Грехи Нефариуса

Pacta sunt servanda Тускло освещаемый потолок вяз в густой темноте ночи. Пустая комната словно тонула в мазуте, так что еле живая лампа практически не разгоняла мрак, а создавала атмосферу куда тоскливее, чем раньше. Исбьорг чувствовала, как тяжело наваливается на нее груз последних событий, и насколько сложнее ей приходится терпеть каждую секунду пребывания в этом доме. Все — от едва различимого тиканья часов до грохота посуды на кухне — выводило ее из себя. Даже прекратившиеся ненадолго ссоры отца и матери не внушали спокойствия. В Исбьорг поселилось ожидание, что отныне головокружительные скандалы будут устраивать уже ей, и это ужасное чувство острыми ветками впивалось в каждую клеточку тела. Сумасшествие накрывало их семью снежной лавиной, и только брат все время находился вдали от эпицентра тайфуна. В отличие от сестры, он давно вырвался из западни, и его жизнь била ключом. Собственная. Не принадлежавшая ни матери, ни отцу. Она осталась одна. Во тьме, утягивавшей в самую бездну. И возвращаться оттуда хотелось уже гораздо меньше. Первый шаг сделан. Исбьорг пошла наперекор их воле. Она — не Саргон и никому не позволит манипулировать собой, как слабовольной марионеткой, даже если ее силы таяли на глазах без поддержки брата, а осознание безвыходного положения упрямо возникало в мыслях, словно проклятие. «Я не подчинюсь, — повторяла из раза в раз Исбьорг, ощущая, как отчаяние постепенно захватывает над ней власть. — Никогда не подчинюсь». И тогда становилось легче. Самообман и правда оказывал благотворный эффект — ровно до той поры, пока к ней вновь и вновь не приставали с бесполезными разговорами о блестящем и надежном будущем, а на деле — будущем взаперти, под тяжестью денег и без права голоса. И оно уже неотвратимо дышало в затылок, собираясь завязать на шее Исбьорг тугой узел. В горле сразу неприятно запершило. За своим кашлем она едва услышала, как тихо скрипнула дверь в комнату, но упрямо не обращала внимания ни на что и продолжала лежать на кровати, устремив сосредоточенный взор в потолок. От окна вдруг потянуло весенней прохладой, только вот в ней не было ни тепла, ни жизни. Уличный воздух казался ненастоящим и на удивление колючим. — Снова бока мнешь? — нарушил звенящую тишину голос Саргона, и Исбьорг даже встрепенулась. — А мама вот до сих пор злится. Впрочем, как обычно. Судя по интонации брата, он улыбался. Той самой привычной улыбкой, которая всегда означала одно и то же — неподдельное восхищение. Ведь в их семье Исбьорг была единственным человеком, шедшим напролом и презиравшим любые правила, которые так или иначе грозились отнять ее свободу. Что, конечно же, мешало ей спокойно сосуществовать с матерью. — Она может злиться хоть до скончания веков, — едко произнесла Исбьорг и повернулась на другой бок, чтобы не встречаться с Саргоном взглядами. — Я искренне сказала ей, что думаю. А потом получила хлесткую пощечину. Зато какое умиротворение заполнило ее после выброса адреналина! — Да, — тут же отозвался Саргон таким смиренным тоном, что Исбьорг начала подозревать неладное. — Иногда ты бываешь излишне… прямолинейной. Ты же знаешь, нашей маме это особенно не нравится. «Ах, ну точно, теперь все в порядке», — саркастически ухмыльнулась она и резко села, уставившись на брата самым гневным взглядом, на какой только была способна. А ведь он так хорошо начинал! На секунду ей даже почудилось, будто он действительно собирался пойти против родительского слова вместе с ней, но нет! Снова предпочел отойти в сторону и понаблюдать, чтобы потом благополучно поучаствовать в бесполезном примирении матери и дочери! — Не смей меня воспитывать, — грозно предупредила Исбьорг. — Моя жизнь здесь