Справедливость проявляется в воздаянии каждому по его заслугам. Марк Туллий Цицерон
Чечевичное зернышко, гулко стукнувшись о стенку глиняной лоханки, отскочило и приземлилось аккурат на горку своих товарок. Кира взяла следующую горсть стручков и ссыпала себе в подол для удобства. Солнце ненадолго выглянуло из-за туч, словно дразнясь, и тут же нырнуло обратно. — Будет дождь, не иначе, — Свана потерла лоб тыльной стороной ладони, подняв взгляд на хмурое небо. — Угу… Кира со Сваной пристроились на крылечке во внутреннем дворике ночлежки и лущили чечевицу для сушки. Свана Крепкий Щит приходилась племянницей хозяйке заведения и была куда моложе Киры, но, несмотря на разницу в возрасте, быстро нашла с ней общий язык. А уж посудачить, да перемыть косточки собственной тетке, девушка была охоча сверх меры. — У Хельги минувшей ночью опять был гость, — словно между прочим, проронила Свана. — Да? Кто-то из стареньких? — Кира двинула бровью и с интересом взглянула на собеседницу. — Болли, — Свана хохотнула и заговорщицки понизила голос до шепота. — Он ей даже записульку оставил — любовную, прямо на прилавке, представляешь? — Да-а, конспирация у него хромает на обе ноги! — хмыкнула Кира и охнула. — Постой, а ты откуда знаешь? Неужели прочла? — А то! — Хельга тебя убьет, если узнает, — Кира покачала головой, лезть в чужую интимную жизнь она не любила, но исконно-женской любопытство все же взяло верх. — И какие же, ммм… сподручные средства они применили на этот раз? Метелку для пыли? Расплавленный воск? Веревки? — Даэдрические сапоги! — ошарашила Свана и прыснула. — Болли так в записке и написал. Не знаю, правда — как… А на следующий раз обещал форель притащить! — Это ж как же… они ее будут использовать? — воображение Киры живо нарисовало весьма похабную картинку, а логика, покрутив пальцем у виска, удалилась на задворки сознания. — Ты бы поосторожней, Кира, — уже серьезнее сказала Свана, отсмеявшись. — А то ведь этот рыбак и на тебя поглядывает. — Не замечала, — женщина пожала плечами, постояльцы в ночлежке часто кадрились к служанкам, бывало, что и руки распускали, но чтобы всерьез — никогда. — Ты бы замечала такие вещи, если б сама поменьше на Бриньольфа пялилась, — подколола Свана. — И вовсе я на него не смотрю! — Кира протестующе замотала головой, стряхнув остатки зерен в посудину. — Еще как смотришь! — похохатывала Свана. — Как голодная волчица просто! Того и гляди — набросишься и сожрешь! — Да ну тебя! — Кира сочла более разумным прекратить беседу, чем потом на целую неделю становиться объектом для дружеских острот. Но надо отдать должное, хельгина племяшка била не в бровь, а в глаз — взгляд Киры частенько и надолго задерживался на этом норде. Широкоплечий и рыжеволосый Аполлон местного разлива и в самом деле был хорош. Конечно, не красавец с глянцевых обложек женских журналов, но на фоне немытых и замызганных рыбаков и лесорубов, коими был наводнен Рифтен, выглядел Бриньольф весьма презентабельно. Скрипнула дверь, прервав досужие сплетни подруг, на пороге показалась Хельга. — Опять языками треплете, бездельницы? — неодобрительно скрестила руки на груди хозяйка ночлежки. — Свана, Унгриэн пролил эль в трапезной, поди прибери. А ты, — Хельга повернулась к Кире и бросила ей на колени туго набитый небольшой кошелек, — ступай в «Элексиры Элгрима», возьми два восстанавливающих снадобья, как обычно. Тщательно увязав кошель на поясе, Кира направилась выполнять поручение. Шла третья неделя ее прибывания в Рифтене. За это время молодая женщина уже успела попривыкнуть и к городу, и к местным нравам. Самой большой диковинкой поначалу для нее оказалось наличие иных, не человеческих рас. Кира с улыбкой вспоминала шок от первой встречи с Вуджитой — аргонианкой, проживающей в ночлежке. Это сейчас уже она привыкла, но первая реакция была неоднозначной — женщина застыла, разинув рот и вытаращившись на ящерицу, как на восьмое чудо света. Впрочем, эльфы — остроухие создания с раскосыми глазами, ее поразили не меньше. А пообщавшись подольше с местными кумушками, Кира узнала о существовании снежных троллей, вампиров и драугров — неупокоенной нежити, буйствующей в древних нордских захоронениях. Поговаривали также о нападении дракона, но в эти сказки не верили даже самые бывалые рифтенские сплетницы. Это был странный мир, но ко всему со временем