My light - my darkness

Это пробуждение было одним из самых тяжелых в жизни Папируса. Тело неохотно восстанавливалось после колоссальной потери жизненной энергии: изнывающие от усталости конечности подрагивали в слабой судороге при малейшей попытке пошевелиться, болезненное онемение продолжало плесенью покрывать его ребра, но он все еще оставался в живых. Они оба все еще живы. Он боялся представить, насколько больно будет скоро Сансу. Еще страшнее казалась перспектива в очередной раз увидеть, как искусно он эту боль спрячет. Вероятно, это уже давно вошло у него в привычку. Врагу таких привычек не пожелаешь. Папирус продолжал вглядываться в его лицо. Умиротворенно спокойное, оно не могло принадлежать этому дважды (?) неудавшемуся самоубийце. В нем не было ни отчаяния, ни боли, ни страха. Он когда-нибудь бывает таким во время бодрствования?.. Во всяком случае, в глубине души ему хотелось, чтобы тот не просыпался как можно дольше. Ему не хотелось снова видеть его тонущим в океане безутешных мук. Его тело будто бы отвергало жизнь. Папирус не был уверен в том, что реально сможет помочь ему справиться с этим. Но он обязан попытаться. Им срочно нужно было выбираться отсюда. Позади них все так же находились запутанные линии проводов, оборванные проводники и треснувшие экраны машин. Почему-то Папирусу казалось, что они все еще могут быть исправными. Впервые в жизни ему захотелось посмотреть на эти устройства поближе. Первая попытка сдвинуться с места отдалась сильным головокружением и в целом оказалась неудачной. Все тело свело очередной судорогой, но он и не думал сдаваться. Ему оставалось только идти вперед. Спустя несколько неуклюжих попыток он все-таки сделал это. Бездушные машины вырисовывались красноватыми линиями во тьме. Датчики подсвечивались тлеющими угольками, издевательски подмигивая очередной жертве. Папирус невольно поднес к ним руки. Ему было интересно, насколько это похоже на то, что он делал несколько часов назад. — папирус, блять! не трогай здесь ничего! — Санс резко схватил его за запястье и оттянул от машины. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что Папирус не успел среагировать и дать отпор брату. Господи, он всегда так бесшумно подкрадывается?.. И вообще, как он смог так быстро прийти в себя и удержать тело под контролем? Все-таки Гастер напрасно жаловался на отсутствие у Санса выносливости. Но эту реплику Папирус уже слышал. Эта интонация была ему знакома. Этот проклятый красный свет, отражающийся от белого кафеля в мастерской, эти сведенные судорогой пальцы, лежащие поверх датчиков, это искаженное болью лицо… Картинка снова вспыхнула ярким огнем в памяти и обожгла душу. Между тем, до Санса начало доходить, что он только что сделал, и он по еще одной своей старой привычке быстро убрал руку от запястья брата: — прости, босс… это вышло само собой, — он виновато улыбался. Папирус снова подошел к машине и теперь болезненно вжимался пальцами в ее металлические края. — Санс, скажи мне честно… — он процеживал слова сквозь зубы, боясь сорваться, — Зачем ты это сделал? — мы слишком слабы для повторного использования этой машины, поэтому ее реально лучше не трогать, — как странно: в голосе ни намека на изнеможение. Санс подделывал его с таким завидным умением, что Папирусу становилось тошно, — здесь должен быть другой выход. — Ты, вероятно, неправильно меня понял, — он говорил медленно, стараясь подавить внезапную вспышку гнева, но, по-видимому, получалось у него как-то не очень. — Где ты достал эту чертову машину? Зачем ты приволок ее домой? За каким хером ты починил и активировал ее?! — тон непроизвольно повысился, и он прикусил язык. — мне показалось, что ты уже знаешь об этом… — Почему ты ничего мне не сказал?! — сдержанное шипение перешло на крик. Пальцы настолько сильно сдавили края, что по экрану со стоном прошлось несколько новых трещин. — а что бы ты сделал?! — печали в этом голосе было больше, чем злобы, — у меня не было другого выбора. — Мы бы придумали что-нибудь вместе! — эти фразы по-настоящему задели Папируса. Гнев и странное подобие обиды окончательно взяли верх над ним, и он прижал брата за плечи к ближайшей стене. — Почему ты вечно все решаешь за нас двоих? Может, у тебя и не было выбора, но какого хрена ты лишил выбора и меня?! — да потому что я не собирался снова жертвовать тобой, ясно?!.. — он впился взглядом в шрамы на его лице, — я не имел права терять тебя снова, — он отвел пустой взгляд куда-то в сторону, — и не мог продолжать ранить тебя своим состоянием. из-за меня ты погряз во тьме. я не хотел тащить тебя за собой. это не твоя забота… — он говорил настолько тихо, что некоторые слова были едва различимыми. Но Санс заметил, как брат