My light - my darkness

Санс проснулся от того, что кто-то сильно тряс его, больно впиваясь пальцами в плечи. Все тело болело, свет слепил глаза, взгляд упрямо не хотел фокусироваться. Голос брата доносился до него издалека. Признаться, он не сразу определил, кому этот голос принадлежит. Но голос этот был явно переполнен злостью и раздражением. — Санс! Санс, костей мешок, ты собираешься просыпаться сегодня?! Волей-неволей ему приходилось возвращаться в сознание. Санс обнаружил себя в своей старой комнате на своем старом матрасе. По его лицу стекали тонкие багровые струйки, напоминающие кровь. Хех, похоже, последствия того последнего эксперимента с решимостью до сих пор дают о себе знать. — я не понимаю… что мы здесь делаем? — он ошарашено глядел вокруг, пытаясь справиться с головокружением, — что произошло там, во тьме? куда делся гастер? и… — от неожиданности он немного отпрянул назад, — бро, что у тебя на лице? Ужасные продольные шрамы пересекали его глазницу. Санс не понял, когда его схватили за ворот кофты и начали трясти в воздухе: — Какой я тебе бро?! — в агрессии Папируса мелькнула доля удивления, — Я твой Босс! И ты не смеешь называть меня никак иначе! — ты что, блять, творишь?! — сказать, что он был в шоке, — это как ничего не сказать. — Это ты что творишь! — брат был уже вне себя от ярости, — Опять истекаешь кровью во сне, да еще и прикидываешься, будто тебе память отшибло! В смысле — опять? — …Уже забыл, как ты, кости ленивые, отключился на своем гребаном посту и мирно спал, когда меня чуть не убили те ебанутые ублюдки! Да ты еще более ебанутый ублюдок, чем они! Так тебя и не добудишься еще ни черта! Чем ты только занимаешься целыми днями, а?! — его ор отдавался болезненным звоном в голове, но содержание все еще вводило Санса в состояние крайней растерянности. Что, черт возьми, случилось? Он ничего не знал, но, во всяком случае, стоит подыграть этому Папирусу, ибо его настрой был весьма… убийственен. — Ты слабый, ленивый и безответственный! Никчемный и жалкий! На тебя ни в чем нельзя положиться: ты абсолютно во всем меня подводишь! Ты вынуждаешь меня постоянно следить за каждым твоим шагом, чтобы ты опять не влип в очередные неприятности! И это при твоей-то патологической лени, хах! Да как ты посмел после всего этого назвать меня… — прости, б-босс… — его голос звучал еще более хрипло, чем обычно, — видимо, мне спросонья башку отшибло. — Тебе ее при рождении отшибло, — уже спокойнее отозвался он и небрежно бросил брата обратно на матрас. — а где гастер? — немного оправившись, Санс все еще надеялся получить ответ. — Ты совсем ебанулся? — Папирус снова удивился, — Ты уже дважды меня о нем спросил, — ух ты, он все-таки заметил. — Какой к черту Гастер? Это твой новый собутыльник или что? По крайней мере, никаких новых лиц «У Гриллби» я не видел, уж извини, — он язвил с отточенной остротой. Он что, реально ничего не помнит? Это может означать только то, что сброс все-таки произошел и теперь они находятся в другой временной линии. Но почему Папирус не знает Гастера? Ведь он по-любому должен существовать и здесь тоже. К тому же, по рассказам брата, монстры все еще нападают друг на друга, следовательно, они находились в той же вселенной, что и прежде. Мир не изменился, но ни Гастера, ни его прежнего Папируса здесь уже не было. Имел ли тогда вообще весь этот мучительный эксперимент Гастера реальный смысл? Окей, другой вопрос: почему после сброса Санс помнит предыдущую временную линию, а брат, находящийся тогда с ним, — нет?.. Вопросов возникало куда больше, чем ответов, и это по-настоящему сводило его с ума. Но теперь его совершенно некому поддержать. Санс не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким одиноким и опустошенным. — Собирайся и спускайся вниз. Я провожу тебя до поста, — бросил Папирус, уходя. Какой к черту пост? Пару безумных экспериментов назад Санс был правой (простите, левой) рукой королевского ученого, но в этом мире, видимо, все не так. В этом мире он оказался часовым в лесу Сноудина. Он должен был часами сидеть на посту и выслеживать человека, который обязательно должен вдруг здесь появиться. Не самое увлекательное занятие на свете. Кстати, Папирус не врал — он действительно уже числился в составе королевской стражи и был выше Санса по званию. Этот факт не шибко удивлял. Удивляло то, как он упивается своим положением в обществе брата. Будто он хочет подчинить его себе, быть самым главным конкретно для него. Но Папирус и так всегда являлся всей его жизнью. Чего он добивается? Что такого происходило между ними в этом мире?.. Санс боялся даже предположить. Опасения внушал и красный ошейник с шипами, который он обнаружил на себе чуть позже. Как оказалось, пост в лесу был не единственной его работой. Веселья ради он торговал хот-догами в нелегальных лавках по всему Подземелью. Удивительно, но многим его еда реально нравилась. Привыкнуть к новому миру было довольно сложно, хотя изменилось-то не так уж и много вещей… Всего-то вся его жизнь. Хе-хе-хе. Шутка ль? Неа, жестокая правда. Санс много раз возвращался на свое прежнее место работы в надежде найти хоть что-нибудь от его родного мира, но уходил ни с чем. Хотя путешествия по лаборатории можно было называть увлекательными… какое-то время. Разработки новой королевской ученой в сравнении с прежним казались детской забавой. Особенно тот мерзкий робот, то и дело мелькающий на ТВ. Нижние этажи лаборатории навевали воспоминания. Те же операционные столы, та же машина для изъятия решимости. Санс не обнаружил ни единого документа, связанного с Гастером, а записи новой ученой — это просто смех. Она совершенно не имела понятия о том, что творит, но это будто бы доставляло ей неистовое удовольствие. Хуже фигурок яндере-девочек из аниме на некогда его рабочем столе был отель, выстроенный на месте их рабочей базы в Ядре. Учитывая, что в этом месте недавно оборвалась его прежняя жизнь, это выглядело даже как-то, эм, кощунственно. Казалось, будто бы кто-то извне издевался над ним, сверкая знакомой садистской улыбкой. Вся его жизнь — это чья-то гребаная шутка. Санс постоянно чувствовал себя лишним. Но даже к этому можно привыкнуть. Ко всему можно привыкнуть. Но только не к необходимости постоянно быть свидетелем смерти младшего брата.

