Тишина послужила ему неутешительным ответом. Как и сказал демон, он не собирался раскрывать карты раньше времени, чтобы удовлетворить чье-то любопытство, но, как назло, его слова бесконечно крутились в памяти, смущая Люцифера не на шутку. Не впервые Велиал примерял роль сводника, отпускал очень странные намеки об их паре и говорил весьма двусмысленные фразы, чтобы никто ничего не понял. Он будто пытался подтолкнуть Люцифера к какой-то догадке и одновременно не хотел нарушать естественный ход истории — и, боги, кто бы знал, как эти закулисные игры действовали на нервы.
«Пошел ты, — не получив должного ответа, заключил он. — Без тебя разберусь».
Люцифер лукавил. На самом деле, ему до смерти надоело в одиночку разгребать зловещие тайны, которые так и валились на плечи прóклятым дождем, но ничего исправить было нельзя. Он мог только смириться с безвыходным положением и продолжать разыгрывать героя снова и снова, пока Велиалу не осточертеет один и тот же сценарий, где Исбьорг пытаются убить, а Люцифер браво справляется с любой напастью.
Теперь, когда он хорошо подумал об этом, слова: «…если Велиал нарочно свел нас, значит мы просто следуем его цели…» уже переставали казаться мелочью. Они оба шли тропой, протоптанной демоном, не подозревая, где ее конец и каким он будет. Люцифер совершил ошибку, посчитав, что сможет повернуть куда захочет, в то время как Исбьорг изначально верно оценила опасность.
Он должен был найти ее во что бы то ни стало. Боль, всегда служившая проводником, сегодня не позволяла полагаться на себя в полной мере: то исчезая, то появляясь, она лишь сбивала Люцифера с пути. Похоже, Велиал не обманул его, говоря, что Сакрум перебрасывал Исбьорг между измерениями, поэтому ему приходилось опираться только на логику. Вслушиваться в посторонний шум, высматривать возможные следы насилия и лишь в некоторые моменты обращать внимание на пульсирующую боль, усиливавшуюся по мере его приближения к другому заклейменному.
А затем Люцифера осенило.
«Нужно просто идти туда, где совсем никого нет», — сложился вывод — хоть и недостоверный. Он не знал, чего именно боялась Исбьорг, так что эта идея рисковала провалиться, но не могла его остановить. Такие стесненные обстоятельства вынуждали Люцифера не строить грандиозных планов и просто бежать. Сначала на первый этаж — дабы убедиться, что в вестибюле по-прежнему толпились люди, — потом на третий, где небольшая кучка народа разглядывала рыцарские доспехи в коридоре, а затем на последний четвертый. Попытки полностью обследовать этажи были отброшены — Люцифер счел разумным начать более тщательные поиски с самого маленького уровня особняка. К тому же здесь ему не мешал посторонний гомон и любопытные глаза; он мог сосредоточиться на боли и вычислить, насколько сильно отклонился от правильного курса.
Но все оказалось не так просто. Коридор на четвертом этаже, поглощенный тьмой, подействовал на Люцифера очень удручающе. За всеми своими заботами он успел забыть, какие тревоги пробуждал в нем мрак, и эта рассеянность пришлась хлестким ударом по лицу. Люцифер боялся темноты совсем как в первый раз, и даже моральная установка «беги и спаси Исбьорг!» не придавала ему сил, как делала всегда в минуты неуверенности. Он не ожидал, что особняк, залитый светом сотен ярких ламп, вдруг заведет его в мрачные закоулки, и абсолютно не знал, как обуздать нахлынувшую слабость.
Сейчас знакомая боль, свидетельствовавшая о приближении к Исбьорг, была для Люцифера истинной насмешкой: его цель находилась где-то рядом, но он даже не мог встать со свинцовых колен и отнять от лица дрожащие руки. Тело вело себя так, словно принадлежало другому человеку. Наверное, если бы не гадкое ощущение удушья, чувство нереальности поглотило его с головой, и Люцифер не распознал паническую атаку так легко, но что толку? Он не представлял, как бороться с ужасом без чьей-либо помощи, ведь еще никогда не оставался с темнотой один на один и никогда не боялся настолько, чтобы мозг отказывался подчиняться.
«Ты должен обрести власть над собой, если действительно хочешь выбраться из этого кошмара, — еле пробивалась сквозь ворох суетливых мыслей единственная здравая. — Ты уже признал то, что с тобой происходит, а теперь постарайся вновь почувствовать свое тело. Заставь его работать. Дыши».
Он дышал. Жадно, прерывисто, сквозь ощущение тошноты и неприятное давление в груди, но это нисколько не помогало.
«Сосредоточься на себе. На холоде под одеждой, на ледяном полу под ногами, на покалывании в кончиках пальцев. Зацепись же вниманием хоть за что-то!»
Напрасно. Воображение не могло нарисовать даже его образ — не говоря уж о воспоминаниях, которые разбегались, как волны во время разрушительного цунами.
«Снежинка! — поразило Люцифера вдруг заветное прозвище из прошлого одним точным выстрелом. — Подумай о Снежинке, давай же!»
И он вновь попытался отвлечься, перенестись мыслями туда, где для него было гораздо больше места, нежели в неприветливом настоящем. На смену жару вдруг пришел озноб — не очень приятный, но заставлявший память работать сильнее, а тело — расслабиться. Люцифер задышал свободнее. Невесть откуда взявшийся ветер принес с собой любимый запах гвоздики и заразительный смех его звонкоголосой девочки — почти забытый, потускневший под пылью прошедших лет, но такой же милый сердцу, как прежде. Чувства просыпались в нем одно за другим, вымещая страхи и тревоги подобно вихрю; увлекая Люцифера далеко вглубь подсознания, где пряталось все сокровенное.
