Пожар в моем лесу

Курапика спускается вниз по склону за Куроро, петляя между деревьев, не сводя взгляда с широкой мужской спины. Несмотря на кажущуюся на первый взгляд тесноту, оттого, что на каждом сантиметре что-то растет, что-то растопыривает высокие и низкие зелёные стебли, а иногда и яркие цветки, всё равно странно просторно, свежо, будто всем хватает места. Деревья ветвистые, листья поблескивают разноцветной мозаикой от почти белых, солнечно-желтых на светлых верхних кромках, до бирюзово-синих в обволакивающей тени. Пятна света хаотично разбросаны везде вокруг, как редкие лучики, достигшие дна сквозь толщу воды. Так и виляешь: секунда – день, минута – ночь. Сказочно, волшебно. Загадочно, но не страшно. Словно маленькая шкатулка, маленький мирочек, ограниченный глубокой, пусть даже живой темнотой, только для двоих. Эта атмосфера – его шанс. Времени до того, как они выйдут из этого леса должно хватить на откровенный ответ на один, нет, на два вопроса. В странных дневных сумерках легче сказать, то, что на самом деле. Курапика сравнивается с Куроро и шагает быстрее, чтобы не отставать. – Эм, Куроро… сан? Куроро не отвечает и не поворачивается к нему, просто мычит, отводя рукой мешающую ветку, показывая, что слышит его. К Куроро нужно подступаться осторожно, поэтому Курапика начинает с пустяка. – Почему ты… то есть вы*1… – несмотря на то, что еще несколько минут назад, в храме, Курапика спокойно и фамильярно обращался к Куроро, но теперь почему-то за это грызет совесть. – Не носите кимоно? – всё ёкаи, которых вчера встретил Курапика, были в традиционной одежде, и парню интересно, почему Куроро изменяет этой традиции. Курапика не сводит взгляд с лица мужчины, в ожидании ответа, которого нет уже несколько секунд, будто его и не слышали вовсе. Парень разочарованно опускает глаза, как неожиданно Куроро произносит простое, сухое и честное: – Я умер в своем плаще. С чего бы мне носить что-то другое? Зрачки Курапики сужаются. Куроро… Жил? – Хочешь, чтобы я носил кимоно? – поворачивает голову ёкай. – Н-нет, - произносит Курапика, представляя, как по телу мужчины струилась бы свободная и нарядная ткань. «Вам и так очень идет.» – Мне идет, говоришь? – сомневаясь, переспрашивает Куроро. Курапика сказал это вслух? Блондин мотает головой, не желая задумываться. Так, у него остался ещё один вопрос. – А Хисока-доно… – начинает Курапика, стараясь добавить как можно больше сочувствия и понимания в голос. – Он, наверно, очень дорог вам… Просто до дрожи в пальцах интересно, что связывает того развязного общительного молодого человека и сдержанного, угрюмого Куроро. Эти двое чем-то похожи между собой, но этого, как правило, недостаточно, чтобы один тосковал по другому. Но раз Хисока так легко позволил Курапике сюда заявиться и даже благословил, то тогда получается, что их связывал только договор ками и хранителя. И, чёрт, хочется верить, что именно так оно и есть. – Вот ведь любопытный, – раздражается Куроро, смотря вперед. – Извини… – опускает голову Курапика, задумывается и виновато добавляет. – …те*2… Куроро кидает взгляд на Курапику, а потом поясняет, словно в награду за вежливость. – Хисоке было любопытно, каково это – иметь хранителя, который, как собачка, сделает всё, стоит только чуть повысить голос. Он был первым человеком, не просившим пощады, вот я и привязался. Не бери в голову. Курапика, повеселев от полученной откровенности, прерывает вдох, но от следующей собственной мысли снова гаснет. «Насколько же… больно? Да, именно больно, это должно быть.» Хочется знать ответы на всё вопросы, настойчивым роем вьющиеся в голове, а не только на жалкие два. На все. «Кем ты был?» «Тебе нравилось жить?» «Почему умер? Почему стал ёкаем?» «С Хисокой-доно было интересно?» И… «Что ты думаешь обо мне?..» – Смотри-ка, – Куроро показывает на большой просвет между веток, в котором видно ровно насыпанную гальку - дорогу. – Вот и выход. Хочется, но… разве так возьмешь да спросишь? В груди Курапики, под аккомпанемент учащающихся гулких ударов сердца, снова поднимается