Живи

      Элиз очнулась в камере. Тягучая, пульсирующая боль растекалась от рук и ног по всему телу. Не шевельнуться и лучше б лишний раз не дышать, чтоб не спровоцировать волну острой, пронзающей боли. Чуть приподняв голову, увидела ее причину – гвозди, вогнанные по самые шляпки. По спине прошел холодок. А ведь это только начало. Что будет дальше, Эл не хотела даже представлять.       Конечно, она знала на что идет, когда в облике Беломора вывела девочку и отдавала указания по освобождению мутантов, что он удерживал. Знала, когда разыгрывала спектакль перед охраной «угадай, кто из нас настоящий», вместо того, чтобы самой уносить ноги. Знала и была готова к последствиям. Но и предположить не могла, насколько жесток окажется Беломор.       Эл недолго пришлось лежать на холодной кушетке в одиночестве. Вскоре стальная дверь отворилась. Сам Беломор. И гримаса злобы не внушала надежды.       – Где девчонка? – обманчиво-спокойно спросил он.       Ее выбор – молчать. Ни слова, ни звука, ведь стоит хоть одно сказать – недолго и остальные вырвать из глотки.       Выждав с полминуты, Беломор повторил свой вопрос, и, вновь не дождавшись ответа, бросил:       – Начинайте.       Казалось, что она вновь попала в Центр, где жестокость людей не знала предела. Наркотики, которыми ее накачали, путали мысли, не давали собраться хоть на полминуты, чтобы отключить болевые ощущения. А их была масса. Раздирающие на части, судорогами сковывающие и пронзающие сквозь. Эл захлебывалась криком. И не сдавалась.       Ни единого мгновения, ни единой возможности собраться с силами.       Дни текли один за другим, тянулись бесконечно, отмечались лишь мутным пойлом, что ошибочно звали водой. Еда? Она согласна была уже все выдать за кусок хлеба, но неужели зря терпела столько?       «Не сдаваться. Не сдаваться. Не сдаваться», – как мантра, заклинание, сильнейшее из всех.       В какой-то момент там, наверху, решили сменить тактику. Тогда-то Элиз сообщили, что Марко пойман, и если она не скажет место – будет убит.       Выбор, чудовищный и страшный, она сделала сразу. Вновь ни слова, только горькие слезы. Отчаянье на пару с бессильем терзали не хуже палачей, что сдирали полосами кожу и тут же прижигали мясо.       Веру, ту единственную силу, что всегда была с ней, не подводила и позволяла с размахом творить чудеса, она потеряла. Жажда жить, пусть вопреки, растаяла вместе с надеждой. Только жгучее желание наконец сдохнуть и не чувствовать, просто не чувствовать ничего. Ни боли, ни страданий. В пустоту бы с головой и развеяться пеплом, прахом, миллиардом-другим частиц. Остановить этот кошмар, длящийся... сколько? Казалось, что годы.       Черт возьми, даже в центре, где не люди – звери, гуманней. Транквилизаторы и ток. Все меры наказания, изучения строго рассчитывались и выдавались дозированно. Там хотя бы давали время восстановится, передохнуть, осознать всю степень и глубину. Это не ад был, пусть и всю жизнь в стеклянной клетке, под пристальным взглядом ученых; пусть по миру мотаясь, с чипом под кожей, по наводке спецов без зазренья лишая жизни. Ад был здесь. На глубине в 10 метров под землю, в каморке пять-на-пять, тесной и затхлой, пропитанной насквозь кровью и потом, проклятой бессчетное число раз.       Шанс, хоть бы маленький шанс. Нет, не на жизнь. На ошибку палача и быструю смерть. Хоть бы кровью истечь. А ведь, казалось, все вытекло давно.       И, наверное, тех крупиц веры хватило. Она получила свой шанс легко умереть. Харли выставил пушечным мясом вместо себя. Как же хотела, чтоб пуля вошла точнехонько в лоб и наконец принесла облегчение. Только бы сил хватило дойди до двери и принять с гордо поднятой головой свое освобождение.       «Пожалуйста, Боже, пожалуйста. Только сил, чуть совсем. Не надо мне больше. Только сил дойти, да хоть доползти и принять наконец то, что должно»       Лишь пара метров до заветной двери. До цели…