They'll Never Know

Иногда Деймону Спейду казалось, что он — единственный из всех, что числились хранителями Вонголы, сохранял светлую память и трезвый рассудок. Иногда Деймону Спейду казалось, что он — безумец, впрочем, как и положено любому сорту и виду иллюзионистов, обладающих пламенем тумана, поэтому страха или недоумения это не вызывало. А ещё иногда Деймону Спейду казалось, что он — единственный, кто хоть как-то что-то понимает в этой жизни. И на данный момент это «иногда» переросло во «всегда». Его расслаблено-вальяжная поза свидетельствовала о полном и непоколебимом спокойствии, мерное дыхание — об адекватном понимании всей ситуации, медленно тлеющая сигарета в руках — никак не о нервной истерике, а, скорее, от скуки. Он был, наверное, единственным, кто не подпрыгивал на месте и не устраивал показательные выступления, где словосочетания «молодая Вонгола должна» и «так поздно — неприемлемо» были основными репликами в тексте каждого из присутствующих... Актёров? Клоунов? Аниматоров? Деймон все никак не мог определиться, какое слово подходит им всем больше всего. Они все были в сборе — редкое явление для Семьи, где каждый день кого-то не хватало в силу разных причин и обстоятельств. Но сегодня, как назло, они были все. И жужжали, жужжали, жужжали. В какой-то момент это наскучило окончательно. — Ах, эта юность! — протянул Деймон в своей привычной язвительно-издевательской манере, при этом не сводя глаз со своего Босса, который уже час мерил комнату своим твёрдым шагом и все никак не мог измерить. Его спина была сгорблена, правая рука поддерживала подбородок, и выглядел он достаточно серьёзно, несмотря на комичный штамп данной позы. Деймон не хотел хоть как-то огорчить или задеть Джотто, он в большей степени констатировал очевидный факт, но вышло всё в очередной раз боком. Впрочем, как и всегда это выходит у него. — Я тебе сейчас эту юность... — едва слышно процедил Джотто, даже не поднимая глаз и не изменив тон со скучающе-монотонного на хоть какую-то пародию раздражающего. Спейд закатил глаза и перевалился на диване с одного края на другой. — Знаете, у Шекспира есть такая комедия, — флегматично протянул он, — «Много шума из ничего» называется, — выдержав драматичную паузу, он продолжил. — Читали? Хранители старшего поколения покосились на него с усталостью и раздражением во взгляде. Все это было, конечно, смешно. Но явно не сейчас. Джотто продолжил мерить шагами кабинет. — Босс, а Вам не кажется, что Вы перегнете палку? — осторожно, стараясь не нарушить столь тонкую, прозрачную грань напускного спокойствия, проговорил Джи, стоя лицом к окну. Весь его стальной дух куда-то волшебным образом испарялся, стоило ему едва кинуть взгляд на часы. — Вспомните, как мы приходили домой чуть ли не под утро… было же время. А ведь она такая же, как и мы когда-то. Поэтому нет ничего удивительного в том, что... — он осекся и резким движением отвернулся обратно к окну. Он не знал, что сказать. Напольные часы из красного дерева показывали ровно два часа и сорок минут. Бронзовый маятник, успевший помутнеть за долгое время, качался из стороны в сторону и, казалось, служит гирей на шее для всех собравшихся. Итальянская ночь — в этот раз спокойная и умиротворенная — теплилась за окном черным бархатным небом, теплейшим лёгким ветром и едва слышимым шелестом листвы. Буря в стакане. — Тсуна — девушка. Это меняет дело в корне. Одно дело, когда парень шастает по ночным улочкам, а другое, когда юная особа разгуливает в юбке по городу в позднее время, — Кнакл выглянул из-за газеты, которую читал последние два часа. Собственно, за два часа он не продвинулся ни на страницу. — О да. Мне особенно про