Он стоял на опушке леса среди черных стволов деревьев, окруженный завесой тумана, отгороженный острыми ветками, словно прутьями клетки. Тот прохладный день, что занимал особое место в памяти, сейчас будто всплывал наяву: Люцифер мог видеть и разбитый мост над ущельем, и бурную реку, и сгорбленную, неуверенную фигуру, которая раздумывала спрыгнуть с непомерной высоты, рискуя превратиться в водяную пену. Он даже помнил в деталях поведение своей тогда еще незнакомки: как она терла воспаленные глаза, глотала слезы и кричала, а эхо отражалось от скал миллионами осколками отзвуков. Он помнил ее жуткую реакцию, когда вместо встречи со смертью состоялось свидание с ним — человеком, в сердце которого она поселилась навсегда; и не мог забыть ни одно из ее язвительных речей, потому что лишь они остались от образа неудержимой, как свобода, молодой девчонки.
Люцифер любил ее бесконечно — настолько, насколько был способен любить при многих своих неположительных качествах. Потерянный, выпотрошенный, утративший часть воспоминаний, он продолжал нести главное, что приобрел в жизни, и что никто не смог бы у него отобрать: любовь, возрождающую каждый раз, когда совсем не оставалось надежды. Он сам создал ее, когда спас безумную незнакомку от вероятной гибели и приютил у себя в доме; он зажег путеводную звезду на небосклоне, чтобы она сумела светом озарить даже самые непроглядные закоулки тьмы. Их души, хоть и томились порознь семь лет, хранили незримую связь, которая сейчас тянула Люцифера прочь из полусна — туда, где смех Снежинки мягко перекликался с его голосом, старательно читающим стихи.
«In tācito hortorum, nocte earina,
Ad rosam cāntilat luscinia eurina.
Sed rosa bella nihil audit nec sentit,
In canticum amoris mentem non advertit.
Sicine cantas dēcoris nivali, lento?
Poeta resipiscas, pulsus quo momento?
Non rosa audit, poetam non sensura.
Āspicis - floret, adis – nihil responsura».
Волшебные строчки классического произведения, переведенные на латынь неизвестными энтузиастами, действовали на воспаленные нервы расслабляюще. Каждое слово из стихотворения легким отголоском ложилось на слух, невольно возвращая Люцифера во времена, когда они — уже не незнакомцы, но еще и не друзья — скрывались у него в квартире и разговаривали ночи напролет. Те моменты были самыми счастливыми в жизни, потому что он впервые обрел значимость в чужих глазах и познал, каково это — заботиться о ближнем, даже если зачастую его старания дарить тепло не воспринимались всерьез.
«Ты носишься со мной, словно с маленьким ребенком, и ничего взамен не просишь, — всплыла насмешливая фраза, и жадный до воспоминаний разум тут же зацепился за нее. —
Благородный рыцарь, вставший на защиту бедовой дамы».
«Как ни странно, но да».
«Еще скажи, что ты меня любишь», — продолжал издеваться голос, вынуждая его сказать совершенно серьезно:
«Люблю…»
«Врешь», — говорили ее глаза, в очередной раз не заметившие, как он прятал за снисходительной улыбкой благоговейную нежность. Она так и не узнала, что ложь Люцифера заканчивалась ровно там, где начиналась его любовь.
«Я никогда не врал тебе, Снежинка, — облеклась в слова такая простая истина — и никому не нужная за давностью стольких лет, — но ты больше не услышишь меня, как бы громко я ни кричал».
Колючий холодок пробежал вдоль спины. Правда всегда приносила только муки, и он чувствовал боль даже сейчас, сквозь ощущения, что реальность ускользает между пальцев. Его напряженное сознание обращалось лишь к телу: обледенелым рукам, онемевшим ногам и беспокойным губам, шепчущим все тот же стих, будто заклинание. Священные слова не позволяли Люциферу вновь забыть ее черты так просто. Стройные фразы воскрешали в памяти образы равнодушной розы и влюбленного соловья, в которых он без труда узнавал себя и свою Снежинку.
Она была такой же глухой к его весенним песням и никогда не замечала в нем искреннего желания стать ее опорой.
«Она совсем не любила тебя, — кольнуло горькое осознание — и абсолютно ясное еще давно. — Настала пора отпустить это наваждение и не терзать уставший ум надеждами, что сквозь тысячу расстояний ты будешь услышан».
Между ними вновь пролегала пропасть. Глубокая, широкая — не оставляющая и шанса оказаться на другой стороне, где он мог бы найти то, что так долго искал.
Его сердце все еще беспокойно металось в груди, хотя пальцы, собравшиеся в кулак, чувствовали холод пола, с которого Люцифер до сих пор не поднялся.
Тело отходило от паники до странности несогласованно.
«Исбьорг… — огненными чернилами проступило забытое имя в мозгу. — Она же погибнет одна, о чем ты думаешь?..»
Он не знал. Пожар, разгоравшийся в голове и предавший пламени добрую половину из того, что вспомнилось вдруг, захватил все его внимание. Люцифер почти не почувствовал, как свалился на пол от бессилия, и продолжал страдальческим взглядом провожать удаляющийся вдаль силуэт Снежинки. Он даже не понимал, что все это время держал глаза открытыми, и то, чему его взор стал свидетелем, было всего лишь играми воображения.
Тревога, от которой Люцифер так отчаянно пытался избавиться, сменилась еще более тяжелой смесью разочарования и ощущения невосполнимой потери. Окаменевшее сердце словно тянуло безвольное тело к земле.
А затем вернулась боль. Такая сильная, что ее стало невозможно игнорировать даже в полукоматозном состоянии.
Люцифер сдавленно вскрикнул и сжался в комок. Лишь тогда он понял, как бездарно поддался страху темноты и сколько еще мог потерять из-за своей слабохарактерности. Все возраставшее желание потонуть в иллюзиях, сбежать от проблем в сказочную реальность чуть не погубило его и на мгновение заставило забыть об обещании всегда защищать Исбьорг. Люцифер знал, что никогда не простил бы себе, если бы вновь подвел человека, за которого нес ответственность. Их встреча, совместная борьба, поиск ответов, общие проблемы — все потеряло бы смысл.
Физическая боль в любой момент могла превратиться в моральную.
«Вставай», — приказал себе Люцифер и тут же зажмурился от того, как резко кольнуло в боку при попытке выпрямиться. Мышцы словно сковало ледяной броней.
— Да чтоб тебя! — огласило коридор звонкое ругательство.
