Прошу встать! ... — Суд идет!

      Открываю дверь палаты, где лежит Изуми, и прохожу в светло-бежевую комнату. Пластиковое окно слегла приоткрыто, а занавеска приятно-ванильного цвета колыхается на теплом ветру, черный телевизор висит на стене напротив одноместной кровати с импортным оборудованием для поддержания жизненных показателей, лекарств и прочих назначений, недавно принесенные её любимые красные тюльпаны стоят в вазе с полным уровнем воды. Подруга позаботилась о комфорте Изуми, чтобы той было приятно находится в больнице, а цветы перебивали запах лекарств. Всё соответствовало вкусам моей девушки, но для упущения недавних событий — было лишним гламуром. Она не забыла, она не простила себе и не смирилась с утратой, также как и я. Ради неё нужно стоять на двух ногах, а не на одной покалеченной, чтобы удержаться и вывести Изуми из траурного мира, показав взамен счастье. Только какое? Где взять его? Купить? Не купишь. Найти? Долго.       Подхожу к кровати, на которой, разметав свои светлые локоны, лежит моя девушка и стонет от душевной боли. Даже во сне её преследуют кошмары и забирают последние частички света.       Изуми, вертя головой, с бледноватым оттенком кожи металась по постели, сгребая в кучку, а рука с капельницей, напоминало мне о гибели нашего ребенка. Не родившегося ребенка, Маркус. Да, так правильнее.       — Изуми, я рядом. Всё уже закончилось, — сажусь на стул и, поглаживая девушку по голове, успокаиваю и говорю ей, что всё будет хорошо.       Изуми продолжает метаться по кровати, но к неописуемым действиям, прибавляются ещё судорожные всхлипы и рваное дыхание. Бледная, беспомощная и совсем одна. Я не брошу Изуми, потому что у неё нет никого, а у меня есть почти всё.       — Малышка, проснись... — тереблю девушку за плечо и ласкаю указательным пальцем мочку уха, на что она реагирует не замедленно-быстро с протяжным стоном.       — Маркус... — не веря своим глазам, хрипло говорит блондинка и осматривается по сторонам.       — Как ты себя чувствуешь? — беру её холодные руки в свои ладони и начинаю их растирать, чтобы согреть.       — Не знаю... — выдыхает она и всхлипывает. — Прости меня, Маркус!... я убила нашего ребенка! — сквозь поток слез, кричит Изуми и переходит на этап "истерики".       — Эй!... нет, нет, зайка моя! Ты не виновата, что судьба так распорядилась. Значит ещё рано для детей... — что за бред я несу?       — Рано? Маркус, ты считаешь, что мой выкидыш — это слишком рано?! Да что ты такое несешь! Он же был живой!... кричал мне, мамочка помоги! Это рано?!       — Малыш, успокойся. В тебе сейчас говорит истерика, а не та, Изуми, которую я знаю с первого дня знакомства. Успокойся, хорошо? — выставляя руку вперед, прошу осевшим голосом девушку.       — Нет! Т... т... ты! Это ты во всем виноват, ясно?! — физический удар в грудь, удар по щеке и моральный удар по сердцу. — Я тебя ненавижу, Маркус! Убирайся из моей жизни и никогда!... слышишь меня! Никогда не возвращайся в неё!       — Прости, Изуми... — последний раз смотрю на Изуми, извиняюсь перед ней и ухожу их палаты, из больницы и из её жизни. Она не приняла меня заново и я её понимаю. Ещё раз прости меня, Изуми. Прости меня, мой комочек.

***

      — Привет, Джули, — с порога заключаю сестру в нежные объятия и, хрипя, говорю ей: — я всё испортил снова, мишка. Я... я... у меня был ребенок...       — Ч-что? Ромашка, ты о чём? Какой ещё ребенок? И почему был?       Она смотрит на меня испуганным, обеспокоенным взглядом, каким положено смотреть сестре на младшего сорванца, и тянет меня за руку в дом, поспешно стягивая с моего тела сырую куртку после дождя и сажает на бардовый угловой диван, вручая чашечку моего любимого чая с горьким привкусом прошлого. Джули, заглядывая мне в серые глаза, ищет в них ответы, но не находя ни одного, начинает вытягивать из меня информацию.       — Что случилось? Объясни мне, Маркус? Я не понимаю немой язык и один твой подавленный вид — очень беспокоит и настораживает. Расскажи всё, как есть, — с упреком требует любимая женщина, но ласковые нотки всё же проскальзывают в её речи.       — Изуми... Сейчас она в больнице, а до этого была беременна. Была, Джули!... сейчас моего малыша нет... Сначала злился на всех из-за того, что она меня обманула, предупредив о защите, но позже обрадовался и понял, что хочу этого ребенка. Хочу носить его на руках, водить в садик и баловать всеми возможными способами... Размечтался, что жизнь разрешит мне играть на стороне "счастья и мира" и подарит сказочное будущие. Нет, уже не сейчас и не мне. Прошлые грешки всегда возвращаются... Он даже не родился, Джули!!! — психанув, ударил кулаком по столу и редкие слезы покапали вниз, а сестра обняла меня со спины, как в детстве, и начала нежно шептать мне, что я не виноват, что всё наладится и образуется. Я не верил. Больше нет...       Посидев час — другой и поговорив на нейтральные темы, сестра постелила мне постель в гостиной комнате и, чмокнув в лоб, пожелала спокойной ночи и сладких снов, а я улыбнулся Джули и слова благодарности сами собой слетели с моих уст. Пришлось повалятся на кровати вдвоем ещё полчасика и поболтать о нежностях, которые меня почему-то не бесили, а наоборот вдохновляли. Когда она начала засыпать, я отправил её в спальню к мужу, которые спал уже перед мои приходом. Завтра свидимся и поболтаем, заодно и с племянницей поиграю в куклы и отвлекусь.       Засыпая на кровати, мои мысли были о моей жизни, об Изуми и о Харуке. Кто и как сейчас там? Я волновался за каждую, но по-разному. Хотел каждую, но одну, как любимую девушку, а другую, как подругу. Простите меня любимые за всё самое плохое в вашей жизни! Я разбил ваши сердца и поставил крест на наших отношениях сам. Я виноват и нет мне прощения.