«Ботан & Оторва»

POV Катя Пушкарева.

      Ромка встал и пошел к двери. Мне очень хотелось его окликнуть, но я стиснула зубы и не проронила ни звука, понимая, что он проверяет степень своей свободы. Надолго его не хватило, вернулся. Вышел за ворота дома, и сразу вернулся.       — Рассказывай. Но я тебя слушаю только ради ребенка.       — Спасибо, что не ушел.       — Я просто не люблю ходить босиком! Распорядитесь, госпожа, чтобы мне принесли какую-нибудь обувь. Хоть лапти, мне все равно. А пока рассказывай, не тяни время, у тебя всего полчаса.       — Боже мой! Я столько раз мысленно рассказывала вам всем, особенно Андрюше, всю эту историю. И все в ней было так логично и понятно… А вот теперь…       Я правда растерялась и оказалась совсем не готовой к тому, что Ромка меня выслушает. Да еще, как назло, мне ужасно, вот просто до смерти, захотелось есть. И не просто есть, а исключительно стейк medium well, отлично прожаренный, с розоватым мясом и прозрачным соком, на листиках свежайшего салата, хрустящего, потому что пролежал свои пятнадцать минут в ледяной воде. «Сын, — подумала я, — вряд ли дочка была бы так кровожадна. Девочка потребовала бы мороженое». Нужно было начинать что-то говорить, а у меня перед глазами стоял огромный кусок мяса, который я даже не режу, а кусаю, впиваясь в него зубами, пережевываю и глотаю, где уж тут начинать «разговоры разговаривать».       — Ромка, я не знаю, с чего начать.       — Ну, начни с главного.       — Я есть хочу.       — Что?       — Я есть хочу! Умираю, хочу стейк! И для меня это главное сейчас.       — Пушкарева! То есть, простите… Госпожа Болдырева, вы с ума сошли?       — Ромка, я беременна! Дай мне покормить ребенка. Это, между прочим, ребенок Андрея. Тебе жалко накинуть еще десять-пятнадцать минут для ребенка своего лучшего друга?       — Вот ты… манипуляторша.       — Ты хотел сказать зараза?       — Ничего я не хотел. Ешь, давай, и рассказывай.       — Ты будешь что-нибудь есть?       — Вы же знаете, матушка, что граф Монте-Кристо верен многим обычаям Востока, а на Востоке, чтобы сохранить за собой право мести, никогда ничего не пьют и не едят в доме врага! — гордо ответил Ромка, но я заметила, как голодным блеском загорелись его глаза. Еще бы! Он небось собирался восстанавливать затраченные на секс калории (Андрюша, например, после того, как мы любили друг друга, всегда был страшно голоден), а его и тут обломали.       — Ого, ты говоришь полной цитатой из «Монте-Кристо». Мы можем поесть в саду или вообще за воротами.       — Из рук врага, ни крошки, ни глотка!       — А из рук друга? — в комнату входила Юлиана.       — Юлька? Привет! А ты что здесь делаешь? Тебя тоже похитили?       — Нет, я по доброй воле! Хотя… если говорить языком пафоса, мое сердце похитили, это точно. Я здесь замуж выхожу, Ромочка.       — Ёпть! За кого?       — За твоего классового врага. За Болдырева! Так что ты теперь с преспокойной совестью можешь и меня к стану врагов причислить.       Пока Малиновский переваривал эту новость (я прямо слышала, как скрипят не смазанные шестеренки в его мозгу), Юлиана успела спросить меня, чего мне хочется, получить ответ и позвонить Нюсечке на кухню.       — Так будешь есть? Катюша заказала стейк, если врач позволит, его сейчас начнут жарить. На твою долю готовить?       — А что, у господ можно заказывать себе блюдо по вкусу? Как в ресторане? Тогда огласите все меню.       — Перебьешься! Капризничать будешь в ресторане, а в плену жри, что дают. Так будешь?       — Буду, вы по Женевской конвенции обязаны кормить военнопленных, — буркнул Ромка, и тут же, словно страшно стеснялся, что не выдержал пытку голодом, перевел разговор на другую тему. — Юль, а почему врач может не разрешить Катерине Великой стейк? Это что, вредно для беременных?       — Это вредно после голодовки. А что касается военнопленных… — она очень пыталась сдержаться, но все-таки захохотала. — О, да! Тебя пленили на поле великой битвы!       — Какой голодовки? — Глаза у Ромки расширились до размера блюдец, он словно и не слышал, как Юлиана над ним смеялась. — Зачем?       — А это ей после вашего демарша так хорошо было, что кусок в глотку не лез, — посерьезнела Виноградова. — Пришлось кормить внутривенно. Катюша, я тут случайно услышала, что ты не знаешь с чего начать рассказывать. Может я попробую начать?       — Да! Пожалуйста, — попросила я.       — Вся эта история началась во время моего последнего развода. Помнишь, Ромка, как я тогда разводилась?       — Помню. Это при чем?       — Если бы вы с Андрюшей не «поговорили по-мужски» тогда с Кириллом, а Сашка не защитил бы меня от своего папашки, не знаю, где бы я сейчас была.       — Да ладно тебе, ничего особенного мы не сделали, — зарделся и одновременно выпятил грудь колесом Малина. И как у него только так получается?       — Сделали-сделали.       — Хорошо, сделали, только я все равно не понимаю при чем здесь твой развод, наши подвиги и Пушкарева, которая всех предала, сделав из нас бесплатных рабочих козлов, чтобы вытащить из жопы «Zimaletto» для себя, любимой.       Это было несправедливо и очень обидно, на глаза навернулись слезы.       — Тогда уж лошадей, — усмехнулась Юлиана.       — Что?       — Не козлов, а лошадей, так сказать, тягловую силу. Хотя на упертого барана ты сейчас больше всего смахиваешь. Ромка, ты с кем сейчас воюешь? С беременной бабой? А ты, Катюша, прекращай реветь, тоже мне, нашла из-за чего. Да он через пятнадцать минут будет валяться у тебя в ногах и просить прощения.       — Не буду. Я предателей не прощаю.       — Будешь. Как миленький будешь. — и Юлиана начала свою часть этой путанной и длинной истории.       Оказывается, Виноградова в свое время была женой Кирилла Квашенникова, смазливого жиголо, который умел очень качественно прикидываться порядочным человеком. Они вместе открывали пиар-агентство, только долевое участие у них было разное. Юлька входила в бизнес с деньгами, мозгами и поистине лошадиной работоспособностью, а Кирилл дал компании свою фамилию, то есть агентство было записано на него. Бедный, он отдал компании самое ценное, что у него было, это если не считать любовницу, имени которой для потомков не сохранилось. Но именно она, как потом, размазывая сопли по щекам, уверял Квашенников Андрея с Ромкой, и придумала красивую и простую комбинацию, при которой Юлиана осталась бы без гроша в кармане (и это в лучшем случае, в худшем — могла бы сесть), а Кирилл с любовницей и большими деньгами уехали бы из страны загорать, купаться и вообще красиво жить.       К сожалению для Квашенникова и его роковой женщины, на их пути по дороге в рай, как из-под земли выросли Супермен и Бэтмен (или Ботан), мало того, что накостыляли Двуликому, так еще и милицию пустили по его следу, не дав осуществиться злодейству.       Это я сейчас могу так шутливо писать, а тогда для Юлианы это были совсем не шутки. И если бы не случайно услышанный Ромкой разговор пьяного Квашенникова со своей пассией по телефону, где вместо имени он называл ее «пусечка», все для Юльки могло бы закончиться весьма плачевно. Жаль только, что имя этой стервы Кирилл так и не назвал. Но у меня возникло одно бредовое предположение. Уж не этот ли уголовный эпизод имел ввиду папа, когда говорил о том, что Кире могут добавить срок?       — Юлиана Филипповна, Кирилла осудили только за экономические преступления?       — А мозги у тебя, девочка, работают, что надо. — Виноградова улыбнулась мне. — Квашенников сидел только за экономическое, а вот Кире будет что предъявить. Это она, когда моего бывшего уже арестовали, пыталась закрыть ему рот навсегда. Но ничего не вышло.       