юбку замечание понравилось. Не мог бы повторить? Оно в корне меняет дело, — издевательски протянул Деймон, словно бы поддакивая из-за угла, но все так же не сменяя тон с флегматично-скучающего на веселящийся. Хотя ситуация его очень и очень забавляла. Особенно высказывания каждого из присутствующих. Боже, это же целый сценарий для отборной комедии. Джотто безразлично махнул на него рукой, таким образом давая понять, что ему откровенно наплевать, что вещает в эфир Спейд. А если Джотто наплевать, остальным автоматом становилось так же наплевать, если не сказать здесь другое слово. Начинавшаяся ссора потухла, словно фитиль у догоревшей свечки, так и не успев начаться. Деймона такой расклад не устраивал. — Господи, да кто только осмелится на нее напасть, а? Ну вы сами-то подумайте, какой бред иногда несете… — Деймон затушил сигарету и кинул её в пепельницу, стоящую на журнальном столике буквально в двух метрах от него. Она не долетела и упала прямо рядом с ней. — Напасть в трезвом виде — нет. А вот изнасиловать по пьяни — пожалуйста, — рассудительно, можно даже сказать, что примирительно регламентировал Асари, отворачиваясь от второго панорамного окна. — Деймон, — огрызнулся Джотто, явно не услышав добродушного Асари перед этим, — будь так любезен — заткнись. Была бы у тебя девочка, а не мальчик, ты бы так не говорил. — О, Господи. Было бы, не было бы... История не терпит сослагательного наклонения. Но если у меня все же была бы девочка, я бы не вёл себя так эгоистично, как ты. Она хорошо обучена, у неё есть все необходимые навыки для самообороны, она прекрасно знает, куда бить и... — он шумно выдохнул. — Чёрт возьми, Джо, ей семнадцать лет. Семнадцать гребаных мать их лет. У неё начинаются лучшие годы, а ты хочешь либо посадить её под замок, либо дать табун охраны, который будет везде за ней таскаться, либо приставить к ней Реборна. Просто одно лучше другого. Да ты из ума выжил вообще! Деймон и сам не заметил, как к концу перешел на повышенный тон. По обыкновению всегда спокойный и невозмутимый (ровно настолько, насколько это можно было окрестить спокойствием и невозмутимостью), сейчас он все активнее заражался раздражительным настроем. Он не понимал, что его бесило больше: то, что они не понимают его, или то, что он не понимает их. Джотто резко остановился. Он открыл рот, чтобы что-то возразить: наверняка очень нелицеприятное и резкое, но моментально его закрыл. У него не было ни сил, ни желания что-то ему доказывать. Проблема Деймона была в том, что если он что-то не понимает, он этого никогда не поймёт, что бы кто ему ни говорил и как бы ни объяснял. Наверное, это было отчасти потому, что Деймон и сам не хотел этого. А когда человек что-то не хочет... Спейд покачал головой и махнул рукой. — Бессмыслица какая-то. Впрочем, как всегда. Вы как хотите, а я пошел к Елене. Иногда мне кажется, что ещё чуть-чуть, и она забудет, как выглядет её муж. А с Тсуной завтра поговорю… Если от нее вообще что-нибудь останется, — многозначительно подчеркнул он на выходе и вышел из просторной гостиной. В гулкой тишине послышались твёрдые шаги, постепенно сходящиеся на нет. Молчание длилось ровно до той поры, пока они совсем не стихли. Все присутствующие проводили взглядом Спейда и следом захлопнувшуюся за ним дверь. Ощущение собственной неправоты заворочалось где-то в мозжечке у каждого, так как определённый резон в словах Хранителя Тумана был, но этого оказалось недостаточно, чтобы все-таки суметь занять правильную позицию, сменить ориентиры и мыслить в достаточной степени трезво. Мысли роились и путались в голове у каждого — мысли были похожие, если не сказать, что идентичные. Джи шумно