«Ботан & Оторва»

POV Андрей Жданов.

      — Господи, да рассказывай ты уже, не тяни резину.       — Все случилось в девяносто первом, когда папа с Юрой из скромного кооператива уже не только создали «Zimaletto», но и увидели перспективность этого проекта. Нет-нет, погоди, я все не так рассказываю. Начать нужно с того, как они открывали компанию… — мама немного помолчала. — Знаешь, Андрюша, Юрка же ни разу не потребовал вернуть ему долг, но каждый раз, особенно во время застолий, упоминал, что он помог будущему родственнику, а это его святая обязанность. Ну, шутил он так. Якобы шутил, но Паша всегда себя неловко при этом чувствовал. И вот однажды, папа не выдержал, предложил Юре расплатиться с долгом процентами в прибыли. Раньше они все прибыли делили пятьдесят на пятьдесят, а Павел предложил, чтобы нам сорок пять процентов, а Воропаевым — пятьдесят пять.       — Погоди, ты говоришь о процентах акций в «Zimaletto»? — не понял я маму.       — Нет! Это еще при кооперативе было.       — Понятно. И что дальше?       — А Юрка даже обиделся, в бутылку полез, мол, чего ты? Я же не прошу тебя немедленно вернуть деньги.       — Да лучше бы потребовал возврата долга, чем попрекать.       — Да нечем нам было отдавать, Андрюша. Да, кооператив приносил неплохой доход, но папе нужно было раз в год ездить в Бремен, проходить профилактику, питаться нормальной здоровой пищей, принимать лекарства. А все это тоже требовало денег. В общем, долг мы отдали только перед самым открытием «Zimaletto». Как раз тогда, когда нужно было вкладывать в бизнес. Юрка вложил по полной, а папа… Мы снова взяли в долг, только на этот раз не у Воропаевых, и выкупили сорок пять процентов акций, на большее у нас денег, даже вместе с одолженными, не хватило. Вот так и получилось, что контрольным пакетом долгое время владел Юрик, у него-то было пятьдесят пять процентов. Это уж потом ему пришлось свои десять процентов продать на сторону.       — Почему?       — А ты слушай, и все поймешь… Андрей, не перебивай меня, мне потом очень трудно сосредотачиваться.       — Извини.       — Ну, вот… Как ты понимаешь, у кого контрольный пакет, у того и право голоса. Юрка тогда и определил политику компании. А что это была за политика, папа тебе уже рассказал. Дела пошли в гору, да так, что компания буквально за полтора-два года прочно встала на ноги. Пошли реальные прибыли, бизнес стал не только престижным, но и успешным. Вот тогда все и случилось.       — Что «все», мама?       — А сам не понимаешь? «Zimaletto» приглянулась ребяткам в красных пиджаках и они решили отнять… Нет, какое-то другое слово…       — Отжать?       — Да! Отжать! Вот именно отжать у нас компанию. Вначале они позвонили Юре с папой и сказали, что если им дороги жизни их близких, то компанию придется отдать. А Пашенька с Юриком эти угрозы всерьез не приняли. Это уж потом, когда Кирюшу похитили прямо со школы…       — Что? Киру похищали? Мама, что за бред? Да если бы ее похитили в… Сколько ей тогда было? Двенадцать? Тринадцать лет? Сколько?       — Чуть больше четырнадцати.       — Если бы ее похищали в таком сознательном возрасте, она все уши прессе прожужжала бы о своих страданиях. Пусть не тогда, пусть сейчас. Это идиотизм, который я даже слушать не хочу. Слишком хорошо я знаю свою бывшую «самопровозглашенную».       — И тем не менее, ее похищали. Похитители прислали Юре с Леночкой видео. Андрюшенька, у меня до сих пор сердце кровью обливается, когда я вспоминаю то видео. Кирочка в каком-то подвале сидела на табурете избитая, вся в кровоподтеках, руки девочки были связаны. Она так плакала, Андрюша, так умоляла ее спасти, а рядом с ней стоял здоровый бугай весь в черном, с черной рожей…       — Негр?       — Нет, шапка такая черная с дырками для глаз. И этот бандит сказал, что если Воропаев в течение шести часов не выбросит в свободную продажу десять процентов своих акций, то он сразу изнасилует Кирочку. А если акции не будут выброшены и еще через двенадцать часов, после этих шести, то девочку начнут присылать родителям по частям.       — И что наш дражайший Юрий Васильевич? Выбросил акции?       — Ну конечно!       — И Киру вернули?       — Как ни странно — вернули.       — Вот так запросто? Какие-то интересные похитители. Даже выкупа не потребовали. Ограничились десятью процентами акций «Zimaletto». При чем, заметь, не подаренными им, а просто выброшенными в свободную продажу.       — Андрей, я прошу тебя не иронизировать! Это была всего лишь демонстрация серьезности их намерений! Понятно?       — Ты хочешь сказать, что было и продолжение у этой истории?       — Было. Буквально сразу, как Кирочка вернулась домой, Юрка отправил детей и жену во Францию, надежно спрятав их там от этих бандитов. А перед папой встал очень тяжелый выбор…       — Мам, подожди! — перебил я. — Ты хочешь сказать, что отцу пришлось выбирать между нами?       — Все еще хуже, сынок. У нас не было никакой материальной возможности спрятать ни меня, ни тебя. И тогда Юрка снова пришел нам на помощь, только ведь и у него карман не резиновый, он мог спрятать только кого-то из нас, или меня, или тебя. Мы с папой выбрали твою безопасность.       — И за нее вы пообещали женить меня на Кире? Да?       — Да.       — А у меня вы спросили нужна ли мне такая жизнь? Все-таки я уже не ребенком был, семнадцать лет как-никак. Почему вы отправили меня во Францию даже не поставив в известность об опасности? А может, у меня у самого были возможности скрыться? А может, я выбрал бы твое спасение, мама, а не свое? Нет, вы все решили сами. И что? Я теперь должен из благодарности пожертвовать собой?       — Ты позволь мне договорить, Андрюша, а потом поступай, как знаешь.       — Я не хочу! Не хочу ничего знать! Это было ваше решение. Ваше! И я за него расплачиваться не собираюсь! В конце концов, отец мог отдать акции «Zimaletto», отказаться от бизнеса, мог…       — А ты меня совсем не слушал, Андрюша. Мы снова были в долгах и не Юрке! Отдать компанию и остаться с долгом? — мама заплакала. — Тогда нас всех ждал один конец — пули в лоб, эти ребята шутить не любили.       Я только открыл рот, чтобы разразиться тирадой по поводу занятия денег у сомнительных личностей. Только хотел сказать ей цитатой из «Брата»: «Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе», как мама перешла в наступление.       — Помолчи! Не смей обвинять отца! Он не мог предвидеть, что так получится… Ты улетел во Францию, мы остались здесь разгребать все это дерьмо! — Господи, я не узнавал маму. Сейчас это была очень решительная и совершенно не гламурная женщина.       — Я виноват? Я по своей воле улетел и оставил вас разгребать мое дерьмо?       — Я такого не говорила!       — А как еще я должен был тебя понять? — сдерживаться уже почти не удавалось. — Тебе не удастся перевесить вину на меня, и не надейся, — я снова встал, и пошел к двери.       — Меня похитили, Андрюша. — в спину мне жалобно прошептала мама.       — Что? — я вернулся, сел рядом, заглянул ей в глаза. Вот тут мне и стало страшно: она говорила правду!       — Меня избивали, насиловали, снимали это на видео и отправляли Паше. И требовали только одного, отказаться от акций. — маму трясло, как затрясло и меня, но говорила она тихим, мертвым, совершенно безликим голосом. — Эти сволочи не учли только одного, что когда человеку терять уже нечего, он становится непредсказуем и опасен. Вот и Пашенька стал непредсказуемым и очень опасным. Выбора ему не оставили, так и так финал один. И папа пошел в милицию, хотя его предупреждали, что если он обратится к силовикам, то и мне, и ему не жить. Он предпочел быструю смерть вместо мучительной.       — О, Господи! Мамочка, неужели все это правда?       — В ящике стола лежат кассеты. Не хотелось бы, чтобы ты видел, как меня насилуют, но если без этого не обойтись… — мама встала и пошла к столу.       — Нет, мамочка, нет. Я верю, это я так… от ужаса.       — Хорошо, не хочешь кассеты, взгляни на это, — мама протянула мне конверт.       — Что это?       — Там фотографии с судебно-медицинской экспертизы. Смотри, не бойся, там меня голой нет. А если и есть, то интимные места закрыты черным прямоугольником.       Я вытащил первую фотографию и едва не закричал. Мама стояла с опухшим лицом, нос свернут на бок, синяки вместо глаз, здоровый синяк слева на подбородке, губы разбиты и какие-то немыслимые огромные кровоподтеки по всему телу. От боли, бессилия и злости мне захотелось выть! Боже мой, да как она все это вынесла?       — Мамочка, — я обнял ее, усадил рядом с собой. — Бедная моя. Как ты смогла пережить такой ужас?       — Я? Мне всего лишь было больно, страшно и противно. А вот как Павлик смог все это пережить, я вообще представить себе не могу. Поверь мне, Андрюша, гораздо хуже не тому, кто уезжает, а тому, кто провожает.       Я вдруг представил Катеньку на месте мамы…       — Андрей, Андрюша! — услышал я словно сквозь слой ваты в ушах. Мать поливала меня водой и била по щекам. — Андрей! Ты меня слышишь?       — Что это было?       — Ты потерял сознание.       Я понял, что мама была права, что провожающим тяжелее, если одна только мысль о муках Катюши смогла вырубить такого бугая, как я.       — Как тебя спасли?       — Не знаю, в детали операции нас не посвятили, ворвалась группа людей с автоматами, одного убили, двое других сдались, а меня освободили.       — А Юрий Васильевич знал, что папа обратился в милицию?       — Нет, ему велели язык держать за зубами, никому об этом не рассказывать, даже Юре. Ну, что ты на меня так смотришь, Андрюша? Да, они подозревали Юрика, но, как потом выяснилось, он ни в чем виноват не был.       — Как это выяснилось?       — На суде! Милиция задержала двоих бандюг, и оба они назвали заказчиком какого-то Мартина Дворжака, гражданина Чехии, которого незадолго до их ареста ликвидировал киллер.       — Зачем же они выполняли заказ мертвого человека? — ухмыльнулся я.       — На суде их тоже об этом спросили. Один из них ответил, что раз деньги получены, то работа должна быть выполнена. Зря ты на Юрку думаешь, Андрюша. Ему тогда ничего не угрожало, но он предложил отцу пятнадцать процентов своих акций переписать на этих нелюдей, чтобы у нас хоть что-то осталось.       — Надо же, какой благородный рыцарь, — не поверил.       — Да! Благородный. И давай без иронии, история еще не закончена.       — Господи, что еще?       — Ты мою фотографию видел, значит, понимаешь, что мне нужна была пластическая операция?       — Понимаю.       — Ее тоже оплатил Юра. Теперь ты понимаешь в каком мы долгу перед ним?       — А вы до сих пор не отдали деньги?       — Ну, что ты! Давным-давно отдали. Только ложка дорога к обеду… — мама очень надолго замолчала. — Сынок, ты должен понять папу. После всего, что случилось, он винил себя, винил тебя, и…       — Сын для него вообще перестал существовать, так?       — Не так. Он сломался. Он стал бояться кого-либо любить, к кому-либо привязываться. Он словно отрезал от себя все человеческие эмоции. Понимаешь?       — Но тебя-то он любит!       — Любит. Без сомнения любит, однако не так, как раньше, а… по инерции, что ли. А вот к Кире привязался, но как-то болезненно, из-за того, что и ее похищали.       — Может…       — Не может! Твой отец давно ничего не может, и это не любовь к женщине. Это другое. И крутит им Кирюша, как хочет. Особенно сейчас, после того, как он решил, что ты нас всех предал. Андрей, уступи им, прошу тебя, уступи. Ради нас всех! Они же все равно своего добьются, не мытьем, так катаньем.       — Нет! — я пошел к двери…