Сразу после развода Воропаев-старший начал проявлять к Юлиане слишком пристальное и назойливое внимание. Решительный отказ становиться его любовницей был чреват массой проблем (а, как мы теперь знаем, еще и не безопасен). И тут на помощь папиной невесте пришел Сашка. Сам пришел! Юльке даже не пришлось его просить. Он предложил объявить бомонду, что у них отношения, всюду показываться вместе и вообще готов был даже фиктивно жениться. Юрию пришлось отступить. Ну, не разоблачать же свое мерзкое нутро прилюдно. Одно дело иметь любовницу и совсем другое приставать к невесте «собственного сына». На это Юрий пойти не мог, ведь главная цель еще не была достигнута.       Вот так ребята спасли в свое время Юлиану, вот так подружились с ней. Вот так, сами об этом не подозревая, заработали индульгенцию для «Zimaletto».       — Если бы я не рассказала Валере о ваших подвигах… Ромка, я говорю слово «подвиг» не иронизируя и безо всякого сарказма, я правда считаю, что бескорыстно помочь человеку, это в наше время подвиг. Так вот, если бы я не рассказала Валере о ваших подвигах, уже год назад компания «Zimaletto» перешла бы в его руки. Скажи, ты где-нибудь видел серьезного банкира, миндальничающего с должниками? Тем более с такими крупными должниками? Помогающего им? Видел? Я — нет!       — Я тоже не видел. Но Болдырев не нам помогал, он для своей доченьки старался.       — А он и не должен был вам помогать! Кто вы все для него были? Никто! Только должники. А потом вы для него обрели цвет, форму, вкус и запах. Вы стали для него моими друзьями. И он отправил в «Zimaletto» свою дочь, а я отправила ей вслед человека на подстраховку.       — Твою мать! Против «Zimaletto» работал Моссад? Вы что, вы шпиона на плечах шпиона забрасывали? А ну, признавайся, кто еще «человек ЦРУ»?       — Виктория Клочкова!       — Что? Клочкова ваш человек?       — Наш, Ромка. Наш человек, и твой, и Андрея, и Сашкин тоже. И еще Мишель!       — Нафаня-я-я! * Спасай! Со всех сторон обложили! Юлька, а Андрюха не ваш агент?       — Нет, Андрюха — не наш. Хотя…       — Только не это!       — Ты тоже наш, можешь не сомневаться! Катюша, начинай рассказывать Ромке свою историю, я посмотрю, что там с обедом и вернусь.       После Юлианы рассказывать было просто. И я честно, всё-все рассказала Роману. Все, что знала сама. Все, кроме самого сокровенного, что касалось только меня и Андрюши.       — Ты пойми, Ромочка, это была необходимость, сменить форму собственности. Чтобы ни у кого и мысли не возникало, что он может начать судебную тяжбу. Он все равно бы суд проиграл, но работать нормально мы не смогли бы еще долгое время. Все хвосты, или, как в нашем случае головы Змея Горыныча необходимо было обрубить. Понимаешь?       — Понимаю. А все, это чьи? Андрюхину, Сашкину, мою, в конце концов? Все головы на плаху? Так?       — Да, так! Но это только первый этап. Я собиралась буквально сразу издать приказ о превращении «Zimaletto» в акционерную компанию. Вот скажи, сколько у тебя было процентов акций?       — Четыре, и что?       — Ничего! А будет десять! Это плохо?       — Это очень хорошо. Но…       — Погоди, я закончу. А у Сашки было пятнадцать, сейчас будет двадцать — это тоже плохо?       — И это хорошо! Но…       — Да погоди ты! Я думала еще пять процентов выделить Кристине и по два с половиной процента Ждановым-старшим. Но им без права голоса. Надо же им на что-то жить. Все же это дедушка и бабушка нашего с Андрюшей сына. Про шик они, конечно, могут забыть, но жить вполне достойно на эти деньги будет можно. Если мы, конечно, вытащим компанию.       — А Палыч?       — А нам с Палычем по тридцать процентов акций.       Ромка надолго, очень надолго задумался.       — Есть два момента, которые меня очень смущают. Во-первых, это все слова. А на деле ты хозяйка, а мы все за бортом. А во-вторых…**