и так невыносима. Но Саргон лишь продолжал печально улыбаться, словно извиняясь за то, что больше ничего не может сделать, кроме как утешить. И это приводило ее в отчаяние куда сильнее, нежели понимание, что единственный выход — застрелиться. Если уж брат не был в состоянии вытащить сестру из такой глубокой и темной ямы, тут и говорить не о чем. И надеяться не на что. — Ис, я всегда с тобой, — попытался обнадежить Саргон и успокаивающе потрепал ее по плечу. Однако на сей раз его старания привести мысли Исбьорг в порядок нисколько не помогли. Злость уже дошла до точки кипения и требовала немедленного высвобождения. — От тебя толку как с козла молока! — выпалила она, с неудовольствием отмечая про себя, что больше не способна сдерживать слезы и обиду. — Хоть раз ты возразил отцу или этой мегере?! Хоть раз открыто выступил против?! Твоих утешений становится недостаточно, Саргон! Ситуация больно уж накалилась! Исбьорг стремительно провела ладонью по лицу, совсем позабыв про растекшуюся тушь. Ее глаза внезапно перестали что-либо выражать, а сама она в момент успокоилась, словно не желала, чтобы ее видели такой слабой и беззащитной. В этом доме ни на секунду нельзя было снимать маску хладнокровия или независимости. Если она действительно собиралась сражаться за себя, ей стоило распрощаться с любыми чувствами и эмоциями решительно и надолго. «Любовь, дружба — не более чем простое барахло, которое все нормальные люди выбрасывают за борт, когда приходит время осознать, что отношения, выстроенные на привязанности, полностью разрушают человека и перекраивают его на свой лад, — зазвучали в голове Исбьорг слова матери. — Деньги, хотя и делают то же самое, никогда не приносят ни боли, ни отчаяния. По крайней мере, меня они всегда приводили в неописуемый восторг. И если бы не перспективы вашего отца, я ни за что не связалась бы с этим тюфяком. Мои дети не должны тешиться иллюзиями — они должны четко понимать, что в нашей жизни главное». Исбьорг до крови закусила губу и зажмурилась. Смысл сказанного доходил до нее мучительно медленно, потому что ей абсолютно не хотелось мириться с такими извращенными взглядами и уж тем более — вникать в них. — Ис… — взволнованно позвал сестру Саргон, не подозревая, что причиной ее страданий был вовсе не он или его бездействие. — Ис, ты прости меня, ладно? — Что? — не поняла она и внимательно уставилась в его грустные глаза. Очевидно, пока ее голову занимали неприятные воспоминания, он успел чего-то наговорить. — Я прошу прощения. — Ты о чем? — Ты права, — признал Саргон, обреченно разводя руками. — Я так привык молчать, что в конце концов, сам того не желая, подставил тебя, и теперь ты вынуждена в одиночку терпеть маму. — Терпеть? — хрипло рассмеялась Исбьорг. — Саргон, она издевается надо мной! Она собирается добровольно сдать меня в рабство, и если ты и дальше будешь стоять и смотреть… — Не буду, — серьезно, даже сурово отрезал он. — Согласен, я сам допускал, чтобы каждый мой шаг строго контролировался. Да, знаю, мягкость моей натуры не позволяла мне устраивать скандалов с родителями, я шел у них на поводу. Да, я знаю, что ты совершенно другая, и потому тебе приходится гораздо тяжелее, чем мне когда-то, но помни — если за меня некому было вступиться, то за тебя есть кому постоять. Обещаю, я не дам ей обращаться с тобой как с игрушкой. Исбьорг едва удержалась от всхлипа. Как бы она ни пыталась, а вот так отказаться от всяческих чувств не могла. Тем более, когда ее брат наконец очнулся от кошмарного сна и начал хоть немного сомневаться в указаниях матери. — Verba volant, scripta manent, — прошептала Исбьорг, стирая последние слезы. Расплывшаяся подводка и блеклый свет лампы делали