жажда открытия и волнение. Когда он только пришел сюда, было темно; Курапика сразу свернул на тропинку, даже не успев толком рассмотреть домики поодаль. Ему думается, что вся деревня, все ее жители: бабушки и дедушки, домохозяйки, умелые хозяева и их непоседливые дети, сейчас собрались там, за ветками, с подарками, с угощением и открытками, и тихо, терпеливо ждут, а когда блондин выйдет на свет, то громко и радостно прокричат, улыбаясь всем лицом: «Поздравляем!» или «Добро пожаловать!», словно Курапика – долгожданный, единственный и любимый именинник и гость. И хотя такого, конечно же, быть не могло, от самих мыслей и от калейдоскопа воображаемых, радостных от встречи с ним лиц, становится до визга тепло и счастливо. Курапике кажется, что первого попавшегося дружелюбного человека он крепко-прекрепко обнимет, и от каждого шага по тропке, к солнцу, улыбка становится всё искреннее, наивнее и довольнее. – Подожди здесь, – Куроро преграждает путь рукой и Курапика, не успевая затормозить, налетает грудью на его ладонь. «Вот же!..» – надувается Курапика. Куроро медленно, осторожно спускается, с опаской выглядывает из-за веток. Насторожено выходит и, встав на гравий, ещё разок оглядывается по сторонам. «Ну, конечно, так все и побежали встречать тебя, Курапика,» – комментирует кто-то противный в голове блондина. Ну знаете, тот самый, который обычно произносит презрительное: «Я та-ак и знал!», когда что-то идет не так, как вам хочется. Куроро, убедившись, что на них не налетят с вилами и оберегающими талисманами и не забрызгают святой водой прямо тут, машет Курапике, чтобы тот спускался, и парень, поймав знак, быстро перебирает ногами по отвесному склону, чудом не врезавшись в Куроро, пытаясь затормозить, пробегает пару лишних метров по твердым камушкам, а не мягкой, сыпучей почве. Останавливается и смотрит. Голова сама мельком поворачивается влево: на цепь далеко разбросанных друг от друга домиков, и только потом уже вправо, чтобы заново лучше рассмотреть, откуда он пришел. Местность холмистая, и видно, что на петляющей дороге, кроме одной одинокой остановки и пары дорожных знаков, ещё пару тройку километров ничего нет. Курапика припоминает, что единственный нормальный и более-менее, ну не то чтобы густонаселённый, но всё же город – с магазинами: одежды и продуктовыми, кафешками, домишками, даже навязчивой рекламой на стендах, остался где-то далеко, ни больше ни меньше – два часа молчаливых деревьев и холмов из окна пустого скучного автобуса. А слева, метров так через триста – последний, замыкающий тянущуюся вглубь деревни нитку электропередач, телеграфный столб и первый к Куроро и Курапике домик. Дальше – много таких, обыкновенных, недорогих деревенских домиков, в которых, если верить внешнему виду, должны жить простые и искренние люди. Хоть и не слишком далеко, но никакие звуки повседневности и суеты, вроде скрипа несмазанных велосипедов, стука множества деревянных сандалий, лаянья и кудахтанья живности, незамысловатых разговоров не доносятся до ушей. Только шелест гуляющего ветра и расслабленный треск цикад и кузнечиков, будто во всей деревне и не живет никто, уехали, а дома попродавать забыли. И от этого как-то... умиротворенно и немного… совсем чуть-чуть – одиноко. – Пойдем, – отворачивается Куроро и от каждого удаляющегося шага под его ногами глухо шуршит галька. Курапика мыслями витает ещё где-то далеко за остановкой, провожает глазами ту сторону и наконец разворачивается, догоняя мужчину. Мужчина шагает неторопливо, и Курапика совершенно не пытается скрыть свое любопытство, мотая головой по сторонам, хотя все вокруг довольно однообразно. Поворачивается и проходит пару метров спиной, наблюдая как тот высокий телеграфный столб скачет и по чуть-чуть становится меньше и меньше. Хватается взглядом за далекую сопку, за её зеленого соседа поближе, и скользя по вытянутой возвышенности, поворачивается вперед, и от другого холма поменьше и впереди, снова спускается глазами к деревне и к домикам. Они проходят уже второй дом, но вокруг подозрительно