В нем вопило отчаяние.
«Ты и меня решил угробить, Велиал? — от безысходности обратился к демону Люцифер, но ответа ожидаемо не получил. — Мало тебе моих душевных терзаний?»
Тишина. Такая же неизменная, как их захолустный город, и колючая, будто местная осень.
«Ты и сам разберешься», — напомнило сознание его недавние слова, брошенные Велиалу в порыве злости, и Люциферу пришлось согласиться с этим утверждением.
Стараясь не обращать внимания на боль, он поднялся на дрожащих ногах, так и не разгибаясь в полной мере. Изможденное тело двигалось очень неохотно, словно его оттягивал назад кто-то невидимый, и подобная слабость, конечно же, совсем не придавала уверенности незадачливому спасателю. Люциферу, сбитому с толку, утомленному событиями сумасшедшего вечера, пришло в голову только зажечь слабый синий свет кинжала, чтобы было легче идти вперед, и, если честно, казалось, что лишь на это его сил и хватит в ближайшее время. Он совершенно не представлял, как устранит проблему — знал только, что один раз давным-давно сдался и не пришел на помощь, а сегодня просто не мог пустить все на самотек. Пускай боль не позволяла почувствовать уверенность в своих силах, все же она безоговорочно подтверждала, что Люцифер выбрал верную дорогу.
Он направлялся прямиком в личный ад Исбьорг Лэнгхофф — маленькое измерение, куда раньше не ступала нога чужака вроде него. Никто не знал, что могло поджидать человека, нагло вторгнувшегося на ее территорию и разведывающего неприглядные тайны, которые по-хорошему не следовало видеть даже ему, но…
«Все лучше, чем дать этой глупой девчонке умереть», — без труда нашлось оправдание. Исбьорг должна была понимать, что сегодня его мысли не занимало праздное любопытство — Люцифер всего лишь жаждал выбраться из серьезной заварушки вместе с ней, а все остальное — обстоятельства, страхи, прошлое — меркло на фоне опасности никогда не вернуться домой.
Даже он, обладавший способностью находить решение в самой тупиковой ситуации, сейчас рисковал не выйти из особняка живым. Боль уже настолько одолела его, что голова наотрез отказывалась работать правильно.
А ведь то же самое всегда происходило с Исбьорг, когда та отказывалась подчиняться Велиалу и неосознанно отталкивала демонический дар…
«Но ведь я-то ничего не отвергаю!» — принялся отчаянно оправдываться Люцифер, будто эти слова могли что-то изменить.
Ответа вновь не последовало. Гордый Велиал, очевидно, не собирался сносить дерзость невеждам-смертным и сейчас наверняка победно усмехался тому, как несокрушимый Люцифер превратился в жалкого червяка, хватавшегося за последнюю надежду.
По правде говоря, она едва не обратилась в пыль, стоило ему спустя минуты блужданий по длинным коридорам обнаружить на полу смутный силуэт тела. Женский, абсолютно недвижимый и... как будто мертвый.
— Зимоглядка! — вспорол гнетущую тишину чей-то тревожный выкрик, в котором Люцифер не сразу признал свой голос. Картина бездыханной Исбьорг, безумно похожей на труп, заставила его ноги подкоситься от бессилия, и если бы не яростно стучавшая в голове мысль, что их все еще связывала боль, он бы, наверное, совсем спятил. Лишь эта тонкая ниточка заставляла его продолжать верить во спасение.
Люцифер стремительно склонился над неподвижной фигурой и приложил к ее шее два пальца. Пульс под ними прощупывался, но кожа была просто ледяной.
«Билась до последнего», — сделал вывод он, осматривая тело Исбьорг и стараясь сохранять хладнокровие, чтобы ни в чем не ошибиться. Ее вид, на удивление, почти не пострадал: ссадины на коленках, левой скуле, размазанная по лицу косметика и порванные колготки — не самое худшее, что могло с ней случиться. Если Исбьорг и была испачкана в крови, эта кровь принадлежала кому-то другому, потому что при тщательном осмотре Люцифер не выявил ни одной серьезной раны.
Так что же все-таки случилось? Почему она лежала без сознания, и в чем, в конце концов, заключалось ее испытание?
Он в задумчивости потер подбородок.
А с какой стати ему вообще пришло в голову, что все трудности остались позади?
Будто ожидая, когда этот вопрос возникнет у Люцифера, Исбьорг внезапно выгнулась и зашлась удушливым кашлем. Все происходило так быстро, что он, еле соображавший после бури потрясений и перенесенной боли, отреагировал на ее пробуждение лишь недоуменным молчанием, в то время как Исбьорг продолжала беспокойно дергаться, уставившись пустым взглядом в потолок. Эти жуткие припадки нельзя было сравнить ни с чем — и отчасти потому Люцифер совсем не знал, что ему делать. Он мог только сжимать ее тело в руках и ждать непонятного чуда, но единственное изменение, которое произошло с Исбьорг, ни к чему не привело.
Она в последний раз жадно вдохнула воздух и обмякла, оставляя его наедине с очень мрачными мыслями и холодом, образовавшимся сразу после осознания, что они здесь вовсе не одни.
За спиной Люцифера кто-то стоял. Сейчас он чувствовал посторонний взгляд так отчетливо, что пришлось мгновенно отставить эмоции на задний план.
— Я тебя помню, — послышался хриплый, старческий голос совсем неподалеку от него. — Это ты весь вечер вился вокруг девчонки.
«Значит, она все-таки боялась
кого-то, а не чего-то…» — только и смог подумать Люцифер, но вслух ничего не сказал. Вместо того чтобы поддержать разговор, он аккуратно уложил Исбьорг обратно на пол, медленно поднялся с колен и повернулся в сторону незнакомца. Все его движения были осторожны; Люцифер не хотел спровоцировать вспышку агрессии и старался выглядеть очень спокойным.
Благодаря давящей усталости изобразить хладнокровие почти не составляло труда.
— Ну и кто же ты? — вырвался закономерный вопрос, обращенный к размытому, чуть сутулому профилю мужчины.
Темнота и здесь все портила: из-за дефекта зрения Люцифер плохо различал черты своего возможного врага.