ее лицо совсем потерянным и призрачным. — Хочешь, чтобы я поклялся на бумаге? — покачал головой Саргон, по-прежнему улыбаясь. — Так мне будет спокойнее. Он выразительно посмотрел на Исбьорг, отлично понимая, что она лжет. Никакое обещание — письменное или произнесенное вслух — не давало точных гарантий, они оба это знали. Все, что действительно имело значение, — его совесть, которую бы не смог заглушить многолетний трепет перед родителями. Сейчас Исбьорг хотела лишь вновь обрести надежду — пусть, возможно, и напрасную. Саргон больше не намеревался сочувственно наблюдать за тем, как угасает его сестра, с трудом вынося день за днем истерики и капризы матери. Черт возьми, да даже отец отказался возвращаться домой — что говорить о ребенке? Саргон знал как никто — сам проходил эту школу. Только вот Исбьорг доставалось куда сильнее. — Пиши, — попросила она, протягивая ему листок и ручку. Он похолодел. В ее надтреснутом голосе было столько мольбы и отчаяния, что на мгновение показалось, будто еще пара секунд — и Исбьорг растеряет последнюю энергию, а затем лишится сознания. Ему следовало поторопиться. — Не забывай наш разговор, — строго сказала она. — Теперь назад не повернешь. Не повернешь. Его путь пацифиста все равно привел к войне, которую он всячески старался избежать. Зря. — Спокойной ночи, Ис. Прогоняя последние мрачные мысли из головы, Саргон приблизился к сестре и поцеловал ее в лоб, неожиданно ощущая себя и отцом, и матерью в одном лице. Когда он успел заменить обоих родителей? Давно ли в нем проснулось такое тяжелое чувство ответственности, что было впору сомневаться в собственных силах? Вся его жизнь состояла из опасений, подозрений и растерянности. Он постоянно колебался, боялся расстраивать мать, старался угождать — и лишь сейчас, рядом с сестрой и ее проблемами, окончательно понял, что все эти годы шел по чужому пути и потерял кучу времени. Сегодня Саргон осознал, что если не он, то никто не справится. Он сам дал себе шанс, когда написал ту волшебную строчку на бумаге. Verba volant, scripta manent.

***

Этот сон Исбьорг видела тысячу раз. Их с братом клятва, данная так давно и затерявшаяся в памяти, выброшенная за ненадобностью. Моменты из жизни, которые навсегда утратили ценность и к которым она не намеревалась возвращаться ни завтра, ни через месяц, ни через века. Она потеряла семь лет, а семь лет — слишком много, чтобы предпринимать бесполезные попытки стать той, кем была раньше. Жаль, Саргон так и не понял. По-прежнему воображал себя спасителем и надеялся искупить вину, дать ей счастливое будущее. Доказать всем, что он исправился, что теперь идет собственной дорогой. Поздно. Даже если сны из прошлого свидетельствовали о том, что в глубине души Исбьорг жаждала повернуть время вспять, сама того не подозревая. Безразличие, засевшее внутри, не исчезнет — она прекрасно знала. Холод, поселившийся в сердце, в конце концов изнурит ее, потому что эмоции никуда не делись — они подавлялись помимо воли, все сильнее и сильнее, а борьба с собой только усугубляла положение. Именно поэтому Исбьорг искала спокойствия и уединения, хотела отсрочить неизбежное, но все шло под откос. С самого начала и до вчерашнего вечера. Она снова ничего не помнила. В том числе и то, как оказалась в спальне Саргона. Мозг болезненно пульсировал, полностью отказываясь работать, так что любые усилия заставить его воспроизвести события вчерашнего вечера заканчивались резью в голове. Все это походило на гипноз, словно кто-то наложил на память Исбьорг печать, и теперь вместо целого куска воспоминаний перед ее глазами расплывалось плотное белое пятно. «Знакомое чувство…» — подумала она и попробовала прикоснуться рукой ко лбу, как