тихо, спокойно. Безлюдно. – Почему никого нет? – спрашивает Курапика, поворачиваясь к Куроро. Ещё несколько таких пустых домов, и он начнет всерьёз подозревать, что Куроро... Курапика не знает, что именно, но наверняка со всеми что-то сделал. – Как знать? – Куроро легко пожимает плечами и сам непонимающе оглядывается на скромные, но далеко не обветшалые постройки. Курапика удивленно поднимает брови, не зная, что и думать. – Там, – Куроро вытягивает ладонь и показывает на дом впереди с большой вывеской, но отсюда не разглядеть, что написано. Видно пару столиков с навесами-зонтиками на просторном дворе, несколько пристроек, и на фоне округи местечко выглядит особенным. – Если ничего не изменилось, должен быть магазин. Они шагают по направлению к зданию, и Курапика ускоряется, когда за десяток метров до того дома, различаются звуки какой-то мелодии и обрывки коротких фраз, произнесенных двумя молодыми голосами. Из-за почти безжизненной тишины вокруг, Курапика отчетливо слышит, как собственное сердце ударяет по вискам, стучит как бешенное. Вот оно!.. Совсем скоро он увидит их!.. Тех, с кем предстоит видеться почти каждый день, с кем, возможно, у него завяжется дружба или наоборот – появится неприязнь. Курапика никогда не думал, что будет с таким трепетом ждать встречи с незнакомцами. Они подходят достаточно близко к вытянутому дому, и Курапика первым делом поднимает глаза на потрепанную деревянную вывеску, на которой красиво, разборчиво написано: «КИТОВЫЙ ОСТРОВ магазин-кафе» Романтичное название для обыкновенного-то магазина. По правую сторону от открытой двери, подпёртой камнем из-за жары в помещении, стоят поставленные друг на друга коробки с фруктами и овощами, к которым прикреплены картонки с крупными цифрами – ценой. Недалеко стоит холодильник с мороженным под красным навесом-зонтиком, в хаотичном порядке расставлены белые пластмассовые квадратные столики под такими же навесами, на них лежат заламинированные, красиво и понятно оформленные бумажные листки – здешнее меню. Курапика щурится и косит взгляд на ближайший стол к нему, чтобы рассмотреть ассортимент. Судя по картинкам – чай, кофе, пирожные, пара видов первого и второго, закусок. Все довольно обычно и скромно. Теперь парень концентрируется на звуке. Судя по редким помехам – играет радио. Курапика подозревает, что это какой-то иностранный хит, в котором то и дело повторяются типичные dance, love, summer, kiss и party. Между всем этим есть еще предложения, но Курапика сомневается, что они вообще несут смысловую нагрузку. Много всяких восхищенных завываний, и все это под простую и настолько веселую, искреннюю мелодию, что о возможном пошлом контексте, не хочется даже и думать. Действует как-то успокаивающе и расслабляюще. Куроро и Курапика шагают внутрь магазина, но из-за того, что дверь уже открыта, незамысловатая подвеска над их головами не бренчит, и Курапика не удерживается, очарованный новым местом, дотрагивается до нее рукой, заставляя длинные металлические палочки столкнуться и издать трель звенящих звуков, извещая о прибытии новых посетителей. Тесная комната оборудована всего несколькими прилавками и парой холодильников, но бегая глазами по полкам, Курапика замечает, что маленькое пространство организовано рационально, и что тут очень много всего: начиная необходимыми в каждом доме скромного выбора хлеба, масла, муки, яиц, пакетами с фаршем и грудинками цыпленка в небольшом морозильнике, продолжая ненужными чипсами, соками, газировками, упакованных пирожных и булочек местного производства, заканчивая бумажными полотенцами, губками, капроновыми колготками и женскими прокладками. Напротив одного из самых высоких стеллажей стоят два мальчика лет так двенадцати-тринадцати. Один - в зеленой легкой курточке и шортиках, с черной колючкообразной шевелюрой держит стремянку, на которой стоит другой – в белой футболке и голубых шортах, с на удивление снежными волосами и ставит какие-то коробки с подарочными конфетами (кому они нужны в деревне-то?) на верхнюю полку. Черненький кидает на