— Мое имя в вашем мире бесполезного мяса уже давно ничего не значит, — последовал самодовольный, но совершенно неинформативный ответ. — А кем я стал, и сам не знаю, но мне определенно нравится.
— Что ты сделал с Исбьорг?
— О, она была недотрогой. Чуть не убила меня, мерзавка. Пришлось искать другое тело для вселения.
«Ложь, кто это?» — обратился к одной из трех духов Люцифер, совершенно отчаявшись докопаться до истины самостоятельно.
«А ты сам догадайся», — пренебрежительно отозвалась она, очевидно, все еще злясь на то, как он совсем недавно отверг ее своеобразные попытки повысить его мотивацию.
«Ложь… — стиснул в гневе зубы Люцифер, но все же взял себя в руки, дабы окончательно не срубить все под корень. — Призраков-переселенцев хренова гора. Хочешь, чтобы я стоял и всех перечислял, пока счет идет на секунды? Если Велиалу не нужны новые трупы в лице Исбьорг и меня, ты прекратишь разыгрывать уязвленную гордость и скажешь, кого именно, блин, я сегодня должен грохнуть».
«Это диббук, дорогое мое вместилище», — неприятно ухмыльнулась Ложь, а Люцифер еле удержался от того, чтобы не выдать в глазах беспросветный ужас. Мужчина впереди только и выжидал, когда же его очередная жертва проявит малейшую слабость.
«Диббук?! — негодовал он, пытаясь, тем не менее, найти в воспоминаниях хотя бы один способ справиться с навалившейся проблемой. — Из всех, кого нам мог подсунуть Велиал, он решил, что диббук — великолепный вариант?! Его нельзя убить, а раввинов и экзорцистов я как-то не додумался привести с собой!»
— Какой-то ты необщительный, — внезапно прервал панический поток мыслей незнакомец, вероятно, устав ждать, когда же на него обратят внимание.
Люцифер поднял голову. Он знал, что не получит помощи в деле, где его имя не значилось, но не мог оставить Исбьорг на съедение волкам. Несмотря на страх и понимание, что из этой битвы победителем выйдет чудовище, он планировал одержать победу хитростью — если, конечно, ее удастся провернуть в ослабленном состоянии.
— Прости, приятель, — выдохнул Люцифер, закрывая глаза и сосредотачивая ощущения на кинжале. — Сегодня меня уже тошнит от разговоров.
Впервые за все время их вылазок они были абсолютно бесполезны. Он прекрасно помнил, что представляли собой эти твари: неупокоенные, мстительные, совершившие при жизни много злодеяний.
— Значит, и ты собрался показывать фокусы? — осклабился незнакомец, глядя на то, как Люцифер концентрирует вокруг своего тела остаточную демоническую энергию.
— Представляешь? — слетел с его губ невеселый смешок. — И даже денег с тебя за это не возьму. Смотри и наслаждайся. Mors alba!
Сакрум, парящий в нескольких дюймах от них, так и ожидавший какой-нибудь команды, с готовностью взмыл вверх и покрылся ледяной коркой. Коридоры живо потонули в густом тумане, словно непогода просочилась сквозь окна особняка; температура вдруг просела до аномально низкой точки. Ковры, шторы, люстры — все прелести интерьера заиндевели в считанные секунды, хотя еще недавно здесь витало тепло. Воздух осыпáлся мелкими кристаллами льда, купавшимися в синем свете кинжала.
Диббук ничего не успел сделать — лишь отступить на пару шагов назад и замереть от зверского холода. Люцифер, который тренировал этот сложный прием на протяжении недели, пока никто не видел, в конце концов все сделал правильно, даже находясь на грани своих возможностей.
Остальное зависело только от его скорости и желания поскорее убраться отсюда. Жестокая зима изматывала Люцифера не столько критической температурой, сколько коварной отдачей: кожа от использования способности покрывалась ледяными наростами, которые можно было только с болью оторвать. Он уже чувствовал, как грудную клетку словно сдавило панцирем из обильной россыпи кристалликов. Дышать стало труднее, а смертельный туман, разлившийся по длинному коридору, создавал только новые проблемы.
Мерзлота поражала всех в зоне досягаемости, не разбирая ни друзей, ни врагов.
— Исбьорг… — еле выдавил из себя Люцифер, медленно подползая к ее неподвижному телу и жмурясь от того, как мучительно впивались в ладони наросшие осколки. — Ты жива? Очнись, умоляю…
Она молчала. Даже не дернулась и ничем не показала, что вообще его слышит.
— О чем я… — кольнула горькая ирония, и Люцифер, оставив попытки достучаться до человека в обмороке, снял с себя пиджак, чтобы укутать в него Исбьорг. Льдинки на руках торчали такими острыми иглами, что он опасался случайно ее поранить. — Ты ведь дышишь, а это уже хороший знак. Мы, наконец, возвращаемся.
Он был готов даже потерять сознание от бессилия, лишь бы воплотить в жизнь свои последние слова. Все — от нервного вечера до мерзких интриг Велиала — настолько его высушило, что от жажды приключений не осталось ни следа.
Люцифер вложил последнюю волю в желание оказаться дома, не думая ни о погроме, оставленном за собой, ни о том, сколько живых душ могла унести его способность. Усталость отбирала все здравомыслие; он утешался лишь тем, что очень скоро морозная мгла рассеется, ведь еще ни разу ему не удавалось удержать ее надолго.
«Перестань купаться в иллюзиях, — как всегда, вмешался Велиал. —
Ты знаешь, что «белая смерть» убивает в считанные минуты».
«Видимо, меня будет убивать дольше», — страдальчески простонал Люцифер, откидывая голову на край кровати, возле которой приземлился мгновение назад. Его руки и грудь до сих пор сковывала ледяная броня, и каждый маленький осколок так и норовил впиться глубже. Он не мог пошевелиться, не мог позаботиться об Исбьорг и вообще чувствовал себя абсолютно бесполезным — таким, каким его не должны были видеть.
Особенно она.
