My light - my darkness

Душа Санса медленно умирала. Разорванные на куски осколки сознания теперь не просто преследовали во снах и обмороках. Похоже, они научились уничтожать материю. Или это очередная форма умалишения? Он не знал. Ему было плевать. «Тени все глубже прорезают естество». Последние слова Гастера все чаще настигали его, снова и снова отдаваясь каким-то странным тревожным предчувствием. Порой Сансу казалось, что Гастер не просто исчез, что он все еще продолжает существовать за гранями вселенных и временных линий. В промежутках между временем и пространством. Теория достаточно странная, но возможно, он продолжает не только существовать, но и незримо присутствовать прямо здесь и прямо сейчас. Санс обязательно выяснит это чуть позже. Это слишком смело для простой теории. Сны становилось все сложнее отличать от реальности, и это сводило с ума. Обрывки исчезающих временных линий будто стремились слиться воедино, но разрывались при этом еще сильнее, ежесекундно прекращая свое существование, ежеминутно превращая его жизнь в нескончаемый ад. Снова и снова… Все повторялось. Все умирало. В бессмысленном цикле разрасталась тьма. Тьма поглощала их голоса. Это становилось невыносимым. Санс снова обнаружил себя лежащим на полу возле сломанной машины. На белом кафеле застыла кровь, а во рту чувствовался знакомый металлический привкус. Дело начинает приобретать весьма неприятные обороты. Хех, а он думал, что хуже уже не будет. Видимо, если в ближайшее время ничего не предпринять, он погибнет и без воздействия этой уже ненавистной машины. Хотя, впрочем, какая разница? Однажды он уже прощался с жизнью. Он ненавидел себя, слабого и бесполезного. Ненавидел свою проклятую жизнь. Но решимость не давала ему умереть. Любовь не позволяла стереть этот мир, и это убивало его самого. Санс устал разрываться на части. Он устал из раза в раз терять брата. Еще один такой сброс его убитая психика просто не выдержит. И существовал лишь один способ прекратить это. Последняя жертва не была принесена. Эксперимент нуждался в завершении.