можно привыкнуть. Площадь гудела, словно пчелиный улей. Меж торговых палаток суетились горожане, торговцы наперебой расхваливали свой товар. По улочкам сновали дети, затеяв игру в салки, чинно вышагивали стражники — жизнь в городе текла своим чередом. Кира прошла по деревянным мосткам и спустилась на нижний уровень. Алхимическая лавка, в которую ее отправила Хельга, располагалась на внутренней пристани. Яркие некогда краски, которыми была размалевана вывеска заведения, теперь потускнели и выцвели от близкого соседства воды. Кира отворила скрипучую дверь, колокольчик над порогом мелодично тренькнул. Хафьорг — опрятная и улыбчивая старушка, жена владельца лавки, приветственно махнула Кире, приглашая войти. — Хельга просила два зелья запаса сил, — Кира положила на прилавок холщовый кошель с септимами, накануне полученный от хозяйки ночлежки. Лавочница кивнула и юркнула в соседнее помещение, оборудованное под кладовку, а вернувшись, передала женщине два небольших флакона из затемненного стекла — местный энергетик, этакий средневековый «Red Bull». Кира понятия не имела, из чего это варят, но эффект, по словам Хельги, был непревзойденным, микстурка бодрила и придавала сил. — Помощь какая требуется? По доставке, — спросила Кира, в надежде на подработку. Заказов у четы алхимиков было много и они, будучи людьми занятыми, нередко нанимали посыльных, чтобы те разносили уже готовые эликсиры клиентам. Кире уже доводилось побывать такой посыльной — работа ведь нехитрая. В ночлежке ей, разумеется, не платили и женщина не отказалась бы от пары-тройки лишних септимов. — Да, как раз набралось несколько заказов, — деловито кивнула Хафьорг. — Думала сама пройтись, но раз ты здесь, так даже лучше — мне сейчас недосуг, отвар выпаривать нужно. Погоди немного, я корзину соберу. Аптекарша вновь исчезла в кладовой, но вскоре вернулась и поставила перед Кирой небольшое лукошко. Там, словно курята в уютном гнезде, теснились, тускло поблескивая, пять скляночек, тщательно переложенных свежей соломой. — Это для Грелод, управляющей приюта, от больного сердца, — приговаривала аптекарша, по очереди тыча пальцем в бутыльки со снадобьями. — А вот этот пузырек отдашь Индарину — лекарство от его проносу. «Надо же, у этой старой клячи, оказывается, сердечко пошаливает. Вот уж не думала!» — мимоходом размышляла Кира, ей-то казалось, что злонравная старуха, которую за глаза все называли Злобной Ведьмой, а в глаза — Грелод Доброй, была вынослива как мамонт и живуча как злокрыс. — А вот этот, от суставов, — морщинистый палец ткнулся в пузатый пузырек с темной жидкостью, — отнесешь Тален-Джею в таверну. Да передашь ему, чтоб только пить не вздумал — оно для наружного, значит, применения. И последние два флакона — зелье невидимости для Бриньольфа. Ну все, ступай. Корзину после занесешь. Подхватив корзинку, Кира выпорхнула из заведения. Индарин ожидаемо обнаружился на медоварне, где проводил большую часть своего времени. Вечно нахмуренный эльф молча принял флакон из рук женщины и так же молча удалился, даже не поблагодарив. Теперь маршрут Киры лежал прямиком к рынку, к четвертому прилавку, где приятным бархатистым голосом статный рыжеволосый торговец расхваливал свои диковинные и совсем неэффективные эликсиры. Передавая Бриньольфу белесые флаконы, женщина ненароком соприкоснулась с ним пальцами и неожиданно зарделась. Норд одарил ее чарующей ухмылкой и подмигнул, отчего Кира покраснела еще больше и позорно удрала с площади. Заскочив в таверну, все еще ругая себя на все лады за алеющие щеки, женщина торопливо сунула трактирщику средство для суставов. Осталось посетить сиротский приют. Еще с порога Киру обдало резким запахом свежесваренного капустного супа. Где-то в дальних комнатах надрывала глотку Грелод, исступленно отчитывая ребенка за какую-то провинность. В ответ слышался прерывистый детский лепет и плач. Мимо шустро пронесся мальчуган лет восьми, тащивший в худеньких ручонках целую гору пустых подносов и мисок. Встречаться нос к носу с пренеприятнейшей «Злобной Ведьмой» Кире не шибко хотелось и она поманила пальцем мальчонку. — Твоя попечительница сейчас, как я понимаю, занята? — Кира кивнула в сторону комнаты, откуда раздавались вопли старухи. — Руна случайно уронила плошку с хлебом на пол, и теперь ее накажут, — малец шмыгнул носом, опасливо