POV Виктория Клочкова.
— Можно мне с ним поговорить? — спросила Катюша Ромку. — Он Вику зовет. — Меня? — удивилась я. — Да. Только будь с ним терпелива, хорошо? — Я постараюсь, — сказала я, а внутри все запело. Смахнув слезы и глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, я вошла в комнату, прекрасно понимая, что нам обоим будет неловко, но чтобы до такой степени, я даже предположить не могла. Мы не могли посмотреть друг другу в глаза, не могли начать разговор, по-моему, и дышать нам обоим было невыносимо трудно. И только когда затянувшаяся пауза стала давить мне на уши, я взбунтовалась. Какого черта? Я не сделала ничего дурного! Я всего лишь помогла человеку, которого я люблю. И если он решил, что я, как и все его женщины, жду за это вознаграждения, то пошел он куда подальше. Тоже мне, морализатор* нашелся! — Если вы думаете, — начала я несколько агрессивно, — что я буду извиняться или оправдываться, то даже не надейтесь. Передо мной стояла задача привести вас в чувство любым способом, и не я себе эту задачу поставила, а врач. Вы не реагировали ни на крик, ни на плач, ни на пощечины, и мне пришлось… Слышите вы? Пришлось сделать то, что я сделала. А если вы хотите предложить мне оплату за услуги, то смею вас заверить, что я в ней не нуждаюсь. У меня достаточно денег, связей и возможностей, чтобы не только не подрабатывать на панели, но и самой покупать любого, кто мне приглянется. Понятно? — Понятно. Я не собирался вас обижать, я всего лишь хотел извиниться за то, что выгнал вас… Тебя… — Правда? — куда только делась вся моя злость? — Александр Юрь… — Вика, пожалуйста, можно без отчества и на «ты»? — Можно, — в горле запершило. — Саша, я правда не знала, как еще привести вас… тебя в… Знаете… Знаешь, это было так страшно! Я кричу тебе, бью тебя по щекам, а ты… ты… — Господи, какая же я рева, почему не могу сдержать свои слезы? Еще подумает, что я стараюсь его разжалобить, а это не так. — Всё, Вика, всё! Не плачь, пожалуйста! Я не знаю, что мне укололи, но сил тебя успокаивать у меня нет. И спать очень хочется. — Это снотворное. Ты спи, тебе надо спать, набираться сил. Ты спи, мы потом поговорим, — я хотела выйти из комнаты. — Не уходи! — я вернулась. — Хочешь, я посижу с тобой, пока ты уснешь? Он кивнул. Не так, как кивнул бы раньше — прохладно и немного скептически, а как-то смущенно и по-детски, как-то «просительно». Я присела, взяла его руку в свою. — Пожалуйста, если можешь… — Сашка смутился. — Ты не могла бы… — Что? — спросила я, а сама подумала, что я могу всё! Все, чтобы он ни попросил, все, что ему будет нужно. — Только не смейся, ладно? — Не буду, — очень серьезно заверила я. — Спой мне, пожалуйста… колыбельную, даже если не умеешь петь.POV Роман Малиновский.
Из-за неплотно прикрытой Сашкиной двери вначале раздавались тихие голоса, потом не то стон, не то вой, не то песня, а затем я очень отчетливо расслышал плач. Плакала Вика, это я смог разобрать, и плакала так горько, что сердце сжалось от боли за нее. Полина приблизилась к двери, но я ее придержал за руку и поплотнее прикрыл створку. — Поля, не надо к ним лезть, пусть сами разбираются. — Полина Георгиевна, — поправила она меня, — я не собираюсь ни к кому лезть, — девушка выдернула свою руку из моей, — но и пропускать время укола я тоже не могу. Отойдите, не мешайте мне выполнять свою работу. Я сделал шаг в сторону и докторша, проплыв мимо меня, как королева, скрылась в бывшей детской комнате Катюхи, не забыв закрыть за собой двери. Она была до того хороша, что я даже причмокнул от восхищения. Хороша не модельной кукольной красотой, когда и вовсе не понятно, кто там по подиуму вышагивает — он, она, оно? Все красиво и все фальшиво, все бесполо, все плоско и глазу зацепиться не за что, сплошной унисекс. У Полиньки же, при всей ее худобе, и грудь, и попка были что надо: настоящие, женские. И рыжая коса ниже пояса не оставляла сомнения в ее половой принадлежности. И глаза, мама дорогая, какие глаза — огромные, выразительные, теплые, несмотря на отливающий холодом цвет изумруда, совершенно женские, излучающие материнский свет. Ей бы не врачом, ей бы сестрой милосердия быть где-нибудь во фронтовом госпитале, она бы одним своим видом раненых солдатиков на ноги ставила. Вот за кем бы я приударил с удовольствием! Да еще Юлька меня раззадорила, сказав, что за ее спиной целое кладбище из влюбленных и посланных нафиг. Я так размечтался, что и не заметил, как Полина вышла из комнаты Сашки, очнулся только когда услышал шуршание страниц у себя за спиной. Я повернулся и увидел, что Поля увлеченно читает какую-то книгу. — Любовный роман? — подойдя поинтересовался я. — Так точно. «Любовнее» не бывает, — усмехнулась она, — журнал выполнения процедур. Сделала укол, записала, дала