выдохнул. — Ну, хоть на одного вопящего меньше... Напряжение чуть-чуть спало. — Простите, Босс, — осторожно начал Кнакл, на миг повернувшись к Джотто, — я тут подумывал над тем, что если она хочет гулять ночами, то хотя бы пускай гуляет вместе с будущими Хранителями, — невозмутимо пожал плечами Хранитель Солнца. — Это и для них тренировка, и для нее — безопасность. — О какой тренировке ты говоришь, Кнакл? — процедил Джи. — Здоровье и жизнь Тсуны не должна зависеть от них сейчас. Ты вообще видел наших идиотов? — с неким вызовом отозвался Джи. В руках он до этого неуклюже мял сигарету. Сейчас в кулаке у него были сжаты её остатки. — Да у них работает только половина мозга. Второй просто не существует, и черт его знает, когда она появится. Безопасность Тсуны должна зависеть от надежных людей, а не... — Ну, начнём с того, что она в принципе не должна ни от кого зависеть... — бесцеремонно прервал Джи Асари, что было крайне не похоже на него. — А то ты так резво начал об этом рассуждать... — Господи, ну ты же понял, что я хотел сказать, не начинай... — Да тихо вы! — рявкнул Джотто, больше не в силах терпеть этот балаган-дешевую пародию уличного театра. — Голова уже разболелась, — он резко остановился посреди комнаты, упершись взглядом в пол и нахмурив брови. Пальцы его опущенных вдоль тела рукополагавшим от нервного напряжения. Верхние две пуговицы рубашки были расстегнули, рукава закатаны. Джотто слишком редко позволял себе выглядеть столь небрежно, чтобы это было обычным делом. — Ты думаешь, — аккуратно начал он, — я не ставил такой ультиматум? Она наотрез отказалась. Точнее, как.. Я прекрасно понимаю, что она найдет возможность скрыться из поля зрения. И вы это знаете не хуже меня. Проблема не в том, что она гуляет до самой поздней ночи, а в том, что гуляет без охраны, вы правы. Но есть ещё одна проблема: она ненавидит эту самую охрану. И это вы тоже знаете, — вкрадчиво закончил глава семьи, невольно, скорее машинально подходя к столу и усаживаясь на своё законное место. Он слишком устал волноваться. В кабинете был один человек, до этого момента не произнесший ни слова. Собственно говоря, активное участие в дискуссии он не собирался принимать. Алауди, сидя в самом углу комнаты, словно незаметная тень, призрак, дух — лишь зевнул и снова принялся слушать. Это все, что ему оставалось делать, если принимать участие во всем этом фарсе он не хотел. Несмотря на то, что он редко бывал согласен со Спейдом, сегодня он даже занял его сторону. — А посадить под замок не получится. Да и не смогу я, — между тем продолжал Джотто, рассуждая себе под нос и в то же самое время стараясь донести информацию до тех, кто его слушал. — А вы сами не можете за ней хвостом ходить, потому что у вас других дел по горло. Понимаю, что если бы что случилось — она бы уже позвонила, но... Джотто осекся. Особняк был картонным, нет, бумажным — слышимость была невероятной, словно бы стены были специально сделаны так, чтобы пропускать любой звук. Грузные входные двери отворились, и послышался стук каблуков: тихий и неприметный, если бы не гробовая нависшая в кабинете тишина. Ещё через мгновение раздалась целая канонада маленьких каблучков прислуги: услужливые девушки наперебой кинулись помогать молодой сеньоре, которая... Вернулась. Её появление в кабинете отца было вопросом времени, однако Тсунаёши не заставила себя долго ждать. Она всегда была сторонницей золотого правила: быстрее сядешь, быстрее выйдешь. Отстреляться и забыть как страшный сон. Однако как только Тсуна заглянула в гостиную первого этажа, она поняла по взглядам, обращенным на нее, что ничем хорошим этот разговор точно не закончится… Да и не мог он