POV Катя Пушкарева
Папа позвонил около часа ночи. — Пап, ну что? — с надеждой спросила я. — Катюша, ты где? — Ты будешь отвечать вопросом на вопрос, папа? Дома. Новости есть? — Дома — это где? — Па, не тяни резину. Новости есть? — Понимаешь, Кате… — я швырнула трубку. Все ясно, ребят он не нашел, а слушать сейчас пространные заверения о том, что все будет хорошо, что мальчиков он обязательно найдет, а пока я должна вернуться домой (в его дом) и позволить ему заботиться обо мне, у меня не было никакого желания. Я читала Андрюшин дневник, и это было намного важнее разговора ни о чем. В тот вечер я еще нашла в себе силы навести порядок в квартире, и рухнула спать. Как ни странно, уснула я мгновенно и проснулась только к семи утра. Позавтракала, на всякий случай позвонила отцу, выслушала, что новостей никаких нет, потом наставление, что я должна заботиться в первую очередь о себе и ребенке, оставив поиски специалистам, перечла принятое вчера решение: 1. Я буду хорошо питаться, буду вести здоровый образ жизни, постараюсь не нервничать, постараю… Отставить слезы! Это потом, когда я рожу нашего малыша. Здоровеньким и прекрасным, умным и добрым, как его папа! 2. Я найду Андрюшу, где бы он ни был! Надо будет прогуляться в ад, я прогуляюсь и вытащу его оттуда. Я заставлю его выслушать меня и простить. 3. Я не дам погибнуть и второму ребенку Андрюши. Я вытащу «Zimaletto» из задницы и сделаю преуспевающей, брендовой компанией с мировым именем. 4. Отныне я буду вести дневник, его дневник. Я сделаю это не только для Андрея, но и для себя, а главное, для нашего ребенка. Это будет началом нашей семейной хроники, и ни одного эпизода я не пропущу. Что же, все правильно, разве что дневник я стану записывать не «для потомков», я буду вести его, когда мне захочется поговорить с Андрюшей. Пора было ехать на работу, я же решила вытащить «Zimaletto» из задницы, а я все сидела на ковре возле камина и перечитывала Андрюшин дневник. По второму, разу, по третьему без конца… пока не осознала, что за окнами снова вечер, хорошо бы поужинать и идти спать. Вот только сил подняться, что-то себе приготовить и поесть, у меня не было. А спать прекрасно можно было и здесь, на ковре у самого камина. «Решение принимать проще, чем их выполнять», — еще успела подумать я.POV Автор.
Катю так и нашли на ковре возле давно остывшего камина, она крепко спала в позе эмбриона, засунув большой палец правой руки в рот. Так крепко, что не слышала звонков ни по телефону, ни в дверь, ни как ее, эту самую дверь, выламывали, ни как отец тряс ее, пытаясь добудиться. И только когда у нее хотели забрать какую-то полуобгоревшую книгу, которую она крепко прижимала к себе одной рукой и коленками, она открыла глаза и вцепилась в свою реликвию мертвой хваткой. Валерий Сергеевич такое уже не только видел, но и проходил вместе с дочерью. Так было после смерти Елены Александровны, его жены и матери Катюши. Так же она тогда лежала в позе эмбриона, отвернувшись к стене и прижав к себе мамину старую, связанную ее руками еще во времена оно, кофту. Чем все закончилось тогда, отцу было хорошо известно, и повтора ему не хотелось никак. Тем более, что сейчас от Катиного физического и душевного здоровья зависела не только ее жизнь, но и жизнь здоровье ее ребенка. Поэтому, по команде: «в ружье», тут же были подняты все бригады скорой помощи и не только медицинской. Катю перевезли в особняк, где развернули чуть ли не полевой госпиталь. Двадцать четыре часа в сутки за ней присматривала сиделка, тут же дежурили медсестра и врач, да еще и всякие залетные светила навещали Катюшу по нескольку раз в день. Так работала бригада медицинской скорой помощи. Но были еще и поисковая (денно и нощно разыскивающая беглецов), и рабочая (Валерий прочел Катин план и тут же направил в «Zimaletto» трудовой десант управленцев), и дружеская бригады. Мишель, например, каждую свободную минуту проводил у постели подруги, что-то то рассказывая, то напевая ей по-французски. Уж не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в один прекрасный день…POV Катя Пушкарева.
