POV Андрей Жданов.
— Кать, как ты думаешь, кто он? — Ты о ком? — Кто этот наш таинственный «доброжелатель»? — А почему ты о нем вдруг вспомнил? — Потому что этот госзаказ прилетел, как по мановению волшебной палочки, неизвестно каким чудесным образом. — Ты думаешь, что это «доброжелатель» постарался? — Конечно! — А вот и нет! — и Катя победно посмотрела на меня. — Это был вовсе не наш «доброжелатель». — А кто? — Ты только что его видел! — Ва… Валерий Сергеевич?! — Да! — Не может быть! — Может, Андрюша, может. — Видишь ли в чем дело, малышка… Даже самые близкие, даже родственные связи на таких тендерах не играют решающей роли. Понимаешь? — А что играет роль? Откат? — Да, откат. А на него у твоего папы нет, как я понимаю, возможностей. Да и зачем бы твоему отцу тратиться на чужого дядю? — А «доброжелателю» зачем? — Катюша прищурилась. — Не знаю. И это меня очень пугает. Как бы нам из огня да в полымя не попасть. — Андрей, ты заблуждаешься. Твой тендер… Это папа его пробил. Вернее… Пробила я, но благодаря папе. Понимаешь? — я отрицательно помотал головой. — Хорошо, я попробую все объяснить. — она секунду помолчала. — Помнишь, как ты принял меня на работу вопреки желанию Киры? — Помню, конечно. И что? — Я тогда вышла из твоего кабинета и услышала, как ты сказал своей, как я тогда думала, невесте: «По какому праву оскорбляешь и унижаешь людей? За что ты обидела Катерину?», а назавтра в кафе ты вступился за меня еще более яростно: — Не смей так говорить о Катерине! — Ты меня хамкой можешь называть, а я ее девкой — нет? Так да? — Да. — И почему? — Потому, что ты и есть хамка, а Катя… Катенька не девка! Ясно? — Не девка? А кто она? Кто, если не девка? — Катенька девушка. И очень надеюсь, что моя девушка. — Катя, я помню наш первый поход к кафе, только я не понимаю, какое это имеет отношение к тендеру. — Погоди, сейчас поймешь. Не перебивай меня, пожалуйста. — Не буду. — Потом был твой разговор с твоим папой, а потом… Потом я увидела, как ты готов был сдаться, мне тогда даже показалось, что ты живой труп, но ради меня ты не сложил лапки кверху, а начал бороться. Вот в тот момент я и решила сделать все, что только смогу, чтобы помочь тебе выкарабкаться. — Катенька, я очень тебе благодарен за это. Не часто ты меня балуешь такими откровениями. Но… Это никак не объясняет каким образ… — Если бы ты меня не перебивал, давно бы все понял. Короче, я пришла домой, а у нас в гостях дядя Володя. — А дядя Володя — это, прости, кто? — Брррр! Еще раз перебьешь, покусаю. Дядя Володя это бывший папин сослуживец, а ныне… Владимир Егорович Трушкин. — Кто? Тот самый? — Тот самый!.. Ну, вот… Дядя Володя хвастался своим сыном, папа, естественно, мной. Рассказал, что я работаю помощником президента в «Zimaletto», чуть ли не вице-президентом. Владимир Егорович после папиной наливочки был уже тепленьким, начал пыль в глаза пускать, что он-де весь из себя крутой, может одним росчерком пера эту мою «Зималетту» (это он так сказал) осчастливить госзаказом, у них, мол, через две недели будут проводить тендер на пошив парадной формы. Время для заявок уже кончилось, но он запросто может, если я завтра же отправлю ему заявку, оформить ее задним числом. Я уцепилась за его предложение зубами… — Кать, что-то не вяжется. На заявке об участии должна была стоять моя подпись. — Она стояла. — Как это? — Ты же, когда бумаги подписываешь, смотришь не на документы, а на меня, — засмеялась Катюша. — Слушай дальше. Итак… Я уцепилась за его предложение зубами, и уже на следующий день папа отвез дяде Володе заявку. Если бы я отправила факсом, он бы благополучно выбросил его в корзину и забыл. А когда отец сам ему привез... В общем, выбора у него не было. — Почему? Он так же мог отправить в корзину заявку, которую лично привез Валерий Сергеевич, как и присланную тобой по факсу, едва за твоим папой закрылась бы дверь, а потом получить свой откат, вон хоть с той же «Фонтаны» и положить деньги себе в карман. — Не мог! — Почему? — Во-первых, нужно знать моего папу. Если он за что-то берется, то доводит начатое до конца. Знаешь, какие у него позывные были? — Какие? — «Клещ»! Понимаешь? Да дяде Володе проще было бы самому выброситься в корзину, чем выбросить туда заявку, которую принес отец. А во-вторых, папа дал откат, самый дорогой. Никто бы не смог перебить его цену. — Что? — Папа в свое время спас жизнь и дяде Володе, и его сыну. — На войне? — Нет, в девяностые. Но это не моя тайна. Да и не знаю я никаких подробностей. Только