«Уже помирать собрался?» — саркастично заметил Велиал, но на сей раз не добился ни малейшей реакции. Люцифер молча ждал, когда прекратится отдача «белой смерти», и с беспокойством поглядывал на лежавшую рядом Исбьорг, которая никак не желала просыпаться.
Сейчас, в свете спальной люстры он мог отлично рассмотреть, в каком ужасном виде ее оставил диббук. Она не была в крови, но если бы Люцифер даже примерно не знал, что произошло, то решил, что из нее выпили все соки.
Подобное уже случалось, когда их преследовал азема.
Теперь те дни виделись счастливым миражом в сравнении с тем, что творилось сегодня. Обоих вынудили обратиться к проклятию Велиала, и это обернулось для пресловутых Избранников Апокалипсиса серьезными травмами.
А ведь Люцифер даже не мог предположить, каким пыткам подверглась Исбьорг, пока его не было рядом. Продираясь сквозь колючие кущи в самую глубь тайн Нефариуса, он все больше понимал, что на самом деле никакие ответы не стоили их жизни — в особенности, жизни бедной девчонки, которая просто хотела покоя и точно не заслуживала проблем в лице свалившегося на нее Люцифера.
«Вот уж глупости, — тут же вступился здравый смысл. — Можно подумать, все эти события миновали ее, если бы только на горизонте не появился ты».
И он был согласен, хотя продолжал чувствовать долю своей вины и ответственности за происходящее. Все же сколько бы Люцифер ни старался уберечь Исбьорг от напастей, даже хорошие и продуманные планы шли наперекосяк. Именно поэтому она с самого начала не хотела им следовать, а он как заведенный повторял одно и то же: «Надо». Разумеется, после такого Люцифер начал подозревать, что и все его акты спасения на самом деле свершились только с дозволения Велиала. Ведь какие бы решения ими ни принимались, в конечном счете матч всегда был сыгран в пользу демона.
Так может, стоило бы вовсе перестать цепляться за призрачную идею борьбы и начать слепо следовать приказаниям?
Люцифер грустно улыбнулся. Как только его посетила эта угодливая Велиалу мысль, измученное тело мгновенно очистилось от ледяной скверны. Тепло вернулось к нему, он снова дышал полной грудью и от долгожданного облегчения поначалу не заметил, что Исбьорг наконец пробудилась. Она сидела необычайно тихо, словно не хотела привлекать внимания, и сверлила немигающим взглядом пустоту. В ее состоянии абсолютно ничего не поменялось даже при смене агрессивной обстановки.
— Ты в порядке? — поспешил задать вопрос Люцифер, понимая, тем не менее, насколько тот абсурден.
В ответ — тишина. Ни злости, ни раздражения — ни одной знакомой негативной эмоции, которые она всегда проявляла по отношению к нему.
— Вот и приехали, — недовольно проворчал он себе под нос, но все-таки подвинулся к Исбьорг — так близко, что будь она прежней, Люцифер точно получил бы по шее. — Эй, зимоглядка.
Ничего. Его даже не оттолкнули, как случилось бы буквально час назад, и ни взглядом, ни словом не дали понять, что действия Люцифера слишком развязны или неприятны.
Исбьорг, что сидела теперь перед ним, была совершенно чужой. Такой же отстраненной, какой он встретил ее холодным ноябрьским днем, а сегодня — еще и окруженной непробиваемой стеной равнодушия ко всему происходящему.
Здесь бы не спасли старые методы. Более того, Люцифер опасался их применять, потому что мог только гадать, почему ей снова стало плохо. Он бы предположил самое страшное — изнасилование, — но тело Исбьорг было практически чистым, и кроме разодранных в нескольких местах колготок ничего подозрительного ему в глаза больше не бросилось.
Впрочем, это совершенно не давало гарантий, что ее не тронули, а Люцифер не мог позволить себе бесцеремонно нарушать личные границы и без того травмированной девушки даже из благородных побуждений. Он знал одно: если подобное происшествие действительно коснулось Исбьорг, заниматься ее обследованием должен был врач — и никак иначе; Люциферу же оставалось только балансировать на грани ненавязчивого поведения и заботы о ближнем.
В конце концов, из них двоих сейчас лишь он находился в трезвом уме, а значит, многочисленные проблемы снова ложились именно на его плечи.
Кто еще, в конце концов, вызвался бы разбираться с Авалайн Наварро, ее отцом и Норвудом Грене, который гонялся за всеми со своим чертовым расследованием? Глупо было бы предполагать, что бывшая невеста смолчит о появлении незваных гостей на приеме, а упорный сержант не вернется с целью устроить Исбьорг допрос с пристрастием.
Люцифер уже проклинал себя за то, что вообще обратился к Авалайн за помощью, стоило только немного поддаться унынию. Если раньше он мог хотя бы спрогнозировать ее поведение, на сегодняшний день оставались лишь смутные предположения о том, что она скажет и кому. За два года — Люцифер должен был признать — Авалайн все же изменилась. Расправила крылья, снова принялась говорить правду, повеселела, но...
…была непредсказуема, как тайфун.
Он бы очень не хотел опять связываться с Мануэлем, если вдруг его дражайшая дочь сообщит о случившемся на съезде коллекционеров. Разве что, Велиал просто заставит семейство Наварро забыть об этом инциденте, и тогда дышать станет гораздо легче.
«А кто заставит забыть о вас Норвуда Грене?» — всплыл еще один справедливый вопрос, едва Люцифер расслабился. Почему-то ему казалось, что сержанта нельзя было равнять с обычными людьми. Крылось в нем нечто такое, отчего в голове появлялись всякие неприятные мысли.
Уж этот человек точно помнил все криминальные события и их подробности, иначе ни за что не стал бы гоняться за преступниками, а тем более — за Исбьорг. Сам город помогал ей оставаться незамеченной многие годы, но оказался не в силах помешать Норвуду до нее добраться — как и Люциферу в свое время.
Варианта было два — один неутешительнее другого.
«Или он тоже часть какого-то испытания, или очередной заклейменный».
Люцифер отказывался верить в оба утверждения. Единственный человек чести, которого он знал в Нефариусе, просто не мог быть преемником демона.