пришедших быстрый взгляд и, словно по привычке, что гости сейчас быстренько что-нибудь выберут, и они вернутся к своей работе, возвращает его назад. Но потом соображает, что увидел незнакомые лица и снова удивленно поворачивается, пялится на пришедших ошеломленно и пугливо, как на прилетевших с другой планеты пришельцев, дергает за куртку своего приятеля. – Эй, Киллуа. – Ну что там, Гон?! – раздраженно отвечают ему, отвлекшись от сложного, требующего концентрации и равновесия занятия, и повернувшись. Но столкнувшись с новыми лицами, беленький тоже искренне удивляется, словно видит сенсацию, редкого зверя, которого ни в коем случае нельзя спугнуть. Мальчики недоуменно медленно кивают в знак приветствия, Куроро кивает в ответ, а Курапика уважительно слегка наклоняется всем корпусом. – Взрослые дома есть? – спрашивает Куроро, когда обе стороны уже успели рассмотреть друг друга. – Мито-сан… – начинает черненький, но запинается и поправляет. – То есть хозяйка ушла. – Мы за старших, – сощурившись, гордо выпрямляясь, добавляет беленький, явно пока подозревающий и прощупывающий новых гостей. - Почему вокруг так пустынно? – спрашивает Курапика, и мальчики немного расслабляются, услышав любопытный юношеский голос. – В соседней деревне – С., мацури*3, – серьезно, почти по-взрослому объясняет беленький. – У нас закончился мед, который мы покупали у Понзу-тян, вот Мито-сан и хочет встретится с ней и договорится о новой поставке. – Понзу-тян такая трудяга, – сочувственно говорит черненький, переглядываясь со своим другом. – На ее плечах и пасека, и храм. Она сама как пчелка, – он сгибает руки в локтях, прижимая их к телу и делая быстрые взмахи ладонями, изображая маленькие крылышки, и Курапика не может не поднять уголки губ от такого жеста, сделанного с таким серьезным лицом. Какой же этот парниша, должно быть, простой и наивный. – Почему вас не взяли? – задает логичный вопрос Куроро. На лицах мальчишек последовательно отражается целая серия эмоций: раздражение, негодование, смущение и недовольство, оба выдыхают и от беленького, кажется, Киллуа, наконец исходит ответ. – Мы под домашним арестом… – Но! – решительно и бодро говорит Гон, улыбчиво смотря на посетителей. – Мы знаем Т. как свои пять пальцев! Так что – не стесняйтесь, можете спрашивать нас, о чем угодно! Курапика хочет открыть рот, спросить про храм и про остальное, но его опережает Куроро. – Боюсь, детишки, – мужчина обрывает радость чёрненького настойчивый голосом. – Нам нужен именно взрослый. Киллуа надувает щеки, найдя мужчину больно недружелюбным и мысленно вычитает из его кармы пару очков, а Гон серьезно расстраивается. Однако буквально мгновение спустя, к нему будто снова приходит радостная мысль, и он выпаливает, желая продолжить разговор. – Вы же наши новые соседи, верно? – темно-медовые глаза прямо сияют. – Тонпе-сану всё-таки удалось продать тот дом, да? – он беззаботно глядит сначала на своего приятеля, а потом на прибывших. – Ту развалину?! – восклицает Киллуа, громко ударяя себя по лбу, серьезно и эмоционально, осознав, какие болваны его окружают. – Да вас же надули – вот бедняги! – Нет, – снова отрезает Куроро, и Курапике становится жалко не только добродушного паренька из-за неудачной попытки наладить контакт, а заодно и себя, думая, как бы это потом не сказалась на их взаимоотношениях. – Мы ничего ни у кого не покупали. Сначала лица мальчиков выражают недоумение, но потом становятся донельзя понимающими, даже разочарованными и скучноватыми, словно им вдруг рассказали, как исполняется известный на весь мир фокус. – Понятно, – бросает Гон и отворачивает взгляд, а Киллуа удрученно продолжает расставлять коробки. – Очередные экзорцисты пришли, – оглашает он свой вердикт. – Ну валяйте, храм на той… – он оставляет одну коробку, и поворачивается в сторону двери, рукой показывая направление. – На той горе. Только если вы завтра не вернетесь, мы даже в полицию сообщать не будем, - отворачивается и продолжает поправлять товар. – Достали уже, нечего на рожон лезть. – Постой, что ты