вдруг поняла, что даже такое простое движение дается с огромным трудом. И если до сего момента Исбьорг чувствовала себя не так плохо, то спустя секунду ее тело уже мучила невыносимая ломота. Что творилось этой ночью? На нее напали и избили арматурой, а затем просунули через большую мясорубку? Глупость. Будь оно так, от ее хрупких костей ничего бы не осталось. Да и комната, к слову, не выглядела как поле боя — самая обычная спальня, пускай и немного неряшливая. В конце концов, брат слишком много работал, ему было некогда следить за порядком. Едва ли он замечал за своими заботами, во что превращался сам. Даже Исбьорг сегодня не разбудил, хотя раньше не позволял ей пропускать занятия. Что-то тут не так. Прежде всего, что она делала здесь? Мысли упрямо разбегались в разные стороны. Внутренности скручивало, сплющивало и растягивало, самочувствие ухудшалось с каждой новой попыткой добраться до глубин уснувшей памяти или осознать происходящее, а потому Исбьорг соображала донельзя медленно, будто ей вкололи сотню седативных препаратов разом. Тело тяжко отзывалось на любые команды мозга, словно теперь подчинялось кому-то другому, и как бы она ни пыталась подняться с неудобного пола, ей не удавалось. Грудь, живот, таз, руки, ноги — все придавило к земле. «Чтоб тебя…» — прерывисто выдохнула Исбьорг после очередного неудачного рывка и окончательно обмякла. Картина вырисовывалась неутешительная. Как ее физическое состояние могло так сильно осложниться всего за несколько часов? Неужели на нее и правда напали? Где же тогда Саргон? Вряд ли бы он оставил сестру умирать, а значит… Тревожная мысль мгновенно затерялась. Исбьорг прекрасно понимала, что не хочет думать о чем-то настолько ужасном, и попыталась расслабиться, однако внутри все равно росло острое беспокойство. Подсознательно она продолжала сопротивляться и искать ответы на бесконечно возникавшие вопросы, но чем отчаяннее, тем больше осознавала, что занимается бесполезным делом и словно добивает себя. Жгучая боль под диафрагмой возвращалась. Яростный голос в голове заглушал все посторонние звуки, будто намеревался что-то сказать, а потом резко смолк. И только бешено стучавшее сердце никак не могло угомониться, заставляя Исбьорг снова и снова рисковать своим и без того подорванным здоровьем — лишь бы подняться и найти Саргона. «Не стоило тебе сегодня засыпать… — пронесся легкий шепот по комнате, вздымая тысячи волосков на теле. — Теперь вот и твой брат в опасности». Барабанные перепонки натянулись. Тьма опустилась на уставшие глаза. Кислород в легких пропал, но Исбьорг не почувствовала никаких неудобств. На долю секунды ей даже показалось, что она отделилась от тела незримым сгустком энергии, который легко парил над землей и не был способен испытывать человеческую боль. Пространство переполняли звуки, гомон голосов, загадочный шум и вместе с ними — музыка тишины. Теперь она слышала. Теперь ничто не препятствовало ей перенестись сознанием во времени и добраться до истины. «Бесполезно. Святой правды нет в твоей голове». Исбьорг как из ледяной воды вытащили. Кожу слегка покалывало от влажного, холодного воздуха; руки и ноги сводило судорогой. Ощущение полета бесследно пропало, однако и чувство, будто ее сознанием управлял кто-то чужой, также не вернулось. Сердце вновь билось в размеренном ритме, легкие дышали свободно, уши не закладывало, а огонь внутри погас. Думать стало значительно проще. Исбьорг с облегчением ощутила, что наконец может подняться, несмотря на одолевающую слабость в теле. Упасть на колени ей упрямо не позволяло впечатление, будто бы в спальне поджидал особенно неприятный сюрприз. Отвратительный запах серы, который она учуяла только