— Я скоро вернусь, — послышался его надтреснутый голос словно откуда-то со стороны. — Нужно смыть с тебя кровь и вообще…
И вообще Исбьорг сейчас требовалось бóльшее внимание, чем глупым предположениям о том, кем на самом деле являлся сержант Грене. Чем сильнее Люцифер вдавался в рассуждения, тем отчетливее понимал, какую путаницу вносит в свои чувства, а в последнее время их и так хватало с головой.
«К черту, — стучала раскаленная кровь в висках. — К черту все».
На негнущихся ногах он преодолел спальню и направился прямиком в ванную, где быстро набрал теплой воды в таз. Тело после сильной отдачи еле слушалось, так что Люцифер старался не мешкать по пути назад, хотя в груди до сих пор пульсировала острая боль, как если бы сердце между ребер заменила глыба льда.
Он позволил себе расслабиться, только когда добрался до кровати, под которой всегда хранил аптечку.
Таз рухнул на пол рядом с ним, расплескивая воду за края.
Исбьорг же по-прежнему не реагировала ни на шум, ни на неловкие попытки Люцифера ухаживать за ней. Он промывал неглубокие раны на ее коже в молчании, и даже после того, как ему пришлось надорвать колготки, чтобы обработать ссадины на ногах, она осталась абсолютно невозмутимой. Такое замороженное состояние заставляло его делать очень страшные выводы.
«Один случай, когда человек просто ничего не говорит, а другой — когда ему словно нечего терять».
Что если сегодня Исбьорг как раз потеряла самое дорогое? Остатки гордости, позволявшие держаться на плаву до последнего, или другие неизвестные ему убеждения, в которые она верила или хотела верить? Его ведь не было рядом в решающий момент, и он не мог знать, открылись ли ей злосчастные забытые воспоминания, или же Исбьорг сейчас тоже страдала от отдачи после маленькой сделки с Велиалом.
Все эти вопросы не имели смысла, потому что никто не торопился дать на них ответ. Люцифер надеялся только, что завтра утром она оклемается и расскажет свою историю, а не останется в таком положении навсегда. Когда он появился в ее жизни, пообещал себе всеми силами защищать этот нескончаемый источник информации, но теперь…
В его отношении к ней что-то очень резко изменилось — или же он просто жутко устал за сегодня.
— Пора спать, Ис, — объявил Люцифер, как только закончил бинтовать ее ноги.
Она не возражала — и весьма кстати, ведь ему пришлось взять Исбьорг на руки, чтобы уложить в постель. Сам он пристроился на пол рядом с кроватью и откинул голову на матрас. Прыгать к ней под одеяло Люцифер не решился: трудно было предсказать, какая реакция ждала бы его под утро. В конце концов, он так и не узнал, подверглась ли Исбьорг насилию, и не хотел стать источником новых травм.
Эта ночь обещала быть долгой.
***
Мысли Исбьорг сливались с беспокойным хором голосов, проникавших сквозь поверхность старого зеркала. Серебристая его гладь подрагивала, расходясь водяными кольцами, и поглощала в себя все: от окружения до слабого света свечи, оставляя в отражении лишь ее лицо — невыразительное и бескровное.
Здесь не было ничего. Ни окон, ни дверей — ни малейшего намека на выход. Только она, неподвижная и безвольная, взиравшая на свой образ по ту сторону зеркала, и ставший одиноким голос, что безуспешно звал ее издалека.
Кошмар не менялся. Время шло невыносимо медленно. Уединение превращалось в пытку, которую не получалось прекратить никаким усилием мысли. Сокрытые в глубине страхи поочередно вылезали наружу, находя свое отражение в том самом зеркале; увлекая Исбьорг в потаенные недра подсознания и заставляя ее взглянуть в глаза неприятному прошлому. Решить, отринуть иллюзии или смиренно жить дальше, позволяя имени «Нидермайер» наводить на себя ужас до конца жизни.
«Ты боялась его больше всего на свете, и что из этого вышло?»
Она проиграла. Вступила в борьбу, но в решающий момент засомневалась и выпустила поводья из рук, потому что привычка быть слабой никуда не делась. Годы замалчиваний проблем, попытки заблокировать плохие воспоминания и бестолковые сомнения превратили Исбьорг в человека, неспособного принимать серьезные решения даже сейчас, когда от них зависела ее свобода. Она просто не знала, как убить этого зверя с именем «сомнение», потому что никогда еще не справлялась с трудностями одна. Здесь, взаперти собственного сознания, вдали от потенциального слушателя, слезы, крики, откровения Исбьорг затерялись бы во тьме. Клич о помощи, обращенный в пустоту, не достиг бы даже ушей родного брата, который так мечтал стать ее опорой, но за семь лет не добился ничего.
Она застряла. Глупо, безнадежно, с запоздалыми размышлениями о том, как же давно нужно было выговориться, а не бояться жалостливых взглядов и чужой неискренности.
Нелепо…
Ее рассказы определенно привели бы к еще большему отчаянию, потому что никто не стал бы вникать в мрачные истории постороннего человека. Исбьорг Лэнгхофф была проклятием на устах горожан, и такая репутация погубила бы ее быстрее, сообщи она кому-то о своей судьбе.
«У тебя даже могилы не будет».
«Нидермайер поступил правильно».
«Все это должно было случиться намного раньше».
«Ты достойно ответила за смерть Айронсайда».
«Какой еще участи ты ожидала? Думала, сбежишь?» — сыпались насмешливые вопросы отовсюду, а она не могла даже закрыть уши или как-либо отгородиться. Бессмысленность попыток игнорировать последствия давно случившейся трагедии диктовала ей смириться и жить дальше или навсегда остаться в кошмаре, где в конце концов она бесповоротно сойдет с ума.
Правильное решение плавало на поверхности — прямо перед глазами, но Исбьорг понадобилось много времени, чтобы это понять. По ту сторону зеркала кто-то сильно желал ее возвращения. Этот «кто-то» пришел на помощь, и его голос, упорно повторявшийся на протяжении долгих часов, все же пробудил в сознании мысли о том, что надежда на спасение еще не умерла.
Люцифер был жив.