сказал?.. – ошарашенно переспрашивает Курапика. – Что… С той горой? – А вы что, – интересуется Гон, честно удивляясь и поднимая брови. – Разве не Люцифера изгонять пришли? Курапика отрицательно, непонимающе мотает головой. – А кто же вы тогда? – парни задумчиво переглядываются. – Раз и не экзорцисты, и не переехали в дом Тонпы-сана?.. – Именно поэтому я и сказал, что нам нужен взрослый, – холодно обрывает опрос Куроро. На некоторое время повисает тишина и никто из мальчиков больше не решается ничего спросить. Куроро слегка поворачивает голову и, словно действительно заинтересовавшись, начинает внимательно, но не слишком настороженно разглядывать магазин. Особенно календарь на стене рядом с кассой. – Ну так… – Курапика все же решается продолжить разговор. – Что там с Люцифером?.. – Ах, да, – окончательно оставляет в покое коробки Киллуа. М-да, похоже, за работу в ближайшее время они примутся нескоро. – Существует легенда, что в храме на той горе живет злющий-презлющий тэнгу, – Киллуа поднимает руки и растопыривает пальцы по обе стороны от своего лица наподобие когтей. –Которого из-за его жестокости прозвали Люцифе-ер-р-ро-ом!.. – За какую-такую жестокость? – сомневаясь, улыбается Курапика. Неожиданно даже для самого себя, но знать правду как-то сразу перехотелось. – Что он сделал-то? – У нас это, вообще-то обсуждать не принято, – вежливо поправляет Гон. – Почему? – Там люди пропадают, – поясняет Киллуа, растолковывая, выставляет вперед ладонь, преобразовываясь снова в мальчика. Тишина застывает совсем ненадолго. – Вы не думали, что это просто сказка, чтобы ребятишки вроде вас не гуляли поздно вечером где попало? – скептически замечает Куроро. Курапика бросает на мужчину быстрый, осматривающий взгляд. – Мы бы так не говорили, если бы всё было так просто! – мгновенно вспыхивает Гон. – Мы раньше тоже не верили! Но… – он грустно опускает голову. – Пару лет назад, – продолжает за него Киллуа. – Мы решили проверить, – выжидает необходимую драматичную паузу и снова, непривычно серьезно и без преувеличений говорит. – Мы видели там кого-то. Нет, даже что-то… – И оно гналось за нами, – добавляет Гон. Курапика испуганно косит глаза на Куроро. – Мы правда думали, что умрем, – увлеченно рассказывает Киллуа. – Бежали, бежали, целыми кругами бежали по этой чертовой горе. Спрятались в какой-то яме, нас нашли только на утро. Киллуа переводит дух и уже куда более спокойно и равнодушно продолжает. – Храм остался без служителя, – Киллуа поднимает голову вверх, поднимая одну бровь, пытаясь что-то вспомнить. – Мито-сан рассказывала… лет так десять назад. С тех пор к нам частенько наведываются экзорцисты и прочие любители потрепать себе и другим нервы, которых потом и след пропадает, – Киллуа как-то неопределенно вертит головой, словно отгоняя осадок воспоминаний. – Страшновато жить в таком местечке. – Так что не смейте больше насмехаться над Люцифером и считать его сказкой! – подытоживает Гон, обиженно указывая на самозванцев пальцем, в порыве даже настойчиво наклоняясь вперед. – Ясно… – Курапика задумчиво опускает голову. Где-то на периферии возникает мысль, что возможно, рано делать выводы, но кое-какие догадки всё же перебираются через стену сомнений. Куроро их что – действительно съедал? Этот храм имеет настолько плохую репутацию? Придется постараться, чтобы всё исправить. Размышления прерываются, когда Курапика чувствует легкий толчок в спину и поднимает вопросительные глаза на Куроро. – Бери всё, что тебе нужно. Курапике сейчас искренне хочется, чтобы Куроро на самом деле оказался телепатом и прочел его мысли: «Э, на какие деньги?» То ли это действительно оказывается так, то ли просто на лице всё написано, но Куроро просто кивает, на секунду захлопывая веки, призывая парня не беспокоиться. Курапика медленно, сомневаясь, берет корзину, неторопливо проходит, разглядывая прилавки, и экономно складывает в металлическую клетку вещи личной гигиены: две зубных щетки, пасту, шампунь, мыло, туалетную бумагу и на этой же полке с химией находит чистящее средство. – Там же вроде