сейчас, подтверждал это на сто процентов. — Что за?.. — вырвалось у Исбьорг, когда комната перед глазами перестала расплываться, словно отражение в мутном озере. Рваные занавески. Почерневший ковер, закопченные обои. Раскрытое настежь окно, а рядом — куски битого стекла и лужи зеленоватой жидкости. Что это — она понятия не имела и опасалась даже подходить на расстояние пушечного выстрела, но когда заметила дорожки какого-то светло-желтого песка на полу, инстинктивно двинулась вперед, чтобы проверить свои догадки. Помешал ее мимолетному порыву чей-то тихий стон, и когда Исбьорг обернулась, мысли о беспорядке в спальне показались мелочью. За жалкую секунду в ней переменилось буквально все: от желания жить спокойной жизнью до стремлений закопать в себе человечность и ни с кем не делить ни печали, ни радости; стать роботом, лишь бы не чувствовать боли или ответственности. Теперь бежать от реальности было бессмысленно. Детские капризы перестали иметь значение. Саргон, бледный, как мертвец, безвольно распластался на кровати. Руки тяжело свисали из-под одеяла, едва касаясь пола. В общей угнетавшей обстановке они казались необычайно длинными, словно могли дотянуться до двери в другом конце комнаты. За ночь Саргон потерял столько веса, что наверняка не поднялся бы на ноги. Лицо странно сморщилось, под глазами залегли глубокие лиловые синяки, щеки впали, сухие губы шептали нечленораздельные слова. Он словно звал на помощь, но силы кончились. Их забрали, а она ничего не сделала, не помешала. Могла лишь стоять и смотреть на прах, как всегда подавлять свои эмоции, чтобы упростить себе жизнь. Исбьорг вновь бежала, но на этот раз — от брата. В момент, когда он больше всего нуждался в спасении. — Саргон, — осипшим голосом позвала она, едва собрала волю в кулак, однако ближе подойти не рискнула. Тот не реагировал. Только вялое, едва слышимое дыхание и булькающий хрип опровергали страшную догадку, что он уже умер, и Исбьорг устыдилась. Саргон никогда не оставил бы ее в трудном положении, никогда бы не бросил и не предал. Так какое же право имела она позволять трусости брать над собой верх? Какое право имела сдаваться лишь потому, что ей не хотелось становиться серьезной? «Не будь тряпкой, зови врачей!» — истошно кричал разум, побуждая к действию. Совесть, которую она так отчаянно старалась похоронить, вдруг обрела силу и пробудилась. Мысль о том, что может быть поздно, Исбьорг безжалостно отметала и не раздумывая кинулась искать телефон, совершенно забыв о том, что ей придется разговаривать. А личность на том конце провода оказалась не из терпеливых. — Восемьдесят восьмая больница на связи, прием, — скучающе отозвался мужской голос, и уже в следующий момент она услышала, как диспетчер вступил в перепалку с женщиной, не оценившей его развязное поведение. — Ты с ума сошел? Тебе нельзя так разговаривать с пациентами! — А че не так-то?! Моя работа — отвечать на звонки, я и отвечаю! — Ты не в курсе, что разговоры записываются? — И? Вали-ка ты отсюда, блюститель порядка, — посоветовал мужчина и раздраженно обратился уже к Исбьорг. — Ну, заказывать больничную койку-то будем или как? Она по привычке кивнула, но когда вспомнила, что невербальное общение по телефону вряд ли могло бы чем-то помочь, внезапно осознала, что голос сел. Как назло, диспетчер начал заводиться еще сильнее, пока в конце концов не сорвался, крича, как его достали бесполезные дети и их идиотские шутки с ложными звонками. Масла в огонь подливала женщина, никак не желавшая мириться с грубостью работника больницы и в итоге перенявшая инициативу на себя. — Доброе утро и простите за ожидание! — поспешно пробормотала она, с боем вырывая трубку у сотрудника. — Будьте