переменился в лице. — Да ты, блять, никогда не меняешься, — он отчаянно усмехнулся. Гнев улетучивался так же быстро, как и появился. Истерические смешки больно душили его. Еще никогда безрассудства брата так не трогали его. — Вечно берешь на себя больше, чем можешь выдержать, а огребаем в итоге вместе, — руки Папируса заметно задрожали, и он медленно отпустил Санса, осторожно обнимая его за шею. — Ты безбашенный идиот. Не смей покидать меня больше. Его обняли в ответ. Он перевел дыхание и продолжил: — Я знаю, что я всегда хреново с тобой обращался, и я сожалею об этом. Я думаю, все это безумие на грани добра и зла было необходимо нам, а мне особенно. Пока я искал тебя в этой тьме, я на многое смог посмотреть с другой стороны. Я понял… я понял, что ни черта о тебе не знаю. Ты был в моей жизни с самого ее начала, жил в соседней комнате, но я реально не мог представить, кто ты такой на самом деле. Я пытался защищать тебя от всего подряд, но делал только хуже. Я напрасно считал тебя слабым. А ведь в очередной раз ты оказался намного сильнее меня… Как обычно. Как бы я ни стремился стать сильнее, все удары судьбы ты продолжал принимать на себя, а я не хотел замечать. Я не хотел от тебя зависеть. Я считал это слабостью, я… я ошибался, Санс. Я правда во многом ошибался, а в тебе особенно. Но сейчас я реально хочу измениться. И один я не справлюсь. Санс, — его дыхание перехватило, — я прошу, доверься мне… в последний раз... — бро, не забывай дышать, — шутливо перебил он, улыбаясь и еще сильнее сжимая пальцы на одежде младшего, уже слыша это… — Заткнись! — да-да, вот это самое. — Заткнись, блять. Просто помолчи, — шипел он ему под несуществующее ухо, не отстраняясь. — как скажешь, босс… — Да чтоб тебя!.. — он искренне хотел послать его к черту, но почему-то не смог и просто замолчал. — Не называй меня так больше. — да мне не сложно, — Санс поднял глаза на него, — к тому же, монстры сразу заметят перемену и… ты реально думаешь, что я ничего не понимаю? то, что ты заставлял меня сидеть целыми днями на одном месте и бесился, когда я уходил оттуда; то, что заставлял меня называть себя так; д-даже… — он слегка коснулся своего ошейника, — хех, я же всегда знал, что ты любишь меня... по-своему, — он как-то странно улыбался. — Постой-ка, — он задумался, — то есть, ты знал… — до него начало доходить, — Но тогда какого черта ты вновь и вновь подвергал себя опасности? Ты же не всегда именно сознание терял, так? Зачем ты выводил меня из себя? — ну, может, мне просто хотелось почувствовать себя, ну... любимым? — Санс смотрел на него решительно, но потом тяжело отвел взгляд куда-то вниз, — на самом деле, я тоже во многом перед тобой виноват. кажется, это будет трудный путь для нас обоих, — он не смог подавить хриплый смешок, — а нет, не кажется. — Какой же ты отчаянный придурок, — он всем телом прижался к нему. — а ты не лучше, — беззлобно отзывался он в ответ. В конце концов, Санс решил перестать его так называть. Хотя бы в отсутствие посторонних глаз. По большому счету, для него не было особой разницы, если только так Папирус мог почувствовать, что он очень много для него значит. Но так даже лучше. Ведь он для него не просто главный. Он для него всё. Кажется, эта несчастная комната снова стала точкой отсчета.

***

— …Но если нам обоим нельзя использовать решимость, то как мы выберемся отсюда? — Папирус стоял у незримой стены, пока брат осматривал старые машины. — кажется, у меня есть идея, — он медленно подходил к нему, — но для этого нам нужно сходить кое-куда. Санс поднес руку к ладони брата и глянул на него: — позволишь? Папирус молча взял брата за руку, и они вместе пошли к основному коридору, ведущему в эту комнату. Да, сюда реально можно было попасть без взрывов и без странных белых собак, нарушающих законы физики. Папирусу все еще становилось не по себе от этой абсолютной темноты, но брат ни на минуту не отпускал его, поэтому идти было гораздо легче. Казалось, Санс знает эти пространные коридоры как свои пять пальцев. Он шел вперед прямо, уверенно сворачивая на перепутьях и ни разу не проваливаясь во тьму. — Ты так просто ориентируешься здесь. Как ты это делаешь? — нет, не просто. давай я потом расскажу тебе об этом. Его молчание выводило Папируса из себя, но тьма была не самым лучшим местом для выяснения отношений, поэтому он продолжил осторожно следовать за братом. Спустя несколько непроницаемых коридоров Санс остановился и начал внимательно осматривать стену. Ему пришлось отпустить брата, чтобы это сделать. — Долго еще? — тьма продолжала болезненно действовать на нервы. — кажется, мы на месте, — он растворился в невидимом проходе. Очередной коридор казался Папирусу до боли знакомым… пока он не