есть моющее средство, – комментирует его выбор Куроро. «То самое, у которого срок годности истек десять лет назад?» – так и хочется огрызнуться. Пропустив несколько стеллажей, Курапика колеблется у полки с крупами, оборачивается к Куроро и заинтересованно, почти обыденно спрашивает: – Нам рис нужен? Что на самом деле значит: «Где ты его берешь, черт подери?» – Возьми, на всякий случай. «Откуда надо, но если так не доверяешь – можешь взять.» Курапика отворачивается, скрывая колючее внутреннее состояние, которое вполне могло отобразится на лице, молча кидает пачку в корзину, а потом бросает туда ещё пару банок с консервами. Мальчики провожают взглядом Курапику, не решаясь оборвать эту телепатическую связь. Курапика решив, что на первое время этих запасов хватит, ставит корзину на столик, на котором стоит касса, и выжидающе, показывая, что закончил, смотрит на Куроро. Мальчишки, увидев корзину на заветном месте, как по команде, произнесенной басистым мужским голосом в пиксельной игре: «FIGHT!», подскакивают друг к другу и выкрикивают: «Камень! Ножницы! Бумага!» Смуглая бумага проигрывает бледным ножницам, беловолосый мгновенно поднимает указательный палец вверх с: «О, муха!», и наивный брюнет задирает голову в указанном направлении, но утыкаясь взглядом в потолок, разочарованно мычит от того, что повелся на этот трюк уже в который раз*4. Белобрысый довольно, горделиво идет к кассе, ухмыляясь и утирая нос указательным пальцем, а черненький удрученно уходит, принося и начиная расставлять по полкам содержимое следующей коробки, поправлять остальной товар. – Это все? – спрашивает Киллуа, заглядывая в корзину, садясь на стул напротив кассы. Курапика хочет кивнуть, но Куроро прерывает его, спрашивая у мальчишек. – Хозяйка нескоро вернется? – Да-а… – отвечает Гон, смотря на настенные часы с забавным рисунком и крупными цифрами. – Они с Аллукой там до вечера, плюс дорога… – Мы подождем здесь, – оглашает Куроро, заставляя парочку снова многозначительно переглянуться, мысленно обмениваясь догадками по поводу такого рвения встречи с Мито-сан, а Куроро переводит взгляд на Курапику и заботливо интересуется. – Мороженое или конфеты: ничего сладкого не хочешь? Курапика косит взгляд на дешевые леденцы возле кассы и нерешительно тянет к ним руку. Не то чтобы он был большой любитель всех этих штучек, но сладкое уже давненько не ел, а сейчас так хочется отпраздновать хорошее начало новой жизни. – О, – одобрительно тянет Киллуа. – Хороший выбор. Бери апельсиновую – не пожалеешь. – А вот и нет! – возражает со стремянки Гон. – Яблочная – вкуснее! Курапика слегка улыбается и берет, как и хотел – клубничную. – Ну, - пожимает плечами Киллуа. – Как знаешь. – Можно мне ещё мороженое? – спрашивает Курапика, и Куроро кивает. Они выходят на улицу, где стоит холодильник с морозным десертом. Курапика долго рассматривает ассортимент и, когда Киллуа отпирает маленьким ключиком нужную прозрачную крышку, блондин берет самый дешевый пломбир в стаканчике. – А ты не будешь? – спрашивает Курапика, глядя как Куроро зачарованно, ностальгирующе рассматривает не холодильник, а местность, небо. – Дашь потом попробовать. Курапика как бы невзначай, тоже ещё раз смотрит по сторонам, вспоминая в какой ситуации они оказались. Взгляд на наручные часы напоминает, что до вечера и до заветного разговора с хозяйкой и мамой (?) трех детей, которая наверняка знает всё про здешнюю школу, и заодно покажет, как отнесутся к загадочным новым жителям остальные в деревне, ещё очень много времени; парень засматривается на яблоки, понимая, что перекусить он за эти часы захочет не раз и не два, но так как мыльные принадлежности недешевые, а денег у них и так в обрез, блондин сдержанно заходит обратно в магазин, и не заикнувшись о желании ещё одной покупки. – С вас …сот йен, – говорит Киллуа, посчитав покупки и вытянув ладошку для денег. Курапика немного волнуется, не знает, каким образом Куроро собирается за всё это расплачивается. Только не говорите, что он взял его деньги! Но Куроро преспокойно кладет руку