добры, повторите запрос! Исбьорг глубоко вдохнула и крепко зажмурилась, как учил ее Саргон в далеком детстве. «Таким образом, — говорил он, — ты заглядываешь в себя и ищешь, чего же тебе не хватает на данный момент». Раньше Исбьорг всегда смеялась и отвечала, что это откровенная глупость, но почему-то все равно следовала странному совету. Сейчас она поняла: Саргон был единственным, кто интересовался ее жизнью и проблемами. Единственным, кто прибегал к ней посреди ночи и подставлял плечо, чтобы она могла выплакаться. В то время как родители сутками выясняли отношения, наплевав на детей, Саргону пришлось вырасти уже в шестнадцать лет, набраться мудрости и нести семью на себе. Выслушивать вечные капризы матери, выливать бесконечные запасы виски в раковину, пока отец не видит, успокаивать младшую сестру и заставлять ее учиться вместо того, чтобы гулять по ночам с плохими компаниями в знак протеста. А сейчас он не мог ничего. Ни встать с кровати, ни пошевелиться, ни сказать и словечка. Ему оставалось только умереть от бессилия, с осознанием того, что Исбьорг — груда металлолома. Холодная, бесчувственная, уродская куча хлама. И плевать, насколько ее мучило чувство вины. Она оказалась настолько слабой, что даже название улицы еле сорвалось с губ. — Данталион-стрит, двадцать девять, квартира номер шестьдесят восемь, — загробным голосом назвала адрес Исбьорг и машинально бросила трубку, не дожидаясь ответа. Хаос накрывал с головой, и она уже не беспокоилась о том, поняли ее или нет. Голову занимало другое. Она очутилась в комнате Саргона не просто так. Запах серы заполнял спальню, хотя окно было распахнуто настежь уже давно. А откуда взялась зеленая субстанция на полу? Кому и что вдруг понадобилось от их разваленной семьи? Какие последствия ожидали теперь ее несчастного брата, оказавшегося в опасности из-за непутевой сестры, которая словно висела проклятием над всеми, с кем оказывалась рядом? «Забавно. С каких пор ты стала беспокоиться об этих жалких, слепых детях? Куда подевалось аристократическое хладнокровие, благородно дарованное мной? В нем твоя сила. Ты не можешь отказаться». Тихие слова бесследно растаяли в постороннем шуме. Назойливое карканье воронов за окнами возобновилось, ветер угрожающе завывал, проникая в комнату; где-то на улице с омерзительным ржавым скрипом хлопнула металлическая дверь, а после... В глазах резко потемнело. Исбьорг, опасаясь потерять сознание в очередной раз, из последних сил ущипнула себя за запястье и обнаружила, что на самом деле до обморочного состояния ей пока далеко. Слабости в теле не ощущалось, голова не кружилась, чувства тошноты не было. С ней творилось нечто, совершенно не связанное с медициной. Она смотрела, как кто-то поднимался по лестнице в коридоре. Медленно. Гордой, вальяжной походкой, полной самоуверенности. Если бы Исбьорг выпал шанс увидеть еще и лицо человека, образ которого внезапно всплыл в мыслях, ее бы точно бросило в дрожь или холод. Даже на расстоянии аура этого незнакомца, не свойственная ни одному живому существу, вызывала такой невероятный трепет, что невольно хотелось склониться и отдать почтение. Но наваждение вовремя прогнал стук в дверь. Видение, бесцеремонно возникшее в голове, отняло почти всю энергию, и Исбьорг лишь спустя пару мгновений поняла, что вновь лежит на полу, задыхаясь от нехватки кислорода. Должно быть, она опять случайно влезла туда, куда не следовало, и ее отшвырнули, как тряпичную куклу. Аномальные происшествия продолжали скапливаться в кучу, а вот желания копаться в них оставалось гораздо меньше, чем раньше. Запал кончался. Отчаяние росло. «Дьявол…» — в приступе боли зашипела Исбьорг и все-таки попробовала встать с пола. Кости