***

В их мире никогда больше не появится человек. Этот мир никогда не будет спасен. Он не заслуживает спасения. В тот раз решимость Санса сработала правильно: он действительно убил этот мир, когда лишил его возможности быть спасенным человеком. И да: теперь он действительно всегда был рядом с братом. Буквально во всех временных линиях одновременно. В том числе и в тех, куда человек все-таки прибывал. Периодически теряя сознание, Санс перемещался в другие временные линии, и в них обязательно, обязательно был человек, ступивший на кровавый путь. Мертвой дымкой за ним всегда кружилась пыль, а руки были плотно покрыты пеплом. Он убивал всех, кто встречался у него на пути, иногда устраивая целую охоту на местных монстров. Он охотно подчинялся законам этого мира, даже имея при себе столь могущественную силу как решимость. Даже имея возможность все изменить и исправить. За это Санс презирал человека до омерзения. А потом презирал себя за неспособность это остановить. Нет, поначалу таскаться вслед за человеком было даже весело. Тем более, та прелестная женщина за огромной дверью в лесу Сноудина, с которой он познакомился во время очередного отбывания времени на посту, взяла с него обещание, прося, чтобы тот был поаккуратнее с человеческим ребенком. Хм. И с чего бы вдруг такие просьбы? От монстра в их-то мире? Санса не особо волновало. Ведь это всего лишь очередной сон. Он успел выучить все эти сюжеты наизусть. Он снова и снова смеялся над ребенком, который с обреченностью во взгляде жмет его руку и разражается криком боли, причиненной разрядом электрошокера. Хех, довольно старый трюк, но всегда смешно. По крайней мере Сансу. Он правда всячески помогал человеку с его этим мерзким цветком на плече, следуя уже данному обещанию. Санс прятал человека от брата недалеко от своего КПП в лесу; он перенастраивал смертельные ловушки, доводя попытки Папируса поймать человека до абсурда (в целом, делал он это, по большей части, потехи ради: уж очень ему нравились истеричные вопли брата, терпевшего одну неудачу за другой); он ломал хрупкий мост в водопадах на месте, где Андайн загоняла человека в тупик; и да, Санс стойко переносил все нападки этого блядского цветка, вновь и вновь сохраняя ему жизнь, только чтобы не напугать ребенка. Шаг за шагом следуя за ним, он привязывался к человеку и не хотел отпускать его, но потом, после десятков или сотен сбросов, он начал делать это с единственным намерением — намерением попытаться остановить его кровавые пути без бойни в Последнем коридоре. Хуже этой битвы были только временные линии, где Санс сам пытался защитить брата от человека и погибал уже где-то в Сноудине, меняясь с братом ролями в этой жестокой игре. Теряя сознание, он вновь и вновь оказывался в компании человека. Тот принимал разные решения и по-разному проживал свою жизнь в Подземелье. Иногда он выходил из него в одиночестве, иногда — со всеми остальными, а иногда вовсе не выходил, поглощенный своей взбесившейся и вышедшей из-под контроля решимостью. Вся их нелепая жизнь — это лишь игра человека в бога. Но даже самая лучшая концовка — невероятная человеческая милость — никогда не была для Санса спасением. И все потому, что он знал: человек снова все сбросит. А он снова проснется в своем сломанном мире где-нибудь в снегу от разрывающей боли в груди.