закончится ничем хорошим априори. — Да здравствуют четыре стены и домашний арест, — пробормотала себе под нос Тсунаёши и, как принято храброму будущему Боссу, подняла голову и посмотрела прямо в лицо опасности, перед этим лишь пожалев о том, что перед разговором не поела: беседа обещала быть смертельно долгой и нудной. Тсуна собралась с мыслями, едва успокоила разбушевавшиеся нервы и, сжав в руке телефон, прошмыгнула в комнату, стараясь не смотреть на мужчин. Хранители отца выглядели настороженно, стараясь пожурить взглядом девчонку, но в то же время и не доводить ее до истерики и слез. Никто не любит слезы, в особенности мужчины. Тем более, в такой ситуации. Они провожали её взглядом, словно озлобленные шакалы — однако Тсуне думалось, что ей это всего лишь казалось. Она понурила голову и опустилась в близстоящее свободное кресло, которое притягивало своей мягкостью — ноги ломило от долгого ношения каблуков — хотелось лечь и не двигаться — словно труп в заколоченном гробе. Молчание — то, о чем вспоминала Тсуна на протяжении всей дороги до дома. Ну, вот же оно. Это молчание, гнетущее, тяжелое, словно чугунное, заставляющее чувствовать себя песчинкой в этой комнате. Ощущать себя ничем и никем, столь же мизерной, как муравей в бескрайнем лесу. Впрочем, поставь себя Тсуна на место отца... Что чувствовала бы она, если бы ее дочь возвращалась так поздно? Ведь правда — в таких ситуациях в голову лезут прежде всего самые страшные картины. Родители не склонны представлять себе пресловутый Хэппи Энд, когда их детей нет подолгу дома (прим. автора: Нана — исключение из правил, до сих пор непонятное моему мозгу). И тут даже уже не играют роли связь или родство. Очевидно же, что только безумный или смертник захочет напасть на дочь Босса самой влиятельной семьи. Да и тот задумается, скорее всего. Здесь всплывают на поверхность отцовские инстинкты. При самом страшном раскладе — нет имени отца, из-за которого все недоумки двадцать раз подумают, прежде чем напасть, нет даже того факта, что дочь может постоять за себя... это все отходит на второй план, за пелену бесконечного, первородного, раздирающего страха. Джотто внимательно посмотрел на дочь — руки больше были сжаты в кулаки, а спина, до этого бывшая крючком, расправилась. Он не знал, что делать. Снова. Вроде как и ругаться не хочется, но вроде как и за беспокойство должно достаться — собственно, этого главным аргументом в пользу «наказания». Алауди, до этого проявлявший слабые признаки жизни, сидя в самом дальнем конце кабинете, лишь мельком взглянул на главную причину беспокойства и со скучающим видом уселся поудобнее в кресле. Начинается. — Посмотри на время, — до омерзительного спокойно произнёс Джотто, пристально глядя на дочь и не моргая и глазом. Проблема отцов и детей существовала, наверное, со времен появления Хомо Сапиенсов. Этот конфликт на все времена: прошлые, настоящие, будущие — и вроде проблема одна и та же, ситуации одни и те же, и даже если человек способен учиться на ошибках — все равно наступит на грабли. И вроде как пора бы выучиться за все существование человеческого рода в целом, но… Тсуна бросила мельком взгляд на настольные часы и даже сама, надо сказать, выпала в осадок. Два часа ночи. Да, бьет свои же рекорды. Первое место и золотая медаль. Она перевела взгляд снова на отца. Говорят — смотри в глаза опасностям, гордо задрав голову, однако едва она попыталась это сделать — энтузиазм испарился. — П… прости, пап, — тихо-тихо, едва напрягая голосовые связки, произнесла Тсуна, безвольно опуская руки. Хранители молча переглянулись и, поняв друг друга без слов, вышли. С Тсуной каждый из них поговорит по отдельности и