ныли, особенно в груди и ногах, и тем не менее она героически двигалась ко входной двери, хотя чувствовала, что вот-вот рассыплется в прах, если будет торопиться. Но так того и требовала ситуация. Которая, как ей довелось убедиться секундой позже, переросла в какую-то клоунаду. — Э-э… — протянула она в слабом подобии изумления, когда увидела перед собой странно разодетого мужчину. Почему-то сейчас разговаривать стало значительно проще. — Здравствуйте. Вы врач? — А что, не похож? — лениво спросил незнакомец и самым наглым образом оттолкнул хозяйку квартиры в сторону, чтобы та не мешала пройти. — В любом случае лучше меня врача для вашего брата не сыщете, так что прошу не любить, но хотя бы жаловать. Исбьорг остолбенела. Исходящее от человека знакомое электричество пробуждало в ней массу непрошеных воспоминаний, а еще… — Я не говорила о… — И в этом твоя неоспоримая прелесть, душа моя, — хамски прервал ее мужчина, уж точно не имевший ничего общего со спасателями жизней в белых халатах. — Если бы люди больше молчали, их ценность возросла бы в разы. О! Ленивая речь вдруг обрела оттенок восторга, смешанного с интересом. Исбьорг по-прежнему не могла сдвинуться с места и лишь продолжала наблюдать за самозванцем-врачом, внимательно разглядывая его серое кимоно, конусообразную шляпу, какую обычно надевают во время сборки риса, и волнистые каштановые волосы, едва тронутые сединой. Если бы кто встретил доктора в национальной одежде Японии в больнице, наверняка покрутил бы пальцем у виска, однако почему-то на это Исбьорг не решалась. В конце концов, возможно, он походил скорее на безумца, чем на врача, но определенно знал, куда идет и что делает, а уж то, как ему удалось сразу угадать местоположение комнаты брата, и вовсе заставило ее побледнеть и задать себе кучу вопросов. В том, что дело было нечисто, она совсем перестала сомневаться после их разговора. — У нас тут налицо истощение организма, — утвердил мужчина, склоняясь над Саргоном, чтобы влить ему в рот какую-то прозрачную жидкость из красивого синего пузырька. — Хорошо же парень развлекался. «Развлекался?» — скривилась Исбьорг и тут же впала в крайнее недоумение. Он что, действительно определил болезнь на глаз? — Истощение?.. Вы… даже не спросите меня ни о чем? Не осмотрите его? Весьма неожиданно для себя она начала запинаться и нервничать, что, конечно, не укрылось от доктора и весьма его позабавило. Бесстрастное, скучающее выражение лица вдруг расплылось в широкой ухмылке, от которой Исбьорг стало куда хуже, чем от колючего, наэлектризованного воздуха. Сотни маленьких игл так и впивались глубоко под кожу, кровь внутри будто растворялась. Она, хотя и не видела глаз странного человека, могла поклясться, что тот смотрел сквозь нее. Долго, внимательно, изучающе — пока не заметил самого главного. Казалось, отвечать он не собирался вовсе, однако спустя время все-таки постарался удовлетворить ее любопытство. Правда, в своей манере. — Мне чересчур лень заниматься ерундой — да и зачем, если я и так прекрасно знаю, что с ним? Ему хватит и чудотворной микстурки. Выпьет — станет живее всех живых. «Господи, ну и везет же мне на психов…» — разозлилась Исбьорг, но без труда сохранила бесстрастное выражение лица, а мужчина продолжал ухмыляться. Очевидно, скрывать эмоции от него было бесполезно — он будто ощущал их на уровне подсознания. — Вы точно доктор? — высказала она главный вопрос. Ответ, разумеется, не порадовал. — Философские вопросы… Как же я их не люблю. — Что? Человек промолчал, а Исбьорг, воспользовавшись случаем, попятилась назад, когда поняла, что больше не в силах стоять рядом с этим чужаком. Плотные невидимые волны воздуха расходились в разные стороны