таблетку, записала снова. Вот вам через час капельницу поставлю, и опять-таки должна буду записать. — А мне зачем? Я абсолютно здоров! — Это вам так кажется, а вот у психиатра на этот счет другое мнение. — У психиатра? Вы что здесь все с ума посходили? — начал заводиться я. — Ваш Игорь Константинович меня даже не осматривал, а туда же, болезнь нашел! Фигушки вам, а не капельницу. — Для того, чтобы понять, что ваш организм отравлен, вовсе не нужно вас осматривать. Вы сколько пили, не просыхая, два дня, три? — Три! А как вы догадались? — По отекам, по мешкам под глазами, по состоянию кожи, по вашему внешнему виду. Нужно вывести токсины из организма. И о фигушках давайте не будем, вы же понимаете, что у нас достаточно возможностей прокапать вам препараты. — А может, я так не согласный? Может, я только за поцелуй согласный? — Хорошо, — легко согласилась Полина, — когда Славик будет привязывать вам руки к кровати, я его попрошу вас поцеловать. Ну, ни фига себе, у нее еще и с чувством юмора все в порядке. Нет, эта девушка мне определенно нравилась все больше и больше. — А как там Сашка и Вика? — отсмеявшись, перевел я разговор в другое русло. — Александр спит, снотворное начало действовать. А Вика… Она попросила разрешить ей дежурить около его постели. — Вы разрешили? — Да. Знаете, Роман, между ними происходит что-то очень настоящее и глубокое, им правда не нужно мешать. Мы замолчали, словно словами боялись спугнуть то настоящее, что было между Сашкой и Викой. В эту минуту я был даже рад, что Викуся выбрала Сашку, а не меня, он умеет быть настоящим, он умеет быть глубоким, он не бросит ее, как бросил бы я, натешившись, и она была бы несчастной. А мне хотелось видеть ее счастливой. Что это со мной? Неужто старею?.. — Полина, у меня есть предложение. — Руки и сердца? — усмехнулась она. — Нет, рационализаторское. — Если рационализаторское, то предлагайте. — Давайте, пока у меня еще есть время до капельницы, прогуляемся по саду, или что-нибудь выпьем, или просто посидим на веранде, поговорим. — Лучше бы вы предложили мне руку и сердце, — вздохнула девушка. — Это невозможно. — Но почему? — Прежде всего потому, что я на работе. И терять ее из-за прогулок, а тем более из-за глотка спиртного, не собираюсь. — Вам что, даже в туалет нельзя отлучиться с поста? — Можно! И в туалет, и в душ, и даже спать пойти можно. Вот поставлю вам капельницу, придет моя сменщица, а я пойду отдыхать. — Вы тоже будете ночевать в особняке? — у меня заколотилось сердце. Я представил, как ночью пробираюсь в ее комнату, как она ждет меня, как… — Слюну подберите, Роман Дмитриевич, весь пол мне закапали. — Что? — не сразу пришел я в себя. — Я говорю, что ничего вам не обломится, так что нечего исходить на слюну. — Полинька… — Полина Георгиевна, — снова поправила она меня. — Неужели вы могли подумать, что я стал бы… — Могла! И подумать могла и увидеть, как заблестели глаза ваши бесстыжие. И сразу хочу сказать, что ничего вам не обломится. — Почему? Почему вы так категоричны? «А может быть, я тот, кого вы ищете? А может быть, нам этот день запомнится, как самый светлый день из многих тысяч дней»? — пропел я тихо кусочек песни Эдуарда Хиля, и Полина поморщилась. — Роман Дмитриевич… — Роман, — поправил я. — Роман Дмитриевич, вы решили за мной приударить? — А если и так? Может, вы мне очень понравились? — Тогда тем более — нет! Бегите от меня подальше. Я вашего брата не воспринимаю всерьез. Дружить еще могу, вот с Валерием Сергеевичем дружу, а романтика — это не для меня. — Юлиана тоже говорила, что от мужчин не ждет ничего хорошего, сторонилась их, а вот, пожалуйста, выходит замуж. И это Юлиана, известная феминистка! Все вы феминистки, ага, до первого стоящего мужика. — Ладно, Роман Дмитриевич, договорились, как найдете стоящего мужика, тащите его сюда, может, и я передумаю. Я только хотел ей ответить ей, даже рот открыл, как из Катиной комнаты послышались рыдания, и мы с Полиной бросились туда. — Катерина Валерьевна, что случилось? — докторша взяла ее руку за запястье и стала считать пульс. — Господи, да уйдите вы! Оставьте меня в покое, — сквозь слезы простонала Катюша. — Я не могу уйти. Вы же знаете, что я должна следить за вашим здоровьем. — Я не в тюрьме! Уйдите! Ромка! Ромочка, пусть она уйдет, — плакала Катя. — А я? — А ты останься, пожалуйста. Я гордо посмотрел на Полину. Нашего брата она не воспринимает всерьез, тоже мне — цаца. А Катька воспринимает, хоть и оторва, как она сама о себе сказала! Потому что она поумнее всяких докториц будет, и понимает, что мужчины умеют и дружить, и любить. — Катюха, ты из-за Андрея? — спросил я, когда мы остались одни. — Папа звонил, они не могут выйти на след Андрея, понимаешь? Вот где он теперь, Ромка? Вдруг с ним что-то случилось?..