POV Андрей Жданов.
Кто-нибудь может мне объяснить, почему белые полосы жизни непременно сменяются черными? Такое хорошее настроение у меня было, такой удачный день, и на тебе — к вечеру день манны небесной обгадили, как только можно. Вначале Ромка хорошо постарался, чтобы испортить мне настроение, а потом и отец добавил. Черт возьми, ну почему всем кажется, что они знают, что для меня лучше, как я должен себя вести, что или кого любить и так далее? Кира точно знает, что я без нее пропаду, что она, и только она, может меня спасти. И личную помощницу мне найти может, и моей невестой сама себя назначить может, и что мне носить, и каким парфюмом мне пользоваться, она тоже знает лучше меня. Вот и покупает мне тонны рубашек и одеколонов, которые я складирую в багажнике и вожу с собой. Мент нынче тоже эстетствующий пошел, не всегда деньгами получается откупиться, вот тут в ход и идут рубашки да парфюм модных брэндов. Ромка точно знает, что меня нужно спасать от женщин. Ему, почему-то, кажется, что я маленький мальчик и зерна от плевел никак не отличу. Вот он и бросается на амбразуру. В тот, до поры до времени благословенный день, Малиновский позвонил перед самым концом работы. Разговор начал аккуратно, с анестезии, чтобы я, значит, и не заметил, как меня начнут препарировать. — Палыч, а давай сегодня завалимся в бар! — В честь чего? — спрашиваю. — В честь нашей встречи, мадам.* — ответ был предсказуемым, можно было даже не спрашивать. — Нет, Ромио, мне сегодня нужно еще поработать… — Погрезить об очкастом крокодильчике, — подхватил Роман. А вот это было уже двадцать два**, перебор. Значит, Ромка все-таки заскочил к Урядову, посмотрел Катину фотографию, а может, уже успел на пару с Жориком как следует пройтись по ее внешности. А ведь я ведь, кажется, ясно ему сказал, что полюбил Катю. — Ромка, ты ходить умеешь? — устало спросил я. — Да, а что? — он не почувствовал, что сейчас будет. — Тогда иди нахуй. Еще одно неуважительное слово о Кате и наша предыдущая ссора покажется тебе детской шалостью в песочнице. — Палыч, ты чего? Я же пошутил. — Ты не будешь больше шутить по поводу Катерины. Никогда! Или будешь, но уже вдалеке от меня. Причем навсегда. Я заставлю тебя уважать ее. Это понятно? — Понятно. Только… — Закрыли тему. — Закрыли, так закрыли. Я о другом. Точнее о другой. — Ну? — Ты на Вику не претендуешь? — Не претендую. Я же сказал, что люблю Катю. — Значит, Клочкову я могу окучивать? — Давай, садовник, окучивай розы куст, только про шипы не забывай. — Ты ничего не понимаешь, Викуся конфетка. Фигура, лицо, стиль. Мммм. Так бы и съел. — Приятного аппетита. Только учти, что это очень дорогая конфетка. — Вот ты какой? Как о Кате, так слова нельзя сказать, а как о Вике… — Я всего лишь констатировал факт. Вика на мели, а жить она привыкла по-королевски. — Ну, а я? Я тоже всего… Я бросил трубку, ругаться не хотелось и без друга оставаться не хотелось, а это вполне могло произойти, если бы я дал ему закончить фразу. Если Ромка слепой и не видит красоты Катеньки, то это не значит, что я позволю ему упражняться в остроумии по поводу ее внешности. Да если бы она и в самом деле была некрасива, то и тогда для человека должно быть достаточно, того, что это выбор его друга, чтобы навсегда закрыть рот и забыть не только о сарказме, но даже о легкой иронии. Завершился этот, казалось бы, прекрасный день, грандиозным скандалом с отцом. Папа позвонил мне вечером, таким поздним вечером, что, пожалуй, уже ночью. — Ты что это себе позволяешь? — вместо приветствия начал родитель. — Па, ты о чем? — Я тебя не для этого на свое место посадил, совсем не для этого, — он говорил тихо, но мне, почему-то, казалось, что на меня кричат. — Милко уволился, а ты даже не счел нужным поставить меня