и хлестали по ногам и животу подобно мощным струям воды, и теперь к растущей слабости в теле примешивалось ужасное головокружение. Тяжелая атмосфера в спальне Саргона чертовски напоминала плачевное состояние квартиры Весты, когда Исбьорг в последний раз оказалась там, однако ей и в голову не пришло хоть в чем-то заподозрить таинственного мужчину. Возможно, джентльменскими качествами он не отличался, но и плохого пока ничего не сотворил. «Если только…» — вдруг спохватилась Исбьорг, когда в воспоминаниях синим светом игриво блеснула изящная колбочка, из которой Саргон что-то выпил совсем недавно. — Держи, — не дал ей опомниться незнакомец и сунул в руку необычайно ледяную склянку. — Вообще одного глотка ему хватит за глаза, но ты можешь и сама принять пару капель, дабы не помереть раньше времени. Не хотелось бы после стольких лет пустого ожидания наблюдать за таким скучным, предсказуемым концом. Не успела Исбьорг оглянуться, как мужчины и след простыл — лишь противный холодный пот градом сбегал по спине, заставляя поежиться. Окна все еще были раскрыты настежь, свежий сквозняк гулял по спальне, по полу медленно полз серый туман и словно гипнотизировал. По крайней мере, Исбьорг мгновенно перестала сомневаться в том, что Саргон в безопасности, пускай он и походил на живой труп. Напротив — голову занял полнейший покой, эмоции вновь отступили, а значит, и размышлять здраво теперь ничего не мешало. Ей следовало позвонить в больницу повторно. Вряд ли тот чудной врач явится к ним во второй раз, хотя оставался риск встретиться с кем-то похуже простого человека, несущего бред. «Но, если честно, мне трудно представить более страшную ситуацию», — утомленно потерла лоб Исбьорг, тревожно размышляя о том, насколько она вновь приблизилась к смерти. И в какой раз — к чужой, не своей. Жизнь Саргона висела на волоске, Веста не сумела себя защитить и погибла, родители давно лежали в могиле, а Исбьорг, вокруг которой вертелся разрушительный хаос, продолжала свой путь и была вынуждена наблюдать за всеми ужасами в стороне, не в состоянии что-то предпринять или спасти кого-либо. Они умирали из-за нее. Неужели и единственного родного человека ждала незавидная участь? Голова шла кругом, размышления вызывали все больше неудобств. Из-за глубочайшей усталости Исбьорг едва сжимала ребристый флакон замерзшей ладонью, пока вдруг не захотела попробовать его содержимое, чтобы окончательно развеять сомнения. На вкус жидкость напоминала обычную воду, а вот по консистенции оказалась гуще и оставила в горле очень неприятные, липкие ощущения. «Что за дрянь?» — в тот же момент она закашлялась, согнувшись в три погибели. Боль не терзала ее, но мерзкое чувство, будто внутренности прочно склеиваются между собой в громадный узел, сопровождало на протяжении долгого, мучительного времени. После таких пыток трудно было поверить, что ей действительно стало намного легче. Но ведь и сама ситуация отнюдь не походила на заурядную? Количество загадок не прекращало расти. Они сваливались в кучу, терялись в ней и в конце концов забывались. Лишь над одной тайной Исбьорг удалось приоткрыть завесу благодаря тому мужчине: ее смерти в ближайшее время точно не предполагалось. А если так, то кому она понадобилась и для чего? Ответы хотелось искать все меньше и меньше. Прежняя жизнь уже не ускользала, а давно помахала ей ручкой и растворилась в проклятом вездесущем тумане Нефариуса. Только сейчас Исбьорг поняла, что бежать бесполезно. Сколько бы она ни пыталась забиваться в свой укромный угол, откуда не вылезала годами, все равно она в итоге окажется там, где будут подстерегать крупные неприятности. И здесь приходилось выбирать: либо она, либо единственный брат.