки, сразу же красной ручкой исправляет ошибку на первой строке, а потом ставит еще одну оценку. наступила тишина. долгая тишина. громкая, но какая-то исключительно исключительная. такая почему-то нужная тишина, от которой вдруг стало невыносимо грустно, и улыбка Клары здесь была невероятно к месту. он не мог нарушить эту тишину, лишь брал одну тетрадь за другой, хмурился, не понимая смысл некоторых фраз, афоризмов, исправляя ошибки, ставя отметки. про себя он подмечал, что ученики Клары были достаточно умны, и философская жилка в них присутствовала, он был в этом уверен, только благодаря молодой учительнице - мисс Освальд, которая не могла обойти стороной вопрос простого счастья в обычном мире. и он был невероятно горд Кларой в этот момент. наконец проверив все тетради, Доктор посмотрел в пространство над ними. Вселенная дышала жизнью, переливалась перламутром, а Клара Освальд была самой интересной из всего, что только показывалось его глазам в этот момент. она отложила стопку уже проверенных тетрадей в сторону, подтянула к себе ноги, обвила руками коленки и уткнулась в них подбородком, оглядывая своими невероятно карими и грустными глазами все пространство Вселенной, раскрашенное бесконечным течением времени, от которого у нее сперло дыхание. она молчала. и Доктор вновь заметил эту грустную улыбку на ее лице, от которой ему стало не по себе, и казалось, что он должен был что-то сказать, но он не имел ни малейшего понятия что именно. Клара выглядела так, словно ушла в себя, словно пыталась решить внутри себя какой-то сложный конфликт. и он знал, что ему надо что-то сделать, но нужных слов так и не было. Доктор нечасто видел, чтобы Клара грустила. он никогда не видел в ее бесконечно шоколадных глазах этой глубокой скорби и одиночества, которые сейчас пылали внутри нее, сжигая каждый миллиметр ее улыбки. он не видел, чтобы она так поджимала ноги, прятала в них свое лицо, жалея о том, что волосы слишком короткие, чтобы скрыть от него выступившие на глазах слезы. ведь он так не любил, когда она так делала, потому что в такие моменты он терялся и не знал как себя вести, что нужно сделать. его специальность – спасать миры, и он делает это отлично время от времени, как Клара говорит, но утешать маленькую Освальд он никогда не научится, уж увольте, раньше этим делом занимался физрук, но с тех пор как его не стало, эти обязанности легли на плечи Доктора, и он понимал, что справляется с ними куда хуже, чем только мог себе представить. но нарушать эту долгую и уже становившуюся совсем неуютной тишину ему не пришлось. - Доктор, как ты это делаешь? – вдруг спрашивает она, а затем переводит на него взгляд. и в ее глазах он лишь видит боль, съедающую ее изнутри, и больше ни капли радости, которая всего лишь несколько минут назад освещала ее лицо пленительной улыбкой. голос ее тихий, глубокий, полный всех самых тяжелых эмоций. в нем ему слышится робость от слишком личного вопроса, смятение, скорбь обо всем, что она утратила, что ей еще предстоит утратить, осознание каждого хорошего и каждого плохого дня. он слышит в ее голосе отчаяние, и то, как твердые доспехи Клары Освальд разошлись по швам. и Доктор понимает, что случилось-то это не сейчас, а уже достаточно давно, просто за всеми этими улыбками и приключениями, английским чаем и проверкой тетрадей он совсем не услышал звук ее лопающихся нитей. - делаю что? – он искренне не понимает ее вопроса, вскидывает обычно хмурые брови и поднимает на нее свои большие добрые глаза. человек - простое создание, которое Доктор может запросто прочитать всегда и везде без каких-либо на то причин. но Клара Освальд была исключением, его невозможной девчонкой с самого начала. и поэтому ее так трудно воспринимать. и он уверен, что так и будет до самого конца. и Доктор уже привык к этой недосказанности между ними. разве может Клара Освальд уйти? оставить глупого старого Доктора и уйти? и кто же будет за ним присматривать, давать ему нужные карточки, или кто будет смотреть на него с укоризной, при этом самой доброй укоризной во всей Вселенной? его Клара… его Клара… - двигаешься дальше? – пытается пояснить она, и голос ее теперь дрожит, отчего Доктора даже передернуло. он вглядывается в каждую черточку ее лица: такая юная, совсем человечная. как старый глупый Доктор может тебе помочь? - Клара, если бы ты добавила немного контекста – это упростило бы мне задачу, - он наклоняет голову в правую сторону, продолжая внимательно разглядывать ее подрагивающие длинные ресницы. он замечает, что дыхание у нее медленное и сбитое, что глаза стали намного шире и были полны такой печали, что Доктору тоже стало невыносимо грустно, отчего такая же грустная улыбка едва скрасила его морщинистое лицо. - в последнее время я стала думать обо всем, что случилось, и знаешь, я чувствую, как просто задыхаюсь, от одной только мысли об этом. и знаешь, Доктор, я бегу, цепляюсь за все что могу… бегу к тебе, к ТАРДИС и всем тем приключениям, которые могут заставить меня снова почувствовать себя живой. я вдруг неожиданно поняла, что жизнь идет, проносится мимо меня, а я застряла в эпицентре скорби, грусти и печали. я словно скована, будто мне все кости переломали и я даже двинуть пальцем не могу. и мне интересно, Доктор, ты ведь столько видел, терял больше, чем я когда-нибудь смогу потерять, больше, чем кто-либо во Вселенной, ты столько раз проигрывал, столько раз побеждал… и мне интересно, Доктор, как ты с этим справляешься, как ты это делаешь? – она поднимает на него свои глаза. он видит в них огонь, который сжигает ее изнутри, который разрывает ее, превращает в пепел. Клара Освальд горела в агонии. и ему вдруг показалось, что он уже резко начал ее терять, и от этого ощущения все внутри него сжалось в клубочек, готовый вот-вот вырваться наружу. - у меня есть ты, Клара Освальд, - он легко пожимает плечами, улыбается ей одной из тех редких улыбок: теплой и говорящей о всех его нежных чувствах к ней. – у меня есть ты, - Доктор всматривается в нее долгим взглядом своих синих глаз и тянется своей правой рукой к ее ладони, которую сразу же сжимает в своей, словно говоря о том, что чувствует к этой разбитой девушке. прикосновение – легкое, теплое, нежное. ее маленькая рука идеально вписывается в его руку, длинные пальцы которой сразу же обхватывают ее хрупкую ладонь, оставляя на ней след его редко проявляемой нежности. - знаешь, Доктор, ты невыносим, - и ее губы растягиваются в теплой улыбке на ее лице, отчего знакомые до боли ямочки появляются на щеках. глаза ее начинают блестеть от ответной нежности, и она кладет голову на его плечо, делая глубокий вдох. - а ты невозможная, - он быстро пожимает плечами, а затем переводит взгляд на Вселенную, которая сегодня была так же прекрасна и чиста, как Клара Освальд, сидящая в синей фланелевой пижаме со звездочками на крыше ТАРДИС.