озираясь. — Грелод ее точно высечет. Розгами. Кира покачала головой, жестокость директрисы «Благородного сиротского приюта» уже успела стать притчей во языцех, страшилкой, которой мамаши пугали непослушных чад. — И часто она вас так наказывает? — По десять раз на дню! За любою оплошность! Она говорит, что мы должны быть послушными и не шалить, а потом порет нас и запирает в шкафу. А еще заставляет клянчить еду на улицах, — сообщил мальчонка и решительно сжал кулаки. — Вот вырасту — и сам накажу ее, за все мучения. За все-превсе! Кира вздрогнула от совсем не по-детски серьезного выражения, застывшего на маленькой чумазой мордашке. Тяжело вздохнув, вынула из лукошка последнюю склянку и сунула в руки ребенку: — Вот, отдашь это зелье Грелод. Оно от Хафьорг, аптекарши, чтоб сердце не болело. Может хоть это ненадолго угомонит вашу мучительницу.***
Утро выдалось на редкость мерзкое — слишком промозглое, даже для этой поры года. Лениво моросил дождь, навевая дремоту. Тонкое старенькое платье с хозяйского плеча, все сплошь в заплатках, совсем не спасало ни от сырости, ни от противного ветра, который так и норовил забраться в каждую прореху. Кира, зябко поеживаясь, торопилась по поручению Хельги за очередной партией телячьих ребрышек. На удивление, торговки мясом на месте не оказалось, да и другие лавки пустовали, словно покинутые своими хозяевами. Женщина недоуменно оглядела площадь и вскоре обнаружила причину этого внезапного массового исчезновения. Возле сиротского приюта собралась целая толпа. Горожане отложили свои дела, а дельцы побросали прилавки, даже невозмутимые стражники оставили свои посты и переместились поближе к столпившейся ораве зевак. — Что тут случилось? — подойдя поближе, полюбопытствовала Кира у толстотелой румяной бабищи, стоявшей в толпе. — Так вона — старуха Грелод окочурилась, — бабища кивнула на двери приюта, куда двое рабочих как раз затаскивали большущий деревянный ящик, подозрительно напоминающий гроб. — Говорят, тихо во сне отошла, отмучилась, горемычная! — тут же подхватила другая горожанка. — Как, отошла? — опешила Кира, ведь еще вчера престарелая фурия цвела и здравствовала, изводя несчастную ребятню. — Во сне, говорю, отошла. Ты что — не слышишь? — повторила горожанка и нарочито горестно вздохнула. — Старая уж была, сердце слабое. Да и нервишки шалили — будь здоров. Бывало, что и на детишках срывалась. — Вот эти оболтусы ее до могилы и довели! — засопела толстая тетка. — Уж она их допекала, так допекала! Вот они с нею и расквитались, детишки-то. Небось, траванули чем. — А я те говорю, что сердечный приступ это! — не согласилась с ней стоящая рядом тетка. — Да и лекарь так сказал! Нехороший холодок прошелся по телу женщины, и она отошла в сторону, оставив пререкающихся товарок. Тем временем, из дверей приюта выкатился полненький старичок — дворцовый лекарь и что-то шепнул командиру стражи, который тут же, громогласным голосом возвестил всех присутствующих: — Всем разойтись! Займитесь своими делами, не на что тут глазеть! Поняв что кина не будет, Кира побрела уже было к торговым рядам, как вдруг почувствовала, как кто-то настойчиво тянет ее за подол. Перед ней стоял тот самый худощавый мальчуган из приюта, с хитрющей улыбкой на конопатой мордахе. — Не бойся, я тебя не выдам! — прошептал малец и заговорщицки приложил палец к губам. — О чем ты говоришь? — насторожилась Кира, подобрала подол и присела на корточки перед ребенком. — Грелод Добрая… Ну, это же ты ее… ну, того, — мальчишка не переставал счастливо скалиться, как будто говорил о чем-то прекрасном, а не о смерти своей опекунши. — Чего — того? — Кира ощутила, как по спине прошли мурашки, а в голову прокралось нехорошее предчувствие. — То зелье, что ты дала мне, — мальчуган чуть не пританцовывал от радости, — Грелод его выпила, а потом ей стало худо! Она легла спать, раньше обычного, и даже никого больше не наказала. А наутро Констанция Мишель пошла ее будить, а потом ка-ак заорет! Завопила, что старуха не дышит! Кира содрогнулась, по спине вновь поползли мурашки, уже размером с кулак. — Но это не от зелья… — женщина с ужасом помотала головой, — это не может быть от зелья! — Не бойся! — малец подошел к ней и ласково погладил по плечу. — Я же сказал, что не выдам тебя! Никто не узнает, никто! Ты нам здорово помогла — теперь все наши совсем