Он вернул ее домой, пускай не смог развеять морок, стоявший перед глазами. Исбьорг должна была
сама от него избавиться, в кои-то веки проявить стержень и не полагаться на кого-то другого.
«Но что я могу?» — возник закономерный вопрос, едва в голове немного прояснилось.
Она не додумалась ни до чего, кроме как разбить злополучное зеркало, на протяжении часов сводившее ее с ума. Исбьорг чувствовала, что лишь причинив себе достаточно боли, сумеет очнуться в реальности, и недолго рассуждала над тем, куда воткнуть осколок стекла.
Теперь ее горько плачущее сердце обливалось еще и кровью.
«Я не умру… — пыталась успокоить себя она, с трудом глотая слезы. — Сердце нельзя пронзить бесполезным обломком… это все неправда…»
И тем не менее, когда Исбьорг зажмурилась от страха и вновь распахнула глаза, что-то определенно переменилось. Пустоту заливал уже белый свет, непривычный для ее кошмара. Слух выхватывал шум дождя где-то поблизости, словно тот барабанил по окну, а ведь еще секунду назад пространство утопало в тишине.
«Я… освободилась?» — обожгла разум неуверенность.
Было бы страшно допустить ошибку снова и совсем заплутать в лабиринтах своей проклятой памяти.
А что бы на ее месте сделал Люцифер?
«Глупый вопрос, — тут же отозвался здравый смысл. — Спас бы тебя в очередной раз, даже не задумываясь».
Почему-то Исбьорг и не сомневалась. Неприятно было это признавать, но его образ тянул скорее на героя, нежели на извращенца, и поблагодарить его за проявленную храбрость она могла лишь одним способом: перестать дрожать, зажечь в себе погасший огонь решимости и встать на ноги. Вот так просто, не вдаваясь в тяжкие рассуждения и подозрения, что все пойдет не так.
В конце концов, Исбьорг уже сделала шаг вперед, когда предприняла попытку выбраться из западни. Сейчас она была готова даже поделиться наболевшим с Люцифером, потому что поняла, как же все-таки устала сдерживать жгучие тайны за семью печатями.
Эта мысль укрепилась в мозгу лишь сильнее, стоило Исбьорг окончательно проснуться и оглядеться вокруг.
Очертания знакомой спальни сначала показались очередным миражом, полетом фантазии, но когда пришло твердое осознание, что кошмар развеялся, она завороженно прошептала:
— Ты снова… сотворил невероятное…
Будь Люцифер в сознании, то взорвался от самодовольства, но он спал. Крепко, безмятежно, совершенно не подозревая, что его сейчас разглядывают с нескрываемым восхищением. В тот момент для Исбьорг он казался самым замечательным явлением в жизни, пускай еще несколько недель назад она была готова прикончить проныру-журналиста собственными руками.
Люцифер и раньше умел производить впечатление, но сегодня отличился особенно. Он сбросил маску легкомысленного повесы и продежурил рядом с ней всю ночь, хотя в любой момент мог уйти в гостиную и спать на мягком диване, а не на полу возле кровати. В его пользу говорила и заботливо перебинтованная левая нога, которую Исбьорг повредила в битве с Нидермайером, так что она была совершенно очарована такой галантностью, не свойственной ее дорогому знакомцу.
Подумать только: он ведь даже не стянул с Исбьорг разодранные колготки, очевидно, посчитав это излишним.
Неужели понял, чего хотел добиться Нидермайер?
«Все мужчины — потенциальные насильники, — вновь всплыло внутреннее убеждение, годами укреплявшееся в сознании, — но разве Люцифер такой?»
Она понимала, что нет, просто глядя на него сейчас — утомленного после тяжелой ночи, устремившегося ей на помощь, рисковавшего не только жизнью, но и авторитетом в глазах Велиала, который наверняка не был рад его наглому вмешательству. Исбьорг не желала замечать в Люцифере положительных черт долгое время, но было бы недостойно и дальше отвергать тот факт, что без него она давно бы сгинула в безвестности.
Он вполне заслуживал благодарности за свои старания.
«Ладно», — смиренно вздохнула Исбьорг и аккуратно приподнялась на локтях, проверяя, насколько хорошо слушалось ее тело. После рокового вечера все кости ужасно ныли, так что она не удивилась, когда при попытке встать с постели едва не потеряла равновесие и чуть не наступила в таз с водой, непонятно как оказавшийся у прикроватной тумбы.
— Черт… — вырвалось у нее, но очень тихо — гораздо тише, чем несостоявшееся падение лицом в пол. — Ага…
Исбьорг даже выпрямилась от внезапного осознания и посмотрела на все так же мирно сопящего рядом Люцифера.
— Ты промывал мои раны.
Это была правда, потому что при тщательном осмотре своих царапин она не обнаружила на коже грязи или разводов крови. Платье и то выглядело прилично. Возможно, немного испачкалось и помялось, но в целом сверкало так же, как и всегда. Наверное, если бы не перевязанная нога и воспоминания о произошедшем на приеме, Исбьорг смело сказала, что вчерашняя драка — не более чем игра воображения. Люцифер и здесь сработал безупречно, так что при всем своем неоднозначном отношении к нему сейчас она испытывала признательность…
…вкупе с очень противоречивыми чувствами.
Он говорил, что не нуждается в словах благодарности, а означало это лишь одно: Исбьорг снова не могла ничего сделать, чтобы избавиться от сознания долга. Вариант с банальным «спасибо» сразу отпадал: Люцифер бы непременно развернул речь о своем цинизме и личной выгоде, а она совершенно не хотела выслушивать подобные разговоры в ответ на ее признание в глубоком уважении к нему.
И к тому же, если хорошо подумать, Исбьорг пожелала бы остаться холодной и безразличной в его глазах, а не падать ниц перед человеком, который напрямую говорил: «Я отнюдь не благороден».
«Так что же мне делать? — в полном отчаянии размышляла она, снедаемая бесполезным чувством ответственности. — Как мне перестать быть твоей вечной должницей? Я не смогу спасать тебя так же хорошо, как это делаешь ты; я вообще ни черта не умею!»