***

Этот сон никогда не закончится. Все умрут, и останется лишь он один. Санс останется, он будет отряхивать чужой прах от куртки, когда нож снова пройдет по нему, как по маслу. Он отчаянно боялся снова остаться одним. Недавно он «уснул» прямо на диване перед телевизором. Ему повезло: на этот раз крови не было. Но Санс чувствовал, сквозь очередной омерзительный сон он чувствовал чужое беспокойство и хотел сказать, что он в порядке, что с ним все будет хорошо. В тот день он был близок к починке машины как никогда. Санс знал, что не сегодня завтра уже закончит ее, но ему по-прежнему было чертовски плохо. Было страшно навсегда покидать этот мир, на этот раз ему действительно было страшно, ибо ему правда было что терять. Но эта мерзкая обязанность снова и снова видеть, как брат умирает, знать, что он ничего не может с этим поделать, понимать, что он не может это остановить, была еще страшнее. Санс боялся однажды не суметь побороть в себе разрывающую боль и стать пылью прямо на глазах у брата. Все, что угодно. Он готов сделать все, лишь бы этого не допустить. Если это последнее, на что способна его собственная решимость, ему не будет жаль. Ему больше не будет жаль. Тьма отчаянно звала его к себе. Он сидел на полу перед телевизором совершенно опустошенный. Снег за окном поблескивал прощальными искрами. Санс уже не знал, что делает — умирает или спасается — его давно перестало это заботить. Он сам в принципе давно перестал себя заботить. При других обстоятельствах его бы уже стошнило в полотенце. Он чувствовал только смертельную усталость. Он вспомнил, что был в доме не один, только тогда, когда чья-то тяжелая рука, слегка подергиваясь, рухнула ему на плечо. — Санс, — Папирус говорил на удивление тихо и глухо, — что ты делаешь? — отдыхаю после тяжелого рабочего дня, — он пытался звучать бодро, но получалось откровенно хреново. Фигура медленно осела на пол рядом с ним и слегка сжала его плечо. — Санс, что с тобой происходит? — его голос подрагивал. Это было… необычно. — да… у меня не жизнь, а сон наяву — он улыбнулся, уже видя это выражение лица. — Санс! — да-да, вот это самое. — да брось, ты же улыбаешься, — он улыбнулся в ответ. — Да, и ты знаешь, как я это ненавижу, — ох, Санс еще как знал. — На самом деле, — продолжал Папирус, — твое состояние меня и пугает. Эм, — он запнулся, — у тебя следы крови на лице. Ты опять сознание потерял? — он заметно помрачнел. «черт, откуда?» — небольшое истощение, — голос упорно не хотел скрывать усталости, — вот высплюсь — все само пройдет, — его душил горький смех. — Санс, ты когда-нибудь бываешь серьезным?! — Папирус неуверенно потянулся к лицу, чтобы вытереть следы крови. Брат слегка вздрогнул, но возражать не стал, — Санс, у тебя же все на лице написано, — он взглянул ему прямо в глаза, скользнув пальцами к подбородку и слегка сжав его. — Ты себя видел? Эти мешки под глазами, эти… — он никак не мог выдавить из себя слова о тех порезах на его руках, но почему-то чувствовал, что его поняли, — Если ты думаешь, что этого не видно, — ты сильно ошибаешься. Мне… мне… — он не знал, как признаться даже себе в том, что его реально это волновало, но… — Мне больно видеть, как ты несешь все это в одиночку, — Папирус тяжело выдохнул. Санс не знал, что ему отвечать. — Ты что-то задумал, верно? — он, видимо… — …видишь меня насквозь, да? — Санс не смог остановить горький смешок. — Ты… — он сжал его подбородок сильнее, но лишь на минуту. Казалось, горечь его смеха отразилась на его языке. Он осекся, — …Остановись, — Папирус мучительно не мог подобрать слова. — Что бы ты ни делал, я знаю, что ты этого не вынесешь, — его поглощало отчаяние. — Я знаю, я… — ничего ты не знаешь, — Санс обреченно усмехнулся, — прости. я устал. я устал, — резкая боль сжалась в голове, — я просто… устал. — И я устал, — Папирус отвел взгляд и глядел куда-то в пустоту. — Я устал каждый день терять тебя, — кажется, их реплики кто-то перепутал… Или намеренно смешал для достижения абсолютного абсурда. Но что бы этот больной урод ни делал, своей цели он определенно добился. Санс мысленно усмехнулся. — Я устал возвращаться на твой пост и не обнаруживать тебя там, я устал искать тебя по твоим ларькам и не находить на месте, я устал возвращаться домой и находить тебя либо отсутствующим, либо спящим, — поверь, я тоже просто блядски устал. …И когда этим больным уродом успел стать он сам? Эта боль доносилась до Санса волнами больного трепета и всепоглощающего отчаяния. Он не мог больше оставаться равнодушным, не мог отшучиваться, не мог оставаться один. Смерть снова мерно дышала в спину. Санс все еще не мог поверить. Неужели из-за внутреннего мрака он перестал видеть мир вокруг себя? Как он мог не заметить такое страдание в чужой душе? Почему малодушно списывал все на дурной характер брата? Это было безумно жестоко и несправедливо. «Тьма разрастается». Желание облегчить чужую боль двигала Санса против воли. Похоже, это его последний шанс побыть самим собой. Он полностью отдавался тьме. Он сбегал от нее в последний раз. Он сел на колени, расставив их по обе стороны его бедер, вплотную приблизившись к его лицу. Он ощущал его сбившееся дыхание. Санс положил руки ему на плечи, аккуратно обвивая шею, и хриплым, тихим, едва различимым шепотом говорил: — я больше никогда не оставлю тебя одного. Он поднял взгляд, медленно утопая в тьме его глазниц: — ты доверяешь мне? Санс почувствовал, как чужие руки быстрым движением обвили его позвоночник. Он вплотную прижался к лицу, возвращая ему тот давний поцелуй. Это было сотни жизней назад. Но он ничего не забыл.