Я не знаю, сколько времени я провела в забытье или во сне. Бог его знает спала ли я, оцепенела ли? Нет, я вроде все слышала, и не слышала ничего, вернее ни на что не могла никак реагировать, даже думать ни о чем не могла, как будто мне ввели какой-то наркотик. Временами казалось, что я что-то забыла, и нужно только вспомнить это «что-то», как я смогу снова двигаться и мыслить. Но вспоминать было мучительно больно, и я предпочитала забытье. Так продолжалось до тех пор, пока я не услышала дикий, душераздирающий мат: — Блядь, вы все тут охуели, что ли? Это похищение! Ну, будьте людьми, дайте хотя бы штаны! — Ромка! — закричала я и вскочила с кровати тут же едва не упав назад. — Екатерина Валерьевна, — подскочила ко мне молоденькая девчонка. — Вам нельзя! — Там Ромка! — орала я и пыталась вырваться. — Господи, что вы делаете? Дайте я хоть капельницу вам сниму, и датчики тоже, — медсестра чуть не плакала. — Что здесь происходит? — В комнату вошел папа. — Па, там Ромка, да? Я слышала его голос! — Да, солнышко! Ромку мы нашли. Только… — А Андрей? — Андрея пока ищем, а Сашка уже через пару часов будет здесь, его уже везут. Ирочка, пригласи врача. — сказал отец сестричке, придерживая меня на кровати. — Суки, отвяньте! — надрывался Роман. — Па, пусти меня! — Суки! — Да что там происходит? Пусти, я хочу к Ромке! — Катя! — когда папа начинал включать «строгого», все вокруг становились по стойке смирно. Только не я! — Что, Катя? Пусти меня к Ромке! — Сейчас придет врач, осмотрит тебя, снимет, если можно, капельницу, и увидишь ты своего драгоценного Романа. Да и ему нужно время, чтобы привести себя в порядок и понять, что пока вы не поговорите, никуда он отсюда уйти не сможет. — Что значит, привести себя в порядок? Вы что били его? — С ума сошла? Это он пару синяков ребятам наставил, а его и пальцем никто не тронул. Обращались с ним, как с хрустально вазой. Просто… — папа вдруг весело захохотал. — Просто его взяли… — он снова засмеялся. — Прекрати хохотать, мне нисколечко не смешно! — Извини, — отец вытер, выступившие от смеха, слезы. — Романа сняли прямо с барышни. Идиоты. Не могли подождать, пока стоны и крики затихнут. Да так и привезли. Голеньким. — Это совсем не смешно, — гневно начала я, но тут как назло слишком ярко представила себе эту картину, и тоже нервно хохотнула. Представляешь, Андрюша, вот Ромочка весь взмыленный ублажает какую-то очередную бабОчку, вот он готовится взлететь на пик наслаждения, вознеся туда и свою краткосрочную возлюбленную, и в это время в комнату врывается куча мужиков с автоматами, хватают его, голого, и выносят за дверь, а он и сопротивляться не может, потому что как раз в эту секунду оргазмирует, разбрызгивая свою сакраментальную жидкость куда ни попадя. — Папа, это перебор! — Конечно, детка. Только моей вины здесь нет. Эти болваны слишком дословно восприняли команду: как только найдете, хватайте и везите сюда. — Он теперь вообще меня не захочет слушать. — Катюша, Романа сейчас оденут, накормят, объяснят ему, где он находится и очень вежливо попросят его тебя выслушать. — Нет! Хватит! Не вмешивайся в мои отношения с друзьями! — взорвалась я, выдернула иглу из вены, набросила халат и вышла из комнаты. Разыскивать, куда отволокли Малину мне не пришлось, я просто шла на звук семиэтажного Ромкиного мата до самой комнаты у которой стоял какой-то оловянный солдатик, то ли охраняющий нас от пленника, то ли следящий, чтобы сам пленник не сбежал. — Вам туда нельзя, Катерина Валерьевна, — преградил мне дорогу часовой. — Чего? Отойди! — я резко открыла двери и вошла в комнату. Роман метался по комнате, как загнанный в клетку тигр. Матерился, рычал, даже не услышал, что кто-то вошел. Штаны на нем уже были, и тонкий свитер тоже, а вот обуви никакой, так и шлепал босыми ногами по полу. — Ромка, — позвала я его. Он остановился, как вкопанный, вначале недоуменно, а потом и презрительно глядя на меня. — Блин! Как же я сразу не догадался какой важной персоне понадобилось меня похищать? Екатерине Великой понадобился паж? Прости, но у меня другая профессия, — желчно сказал он, а потом не мигая уставился на мою руку. — Ой! У тебя кровь идет. Смотри, весь рукав в крови! Эй, кто-нибудь, — замолотил он кулаком в дверь, — Катьке плохо! — Ром, мне не плохо. Я иглу неудачно вытащила. Двери распахнулись, вошла врач, закатала мне рукав, промыла место укола спиртом, заклеила пластырем и вышла. — Ты что, наркоманка? — Я беременная… — Беременная наркоманка? Нельзя при беременности нарко… Что ты сказала? — Я жду от Андрея ребенка. И не собиралась я отнимать у его отца компанию, понимаешь? — я заплакала. — У чьего отца? — У отца моего ребенка! — Ничего не понимаю. Ты что, ждешь ребенка? — Да. — От Андрея? — Да! И я не присваивала «Zimaletto» себ… Малиновского, выхватившего из всего сказанного единственное знакомое и родное слово — «Zimaletto», снова переклинило. — Как ты могла? Как? Мы же работали вместе, мы же были друзьями, с Андреем у тебя был роман. Он любит тебя, а ты… — А я его люблю. Я очень его люблю. Я жду его ребенка. Ромка, включи мозги, пожалуйста. Разве стала бы я вынашивать ребенка, если бы не любила Андрюшу? Если бы… Пожалуйста, выслушай меня. Ну, что тебе стоит? Дай мне всего каких-то полчаса. Если потом ты решишь, что я вас обманывала, что я недостойна твоей дружбы, ты уйдешь. — Ага! Чтобы меня опять похитили? — Ты и сейчас можешь встать и уйти. Ты свободен. Но я прошу тебя, я тебя умоляю: выслушай меня. Хотя бы ради Андрюшиного ребенка, выслушай. — Значит, свободен? Ромка встал и пошел к двери. Мне очень хотелось его окликнуть, но я стиснула зубы и не проронила ни звука, понимая, что он проверяет степень своей свободы. Надолго его не хватило, вернулся. Вышел за ворота дома, и сразу вернулся. — Рассказывай. Но я тебя слушаю только ради ребенка. Забегая вперед, хочу сказать, что Сашку доставили в особняк под вечер. Гаишники с мигалками привезли его, сняв с трассы где-то под Чебоксарами…