Но загвоздка заключалась в том, что ему от нее ничего и не требовалось. Какие бы ситуации ни происходили, сколько бы сил ни прилагал Люцифер в их совместных путешествиях, от Исбьорг он всегда просил только информацию, и такой неравноценный обмен вызывал внутри неприятный диссонанс.
Она ужасно хотела его разрешить, но слова встали поперек горла. Будить уставшего, разбитого с виду Люцифера было неправильно, поэтому Исбьорг, сама не зная, что делает, опустилась на колени прямо перед ним и впилась взглядом в безмятежное лицо. Обычно веселое, живое, во сне оно казалось непривычно бесцветным — и оттого таким напоминающим ее собственное.
«А что если это лицо — настоящее?» — блеснула в голове догадка — которую, впрочем, Исбьорг сразу отбросила, потому что не могла в нее поверить. Яркий, самоуверенный Люцифер, хотя и позволял себе моменты слабости, уж точно не любил предаваться меланхолии и тщетности бытия — и именно поэтому все чаще она находила его таким пленительным.
В конце концов, когда-то сильные мужчины вызывали у Исбьорг уважение, а не леденящий душу страх. Да и стоило ли опасаться Люцифера, который еще ни разу не показал себя с наихудшей стороны? Напротив, куда сильнее она боялась свербящего чувства в груди, появлявшегося каждый раз, когда дистанция между ними сокращалась до каких-то жалких дюймов.
Люцифер, сморенный глубоким сном, и не подозревал, что происходит. Он не видел, как рука Исбьорг потянулась к его лицу, не почувствовал прикосновение к своей щеке от ее пальцев. Безмерная усталость и полнейшая бессознательность Люцифера позволяли ей решиться на гораздо большее, чем можно было помыслить изначально. Она сама не понимала, что хотела сделать — знала только, что избавиться от чувства долга ей не помогли бы простые слова, да и рассыпáться перед ним в бесполезных благодарностях Исбьорг бы не посмела. Показывать Люциферу, что от него зависят, что он стал слишком важной фигурой, было рискованно.
«Я скажу тебе спасибо только в своей голове, — бессловесно изрекла она, вплотную приближаясь к спящему лицу и будто совершенно этого не замечая. — Я не хочу оставаться тебе обязанной, но ты ничего не узнаешь...»
Не должен узнать.
«С данного момента…»
Пожалуйста…
«Оставь же меня в покое…»
Поцелуй, словно призрак, растаял на его губах. Мимолетный, невесомый — и ужасно неожиданный для Исбьорг, которая собиралась только прильнуть к его щеке, а не совершать того, чего впоследствии бы не смогла объяснить сама себе.
«Что… — беспокойно забилась тревога в груди от осознания произошедшего. — Что я натворила?..»
Наверное, даже если бы она сумела найти ответ на этот непростой вопрос, он бы не принес ей покоя. Голова шла кругом так, будто по черепной коробке пришелся удар обухом — только вместо боли Исбьорг ощущала шум в ушах и полнейшее опустошение на пару с растущим замешательством.
Она поцеловала Люцифера. Воспользовалась его недееспособностью, да еще и пыталась оправдаться перед собой, словно действительно была виновата.
Ведь была? Что же еще означал этот ее дурацкий жест, как не искреннее желание сделать то, что она в итоге сделала? Тело само потянулось к нему. Руки очертили его подбородок, их губы соприкоснулись лишь по воле Исбьорг, так что сейчас отпираться словами: «Я не хотела» было уже поздно и абсолютно не честно.
Одно радовало: Люцифер по-прежнему ни о чем не подозревал, иначе к многочисленным проблемам прибавилась бы сцена взаимных объяснений. Что бы она сказала тогда? Как бы выглядела перед ним, как бы выдержала его насмешливый тон? Он бы точно начал издеваться, потому что при всем своем вызывающем поведении это не Люцифер полез к ней целоваться, а Исбьорг поддалась минутной слабости.
Боги, кто бы знал, как сильно она ненавидела себя за вопиющее отсутствие контроля. Даже сейчас, в беспокойных метаниях по комнате, ей было наплевать на то, проснется ли он. Исбьорг могла думать лишь о собственных переживаниях и пыталась найти хотя бы один способ расслабиться — благо, кое-что полезное из прошлой жизни она все-таки помнила.
«Записка… — выступила на фоне сумбурных мыслей единственная ценная. — Надо срочно написать записку…»
Когда-то давно они с Саргоном часто обменивались такими — с тем лишь отличием, что их сообщения часто превращались в целые письма. Хотя оба жили в соседних комнатах и постоянно виделись друг с другом, подобный способ вести диалог казался гораздо приятнее и интимнее, да и выражать эмоции в доме, где каждый твой взгляд истолковывался матерью самым извращенным образом, на бумаге было куда проще.
Исбьорг убедилась в этом снова, едва отыскала в закромах газет ручку и расположила перед собой маленький кусок листа. В голове сразу возникли нужные мысли, но слова, наспех нацарапанные дрожащей рукой, получились скомканными и небрежными.
Люцифер, со мной все в порядке. Я уехала домой, так что можешь меня не искать, да и вообще в ближайшее время нам не стоит с тобой пересекаться. Надеюсь, ты поймешь, о чем я говорю, и не побежишь выяснять, в чем дело, потому что я сама ничего не знаю.
Береги себя, как поберег меня.
Исбьорг
На большее ее терпения не хватило. Воспоминания о поцелуе так упорно лезли в голову, что продолжать делить один воздух с Люцифером становилось все невыносимее.
Принимая твердое решение поскорее сбежать, она даже не позаботилась о том, чтобы забрать свои вещи, и пулей выскочила в коридор.
Только там Исбьорг осознала, что ее верхняя одежда так и осталась в особняке Наварро, ведь домой они вернулись не совсем обычным способом.
«Плевать, — по-прежнему упрямствовала она. — Я все равно уйду».
Ей было суждено это сделать, потому что буквально перед выходом из квартиры Исбьорг поступил звонок из больницы, где лечили Саргона. Как оказалось, сегодня его готовили к выписке, на которой он бы очень хотел увидеть свою сестру.