попробует в тысячный раз образумить девчонку, если это потребуется и окажется до черта необходимым... В чем каждый из них сомневался. Они, конечно же, семья, но кровная семья Босса — отдельный организм, отдельная клетка, отдельная ветвь, которую ни в коем случае нельзя было трогать — потому что это было единственным, что всегда оставалось неприкосновенным. Вышли все, кроме Алауди — он остался сидеть на месте, все же надеясь увидеть шоу высшего класса. Хоть потешит свое самолюбие на досуге, а то что… Зря пришел, что ли? Джотто молчал. Он обошел стол и устало плюхнулся в кресло. Не может, просто не может на нее кричать… Нажать на курок? Пожалуйста. Давить на кого-то другого? Ради Бога. Подчинить своей воле? К вашим услугам. А найти управу на собственную дочь не может. Дипломатичные разговоры в какой-то момент прекратятся — он это прекрасно понимал. Даже самые крепкие и глубокие чаши терпения когда-нибудь дают трещину или переполняются. Он сорвется. Когда-нибудь. Но только не сегодня. — Я понимаю, что не могу за тобой следить, Тсуна, — выверенно начал он. — Я понимаю, что ты найдешь тысячи способов избежать наказания. Я пытаюсь найти с тобой контакт, но ничего не получается. Тебе идешь навстречу, даешь свободу действий, а что мы все получаем взамен? Волнение, лишние нервы, мандраж и очередной вопрос «когда вернется?» или вернется ли вообще… — Джотто покачал головой. — Как бы поступила ты на моем месте? Тсуна понурила голову. Действительно ведь — как бы это было неприятно осознавать, но у нее есть все. Абсолютно все. Начиная дипломатичным отцом и заканчивая платиновыми карточками. Все исполнится, что она захочет. Эгоистка, да. Или как сейчас это зовется? Потребительство? Именно. У папы и так много проблем, а тут еще и она. А все ради чего? Ради мечты? Ради потехи? Ради удовлетворения собственной скуки из-за имения всего? — Пап, — на глаза навернулись слезы, — пап… — глубокий вдох. Ну вот, сейчас опять разрыдается в три ручья. Прямо как в детстве. — Прости, пожалуйста, я.. я… — как говорил Ламбо, когда ему было пять лет: «только спокойствие». Тсуна обречённо уткнулась лицом в ладони. Ей отчаянно нужен был отдых.

***

— Я не знаю, что мне делать, — словно бы в пустоту сказал Джотто и посмотрел вслед вышедшей из комнаты дочери: их разговор продлился час. Джотто хотелось надеяться, что он принесёт свои плоды. Однако почему-то надежда не подписывалась уверенностью. — А ты ничего не делай, — Алауди протяжно зевнул и все-таки собрался с силами встать с такого удобного кресла. Его мощная фигура покачнулась — в глазах потемнело от резкого движения. — Ну как это ничего? — недоумевающе протянул Босс. — Ты хочешь, чтобы ее поздние гулянки продолжались? — Джотто, давно привыкший к безразличному ко всему Алауди, даже сейчас не мог понять логику его суждений. — Ага, — снова зевок. — Знаешь, кто-то верно подметил… Юность, — Хранитель уже было вышел за дверь, как Джотто его окликнул. — Ну вот и вспомнишь юность, а так же спортом займешься, — наигранно весело пролепетал Джотто, однако взгляд его был как никогда серьёзным. Алауди хоть и был блондином, но был отнюдь не туп. — Я не буду этого делать, Джотто, — отчеканил мужчина, оборачиваясь назад. Его лицо исказила презрительная гримаса. — Я сейчас серьезно. — Да я понял, что не в шутку, — огрызнулся Алауди. — Я прошу проследить тебя за моей дочерью. И следить до тех пор, пока не узнаешь, где она шляется. Алауди стиснул зубы. — Ну спасибо за то, что нашел мне занятие на трудовые будни, — хмуро процедил мужчина. — И не только на трудовые… Подробности обсудим завтра с утра. Можешь идти спать. Ответом Джотто послужила чересчур громко хлопнувшая дверь.