по-другому заживут! С этими словами ребенок вприпрыжку ускакал, а Кира на негнущихся ногах побрела прочь с площади. Говяжьи ребрышки она покупала уже совершенно бессознательно. В голове роились мысли отнюдь не утешительные. Тут в самую пору сушить сухари, как сказала бы ее покойная бабка по папиной линии. Борясь со слабостью в ногах, Кира опустилась на лавку возле трактира, прикрыла глаза и усилием воли попыталась взять себя в руки. Ей нужно было хорошенько все обдумать. Могла ли травница по ошибке намешать в снадобье ядовитый ингредиент, который бы мог вызвать осложнения на сердце? Ответ напрашивался однозначный — нет. Бывалая алхимичка, имеющая годы опыта за спиной вряд ли допустит такую оплошность. Тогда стоило обдумать другой вариант. Могла ли она — Кира — перепутать зелья и всучить мальчишке другой пузырек? — Могла, — прошептала женщина одними губами. В корзинке аптекарши лишь один флакон был для наружного применения и его категорически нельзя было принимать внутрь, об этом женщину настоятельно предупреждала Хафьорг. Это она, Кира, как слабоумная дурочка разомлев от улыбки Бриньольфа, на беду, перепутала флаконы. И в результате, Грелод выпила не тот состав… А Тален-Джей получил средство, которое ни на йоту не поможет его больным суставам. Пойти рассказать все как есть? Самолично сдаться в руки закона? Оправдываться, объясняя что все это — досадная случайность? Какой смысл? Грелод ее признание уже не вернет, а между тем Кира была достаточно начитанна и имела широкое представление о том, как поступали в средневековье с преступниками. Ее даже слушать не станут, а доказывать что-либо разъяренной толпе — это все равно что метать бисер перед свиньями. А быть публично повешенной или обезглавленной в ее планы не входило вовсе. Нет, Кира будет молчать, и вести себя тихонечко — как мышка. «Это просто несчастный случай, — малодушно успокаивала она себя. — Может зелье тут и не причем, а старухе просто срок пришел, с больным-то сердцем?» Как бы там ни было, из-за ее халатности умер человек. Конечно, вина Грелод Доброй тут тоже была — ведь не в первый раз заказывала зелье, могла ведь после первого глотка учуять, что вкус другой. А старуха его явно не распробовала, раз выхлебала притирку для суставов. Но и Кира виновата была, себе-то она могла в этом признаться. Что теперь с ней станет? Во всем Рифтене не найдется ни одной живой души, которая пожалела бы злобную старушенцию — и Кира не исключение. Но вот покарать виновного, если такой объявится — до пресловутых «хлеба и зрелищ» толпа всегда охоча. Следующие несколько дней женщина была, словно оголенный нерв — вздрагивала от каждого шороха, стала дерганной и импульсивной. И боялась, до жути боялась расплаты. Плохо спала ночами, резко вскакивала и всматривалась в плотную темень подвала. Тревога змеей свернулась на сердце, а вся ее хваленая выдержка держалась только на честном слове. Но опасалась она напрасно — за ней не пришли ни на второй, ни на третий день. На улице люди не смотрели косо, местные кумушки не шептались обвиняюще за спиной. Никто не явился к невольной отравительнице, не указал обличающим перстом и не воззвал ответить за злодеяние. На четвертый вечер Кира если не успокоилась, то по крайней мере немного остыла. Она только что закончила драить котлы на кухне. После насыщенного тяжелой работой дня ей хотелось поскорее очутиться в цепких объятиях сна и дать, наконец-то отдых уставшему телу. Спустилась к себе, расплела косу. Плеснула воды в миску для умывания. Легкая поступь за спиной заставила насторожиться. Широкая, неестественно холодная ладонь зажала ей рот. Кира замычала, взбрыкнулась, хотела вырваться, но неизвестный только сильнее сдавил ее. Щеку царапнули когти, а правая рука оказалась ловко выкручена за спину, да так, что женщина чуть не завизжала от боли. «Аргонианин?» — быстро мелькнула мысль, Кира чувствовала губами шершавую, нечеловеческую кожу. Послышалось едва уловимое шуршание ткани — и Кире на голову накинули глухой мешок, не обращая ни малейшего внимания на жалкие попытки сопротивления. Потом — удар — и затылок женщины взорвался от боли, а в глазах заплясали бесцветные мушки. Уже угасающим сознанием Кира поняла, что попала в переделку, куда более скверную, чем все, что приключилось с ней за всю ее жизнь. И выпутаться так просто у нее не получится.