в карман и, отсчитав нужное количество купюр и монет, кладет мальчику в руку. Киллуа почему-то подозрительно на него смотрит. Проверяет все купюры на свету и наконец произносит финальное и успокаивающее, прямо как Fine на последней секунде волнующей мелодрамы, и у Курапики прямо отлегает от сердца: – Вот ваша сдача, спасибо за покупку. Куроро и Курапика садятся за пластмассовый стол на улице, под аккомпанемент звона монет и закрывающегося кассового аппарата и, положив пакет с покупками на землю, Курапика распаковывает свой стаканчик. От белой массы вкусно пахнет ванилином, на языке долгожданно тает сладкий вкус. Курапика неторопливо слизывает подтаявшие края и смотрит на Куроро, который расслабился на стуле и задумчиво поднял голову на редкие, лениво плывущие по морю над головой, облака. Воздушные; не пасмурные; от которых не зависит погода; словно созданные для того, чтобы кто-то мечтательный, вроде Куроро, мог скоротать своё время наблюдением за ними. Интересно, насколько подозрительно они выглядят со стороны: мужчина и мальчик, внешне не похожие друг на друга? Курапика застывает, оставляя язык на белой мякоти, всё перед глазами сплывается и размывается разноцветным, но тусклым и незаметным, и Курапика пытается представить, что бы с ним было, останься он тогда с А. Он бы уже второй день слушал её писклявый голосок, терпел бы поцелуи красной помады, объемный маникюр в своих волосах и приторный запах ванили, что предложи ему кто мороженое - Курапику, наверно, стошнило бы. А вот с Куроро таким проблем нет. С учетом того, что помимо крыши над головой, которая, из-за ожидания хозяйки, снова становится сомнительной и под вопросом, даже с учетом того, что на него взвалили непомерную кучу работы, связанной с (всё ещё немного смешно) обязанностями бога, пусть даже его против воли втянули в незнакомый, неизвестный и опасный большинству людей мир, и пусть даже Куроро с превеликой радостью и наслаждением прожевал бы его все его слабенькие мышцы, проглотил бы небольшие полые органы и шарики голубых глаз, которые бы, задетые всего лишь одним острым и длинным зубом, лопнули и сдулись бы, выбрызгивая тканевую жидкость; выпил бы всю до капли редкий алый напиток четвертой группы и сгрыз кости в муку, судорожно выплёвывая и отхаркивая только волосы и зубы; пусть даже сейчас мужчина всеми силами притворяется, что блондин ему близок и приятен, а внутри, возможно, мутит от всего того, что уже успел сделать для него, это всё равно – во многие разы лучше, чем на всю жизнь быть непонятно кем, с непонятно что к нему испытывающей, совершенно чужой женщиной. Курапика, погрузившись в свои мысли и задумавшись, не сразу замечает, как Куроро облокотился на стол, положил подбородок на ладонь и пялится на него. – Ч-что?.. – неловко спрашивает Курапика, отмирая. Куроро незанятой ладонью машет к себе. – Ты обещал дать попробовать. Курапика выдыхает от невинной просьбы, протягивает руку с мороженым через стол и подставляет к губам Куроро вафельный стаканчик. Куроро, закрывая глаза, слизывает немного, и Курапика пару секунд заглядывается на черные пушистые ресницы, розовый язык на белой мякоти. – М-м-м, вкусно. Вязкая сладкая капля стекает Курапике на палец, и Куроро, не растерявшись, тут же слизывает и её, на секунду обвивая языком тонкую фалангу. Курапика знает, он почти уверен, что Куроро сделал это без левого умысла, но черт возьми, стоило парню хоть ненадолго забыть недавние интимные моменты, вчерашние развратные и похотливые сцены в борделе, как совершенно неуместные и гормональные мысли снова просыпаются, всплывают на поверхность из бездонного и темного пруда подсознания, и Курапика готов взвыть, чувствуя, как скулы предательски наливаются кровью, и в груди начинает сладко покалывать, словно они с Куроро не за столом в (все равно что пустом) кафе, а где-то наверху, в храме, окружены лесом, совершенно наедине, сидят напротив друг друга. – Я… Я пойду познакомлюсь с ребятами… – выдавливает из себя Курапика, поднимаясь и поспешно шагая к двери. Курапика делает шаги обратно