я не раз и не два слышала, как Владимир Егорович говорил, что он в неоплатном долгу у папы. А когда папа положил перед ним папку, то сказал: «Сделаешь, и мы в расчете». — Кать, а как тебе удалось отца так настроить? Почему он согласился помочь «Zimaletto»? — Я его попросила, — сказала Катенька так просто и обыденно, как будто в таких взаимоотношениях с отцом и не было ничего необычного. Господи! Это как же нужно любить свою дочь, чтобы по одной ее просьбе бежать в Министерство, хватать за горло самого Трушкина и оплачивать ценой его жизни чужой в общем-то счет? А для Кати в этом нет ничего удивительного. Она просто попросила отца… И все. Думаю, что если бы отец ее о чем-то попросил, она тоже разбилась бы в лепешку, но сделала все, что от нее зависит, чтобы выполнить его просьбу. В этот миг я почему-то вспомнил своего отца, готового принести мою жизнь и честь в жертву Золотому Тельцу, и мне захотелось завыть. Блядь! Неужели папа не понимает, что ни за какие деньги нельзя купить вот этого «Я его попросила»? Неужели не понимает, что отец — это когда: «Узнаю, что чем-нибудь Екатерину Валерьевну обидел, вмиг отрежу то, чем обидел». И ведь отрежет, два раза не задумается! Ему будет плевать, что сам в тюрьму сядет. Потому что слово честь для него не пустой звук. — Катенька! Почему ты мне ничего не сказала раньше? — А вдруг бы ничего не получилось? Я ведь не знала наверняка, что у дяди Володи все получится, ведь не только от него зависел результат, правда? Ты бы расстроился. А зачем? Согласись, что лучше неожиданная радость, чем рухнувшая надежда. — Согласен. Спасибо тебе, солнышко. Большое спасибо. — Не за что. У меня просто была такая возможность, вот и все. — Господи! Как же я люблю тебя, Катенька. Ты просто не можешь себе представить, как я тебя люблю. — За то, что помогла? — Вот глупенькая, разве за это любят? — А за что? — Не знаю… Ни за что, я просто вдруг осознал, что если тебя рядом нет, то мир становится серым и безвоздушным. И еще холодным, очень холодным. А когда ты рядом, то есть чем дышать, и все приобретает насыщенный цвет, и становится тепло. — Это и есть любовь? — Не знаю. Может быть. Катюша, как бы это не называлось, я знаю только одно: ты самый близкий и самый родной мне человек. И я все время хочу тактильных ощущений. Понимаешь? Нет, это конечно очень здорово, когда я тебя вижу и слышу, но… Как же это тебе объяснить? Когда я к тебе прикасаюсь, у меня внутри зажигается свет. Это невозможно передать словами! — Вот так? Да? — спросила Катюша, коснувшись моих губ своими. — Так ты загораешься, да? Кто сказал, что гипс на ноге может помешать сгореть дотла? Не верьте! Никому не верьте! Когда двое хотят друг друга, так, как мы в тот момент хотели, никакие гипсы и переломы не могут этому помешать. Наоборот! Своей загипсованной ногой Катя так сильно вжимала меня в себя, что мы с ней срослись, как близнецы Сиама… — Это правда, ты светился! Андрюша, если бы ты мог себя видеть со стороны… Ты был похож на… На солнечное божество! — прижав мою голову к своей груди с восторгом сказала, все еще тяжело дышащая, Катенька. — Кажется, я понимаю, о чем ты говорил. — Боюсь, что нет. Когда ты кого-нибудь полюбишь по настоящему, ты поймешь, о чем я говорю. — Андрей, а почему ты думаешь, что я никого не любила и не люблю? — Смешная ты. Катенька, мне очень с тобой хорошо, ты страстная, нежная, сексуальная, невероятно желанная. Но… — Я не светилась? — Раньше нет, а сегодня я впервые в тебе увидел зажигающийся огонек. — Андрей, ты мне очень нравишься. Честно-честно. Может это и есть любовь? Я не знаю. Я когда-то думала, что я люблю, но сейчас понимаю, что я не светилась. Значит, наверное, не любила. С тобой все по-другому.***
В тот вечер мы успели съездить в «Европейский Центр ортопедии» к профессору Кристиану Кинасту. Он подтвердил диагноз, заменил гипс ортезом и отпустил нас с миром. А из клиники я увез Катеньку к себе домой, мне она была гораздо больше нужна, чем даже ее родителям. И плевать, что нам пришлось выдержать невероятный скандал с Валерием Сергеевичем, который приехал за дочерью около одиннадцати ночи, и такое устроил, что не только мой, но и соседние дома дрожали. И плевать, что Катюшин отец заявил, что из моего дома для нас есть только два выхода — либо Катя выходит в подвенечном платье, либо меня выносят, пусть даже в очень красивом и дорогом… гробу. Мне было плевать на все, лишь бы быть рядом с Катенькой. Она была мне необходима! С ней я начинал светиться!..