в известность?! Когда отец вот так разговаривал, у меня падала планка. Мне хотелось сделать сразу две взаимоисключающие вещи. Во-первых, немедленно бросить трубку, а во-вторых, так же немедленно попросить прощения. И каждый раз, пока я решал, какой из вариантов мне выбрать, отец успевал высказать все, что хотел и уйти по-английски, не попрощавшись и не выслушав ответа. Так было всегда, но не в этот раз. — Ты что молчишь? Я тебя спрашиваю! — По-моему, папа, ты не спрашиваешь, ты просто высказываешь претензии. А я их слушаю. Задай вопрос и я отвечу, если смогу. — Что ты себе позволяешь? — Хороший вопрос. И какой на него предполагается ответ? — Андрей, ты обязан понять, что я должен быть в курсе всех дел в «Zimaletto». Что ты только временно исполняющий обязанности президента, что ты любое свое решение должен согласовывать со мной, и о любом ЧП тут же мне докладывать. Понял? — Не понял. По уставу компании… — При чем здесь устав? — О, как? Стало быть, устав ни при чем? А что же тогда при чем? На сегодняшний день я, папа, я и никто другой глава компании. И сам решаю, что для «Zimaletto» хорошо, а что плохо. И сам отвечаю за свои решения. — это, конечно же, было грубостью, но то, как отец решил сделать из меня марионетку, тоже большой вежливостью не назовешь. — Да кто ты такой? Сопляк, временно поставленный мной во главу компании! Ты обязан отчитываться в каждом своем шаге, иначе я быстро найду тебе замену. Обычно я стараюсь уйти от всяких конфликтов. Особенно с отцом. Уж не знаю почему, но так повелось с детства. Любое решение родителей, любое их наказание было обязательно к исполнению. При этом меня никто не бил, да и не ругал особо. Ну, иногда отец мог надавить интонационно, ну, мама могла, не слыша моих протестов, записать меня на бокс или надеть на меня матросский костюмчик от которого выворачивало. Я всегда жалел родителей какой-то постыдной жалостью, как жалеют не очень далеких людей, поэтому и старался с ними не спорить. Это не было снобизмом с моей стороны. Честное слово — нет! Как же мне объяснить, чтобы вы меня правильно поняли? Пожалуй, так: я всегда себя чувствовал старше родителей и жалел их, как взрослые люди жалеют детей, которые по незнанию суют пальчики в розетку и даже не понимают, как им повезло, что в этот раз пронесло. В этот раз не пронесло. Я взорвался, как бочка сухого пороха в которую неосторожно бросили горящий окурок. — А ты кто такой? По какому праву ты, рядовой пенсионер и обычный акционер раздаешь указание пусть и временно исполняющему обязанности, но президенту и такому же акционеру? Этого папа не ожидал, да и я, честно говоря, не ожидал от себя такого. Никак не ожидал, а уж папа тем более. Он даже онемел на какое-то мгновение. Зато потом заговорил со мной спокойно и уважительно. — Андрей, ты чего разошелся? — Потому что достало, — я все еще кипел, — все считают меня каким-то недоумком, при этом называя ботаном. Все пытаются согнуть меня в бараний рог, при этом требуя от меня ответственных и зрелых поступков. Папа, мне почти тридцать лет, я руковожу компанией, а ты требуешь от меня, чтобы я был марионеткой. При этом не объясняя зачем я тебе на этой должности, если ты и дальше собираешься руководить «Zimaletto». Знаешь, у меня создается впечатление, что ты просто ушел от какой-то ответственности, переложив ее на мои плечи. Так что ты меня, конечно, прости, но пока я отвечаю и перед работниками, и перед законом, и перед своей совестью за компанию, решения буду принимать я сам. И тебе придется смириться с тем, что я не стану звонить тебе по каждому пустяку и советоваться с тобой. Не устраивает — ставь на мое место Сашку. Я возражать не буду. Продам акции «Zimaletto» и открою свое дело. — Андрюша, я столько сил, столько лет отдал