увидел ту самую табличку с багровыми буквами. — Ты что, издеваешься надо мной? В той комнате был прямой проход сюда! Какого хрена, Санс?! Санс не сдержался и залился громким смехом. — прости меня, папирус. я знаю, как ты не любишь темноту, но ты так искренне верил в то, что я тебя реально куда-то веду, ты так крепко держался за меня, что я не мог этого не сделать. редко я тебя таким вижу, — он продолжал улыбаться. — Пошел ты, — раздраженно бросил Папирус. — да ладно тебе. у меня реально есть план. но для начала… — он подошел к табличке, — давай попрощаемся кое с кем. и не думай, что тебя незаметно! — закричал он куда-то в пустоту. — …И не думаю, — очертания стен растворились в тысячи теней, собирающихся в уже знакомую темную фигуру с изуродованным лицом. — До сих пор не могу поверить, что вы оба все еще живы. Не хотите присоединяться ко мне? — с притворной досадой в голосе спросил Гастер. — у нас своих дел по горло, — шутливо ответил Санс. — Особенно у тебя, Санси~, — ответил Гастер, хитро улыбаясь собеседнику. Пару секунд спустя Санс уловил пошловатый намек Гастера. Огоньки в его глазницах ненадолго померкли, но в целом он оценил подколку ученого. — Как дела, Папирус? — Гастер перевел взгляд на младшего. — Я смотрю, у тебя получилось это сделать, верно? — Не думал, что встречу тебя снова, — несколько раздраженно отозвался он. — мы вроде как попрощаться зашли, — вмешался Санс. — тяжело признавать, но я рад был увидеть тебя снова. да и папирус, вижу, тоже, — он легонько ткнул брата локтем в плечо. Папирус прошипел что-то похожее на «замолкни». — Ах, попрощаться? Это похвально. Я тоже надеюсь, что никогда больше не увижу вас снова, — с иронией говорил Гастер. — Вы оба просто конченые идиоты. Ты хоть понимаешь, что своими непродуманными манипуляциями над машиной ты повредил очередную временную линию, а ты, — теперь он обращался к своему младшему созданию, — со своей неуемной решимостью обнулил пространственно-временную аномалию, а? — я знаю. мы что-нибудь придумаем, — Санс пристально глянул на брата, который явно ничего не понял. — Придумают они, хах. Вы просто безнадежные придурки. Вы хоть поняли, что вы, блять, наделали? Да черт с ним, с этим гребаным миром. Вы посмотрите на свои души! Вы же каждый лишились практически по половине просто из-за своей чрезмерной дурости! — Гастер все-таки заботился о них? — Своими псевдогеройствами вы искалечили друг друга до основания, и после этого вы собираетесь что-нибудь придумывать?! Да вы в себе разберитесь сначала! Вы всё пытаетесь спасти друг друга непонятно от чего, один пытается прикрыть другого, и вы умираете. То один, то второй, по очереди. Вы страдаете от сбросов, хотя это вы их сами и провоцируете, — Гастер перевел дыхание и продолжил спокойнее. — Вы видели тысячи развитий сюжета. Попробуйте хоть раз жить друг ради друга, а не умирать. Повисло недолгое молчание. — и без тебя как-нибудь разберемся, папаша, — съязвил Санс; лицо Гастера рефлекторно скривилось, — но все равно спасибо… за все. а теперь нам серьезно нужно выбираться отсюда. — Но раз ты сломал таймлайн, как ты собрался возвращаться? — Папирус недоуменно посмотрел на него. — очень просто, — он улыбнулся брату, после чего отвернулся и громко свистнул куда-то в сторону. Через минуту оттуда эхом послышалось громкое тявканье. — Опять ты?! — Папирус ошарашено глянул на знакомый комок шерсти, шарахаясь и неосознанно прячась от него за братом. Собака зарычала, узнав свой недавний ужин, но все-таки это рычание звучало как-то даже приветственно. — кто плохой песик? кто плохой песик? — Санс почесывал собачку за ухом, и та радостно устраивалась рядом с ним. Гастер недоуменно наблюдал за происходящим. Кажется, он погряз в абсолютной абсурдности ситуации. — Давно хотел спросить тебя, — начал Гастер, обращаясь к Сансу. — Зачем ты носишь этот собачий ошейник? — а не твое собачье дело, — с сарказмом ответил он, как-то странно ухмыляясь. Санс отвернулся обратно к собаке: — ты же поможешь нам за небольшую плату, верно? — он создал большую кость и бросил ее во тьму. Надоедливая собака быстро бросилась за ней, радостно тявкая. Вскоре в ее стороне прогремел очередной багровый взрыв, и на месте привычной темной стены образовался сплошной белый просвет, широкий и яркий. Тени опасливо отползали от него. — папирус, нам пора, — он взял брата за руку и повел в сторону своеобразного портала. — Ебать вы фетишисты! — крикнул Гастер им вслед, подводя итог своей предыдущей мысли. — Пошел ты! — одновременно отозвались братья, не оборачиваясь. — Вырастил долбоебов, — беззлобно доносилось из пустоты. «Черт, какие же они милые», — улыбался Гастер про себя, роняя струйку крови из носа. Что? Он не делал этого?..