компании, столько денег туда вложил, что ты должен меня понять, я хочу быть в курсе всех дел. — Это совершенно другой разговор. Я могу тебе хоть каждый день отправлять отчеты. Но руководить мною я тебе не дам. — Сынок, ты просто не представляешь, сколько там… — он хотел мне что-то сказать, я это чувствовал, но он не сказал. — Там столько всего, всяких подводных течений. — Так расскажи мне о них, поделись! Я должен знать, что за скелеты прячутся в шкафах «Zimaletto». — Нет-нет, ничего особенного, — быстро, слишком быстро проговорил папа. — Не хочешь? — Да нет там ничего такого о чем стоило бы рассказывать. — Ладно, тогда я вызываю аудит. Я нажал на кнопку «сброс», а затем совсем отключил мобильный. Да, это была манипуляция. Но если отец боится аудита, то уже с утра он будет в «Zimaletto». Вот тогда и поговорим.***
Следующий день начался прекрасно! Нет, даже волшебно. Я еще только подходил к приемной, а сердце уже стало выстукивать дробь. Почему-то я был уверен, что вот сейчас я открою двери, а на диванчике скромно сидит Катюша, дожидаясь меня. Так оно и было. — Доброе утро, Катенька. Можно я отчество опущу. — Доброе утро, Андрей Павлович, конечно, — она так мило смутилась. — Давно ждете? — Нет, что вы, я совсем недавно пришла. — Проходите в кабинет, нам многое нужно обсудить. — я открыл перед Катюшей двери и пропустил ее вперед. Она глянула на меня, как на какое-то чудо. Видно не привыкла к нормальному, совершенно нормальному отношению мужчины к женщине, к элементарному этикету. — Спасибо, Андрей Павлович. — Присаживайтесь, — Катя села на стул и сложила руки на коленях, и позой и взглядом давая понять, что она готова приступить к работе. — Катюша, у нас с вами появилась первая проблемка. — У вас со мной? — Нет, у нас. У вас и у меня. — Какая? — Видите ли в чем дело. Я предполагал разместить вас в приемной, но… Так уж получилось, что место в приемной занято. Дать вам кабинет вдалеке от моего я не могу… — Простите, а почему? — Потому что вы будете моей правой рукой. Ну, где вы видели правую руку, которая разгуливает сама по себе, далеко от… — я запнулся. — От хозяина? — Катенька, какой же я вам хозяин? Я просто остальная часть организма. Вот только слова, определяющего мою роль подобрать не могу. — И не надо. Я поняла. Я всегда должна быть рядом, так? — Совершенно верно, умница вы моя. — Ваша? — Конечно моя! А чья же еще? Вы моя правая рука, значит, и умница тоже моя! — и улыбнулся в ответ на ее улыбку. — Андрей Павлович, а куда ведет дверь слева? — В конференц-зал. — Не вариант. А вторая дверь? — Вторая точно не вариант, там кладовка. — Я могу посмотреть? — Конечно. Катя встала, открыла двери в чулан и зажгла там свет. — Андрей Павлович, а можно мне здесь кабинет устроить? — Катенька, там душно, там жарко, там нет окна. Нет, это не выход. — Выход. Еще какой выход. Нужно только поставить кондиционер, принести цветы и… И сделать влажную уборку. Тогда я всегда под рукой буду и в тоже время у меня будет свой укромный уголок. Она склонила голову набок, просительно на меня посмотрев. — Решено, Катюша. Тогда я сейчас дам распоряжение приготовить вам кабинет, а мы пока… Катенька, вы сегодня завтракали? — Да. Меня не выпустят без завтрака из дома, — она премило улыбнулась. — А мне компанию не составите? Ужасно хочется есть, а я не могу уйти без правой руки. Тут за углом есть замечательная кофейня. Я позавтракаю, вы попьете сок, и мы немного познакомимся. А то это как-то несерьезно — ничегошеньки не знать о своей собственной правой руке. Согласны? — Андрей Павлович, я видите как одета, и вообще… — Прекрасно вы одеты, Катенька, — я позвонил, распорядился приготовить кабинет для Катюши, подхватил девчонку под руку и потащил ее к лифтам, совершенно забыв, что может прийти отец.