в магазин как-то рассеяно, слегка покачиваясь. Поднимает глаза на мальчиков в дальнем углу, приоткрывает рот, чтобы начать разговор, перевести мысли в другое русло и перестать смущаться, но заходит как раз на тихой, но отчетливой сплетнической фразе: – …а повязки у них на лбах? Курапика так и замирает в проходе с открытым ртом и обиженно-грустным взглядом, мальчики одновременно поворачивают любопытные и испуганные глаза на него, но наткнувшись на такое выражение, смущенно отводят их и делают неуклюжие, медленные попытки возобновить работу, не зная теперь, как бы извинится. Курапика часто моргает, изгоняя, как только может, эти слова, эхом ударяющие о стенки черепной коробки. Мир становится немного четче, неожиданный шок притупляется, и парень невнимательно оглядывает магазин, прикидывая, куда бы присесть или опереться спиной. На улицу, к Куроро – не хочется. Замечает низенький, незаметный ранее, табурет возле одного из прилавков поближе к себе и произносит сухо и расстроенно, показывая на предмет рукой и смотря на отвернувшихся к полкам хлопочущих Гона и Киллуа. – Я присяду? – Ч-что?.. – мальчики небрежно поворачиваются. – Он вам не нужен? – А, н-нет… - понимают. – Садитесь, конечно!.. Курапика послушно опускается на небольшой деревянный квадрат, с бледной облупленной краской и минут пять опустошенно рассматривает пол и пылинки, собравшиеся где-то под ножками прилавков, не думая ни о чем. Остатки мороженого съедаются быстро и пассивно; новая композиция по радио кажется тихой и меланхоличной. Курапика безразлично переводит взгляд на дверь и сопку, виднеющуюся где-то далеко, и только после продолжительного наблюдения за оттенками зеленого, в душу понемногу приходит спокойствие. Мальчики всё ещё толпятся, копошатся вокруг и без того идеально расставленных упаковок и Курапика решает начать: – Как вас зовут? – спрашивает умиротворенно, хотя и так догадывается. Мальчики буквально подпрыгивают, поворачиваются и делают неловкие шаги к блондину. – Я – Гон, – уныло и, словно чего-то волнуясь и ожидая, говорит черненький. – Киллуа, – кидает белобрысый, смыкая руки в замок за шеей, беспокойно отводит глаза. – Меня – Курапика, - говорит блондин рассматривая их красивые, непохожие лица немного снизу. С минуту трое молчат. – Прости… - выдыхает Гон. – Извини, - виновато произносит Киллуа. – Ничего страшного, – улыбается Курапика, и мальчики немного расслабляются, теперь уже не стесняясь смотреть на парня и тоже улыбаются – сначала виновато, а потом – облегченно, от того, что недоразумение, свершившиеся по их вине, разрешилось. – Курапика… – говорит Гон, глядя на парня, словно пробуя произнести новое и загадочное, ранее непонятное и незнакомое слово. – Ты теперь будешь жить здесь… Да? – Мне тоже этого хочется, – говорит Курапика честно, но с толикой грусти, потому что не знает наверняка. – Есть некоторые вещи, которые нужно решить сначала. – А как зовут твоего… – начинает Киллуа. – М-м-м… – Куроро, – поясняет Курапика. – Вот как… – Гон смотрит на улицу, на кусочек мужчины, который видно отсюда. Радио играет что-то повеселее и попроще, и неловкость, повисшая атмосфера секретов, развеивается, уступая место чему-то более открытому, понятному, не требующему пояснений. – Слушай, Курапика, – говорит Киллуа, возвращая в голос привычные, слегка пренебрежительные нотки. – Ты же умный? Курапика приподнимает уголки губ, как от тонкой шутки, и неопределенно ведет плечами, не понимая, к чему это он. – Ну… вроде да. А что? - Погоди… – говорит Гон, смотря на друга, уловив его мысль, и оба бегут в дверной проем, скрытый между широкими стеллажами, ведущий, похоже, куда-то вглубь дома. – Мы сейчас! Курапика заинтересованно вытягивает голову, пытаясь со своего места рассмотреть, предметы в теневой глубине здания. Видно не очень хорошо, но, кажется, есть еще как минимум две комнаты. Одна – просто закрытая дверь, а другая, та, в которой, судя по звукам, роются мальчишки, какая-то простая, Курапика может разглядеть только пару невысоких шкафов с каким-то скромным домашним имуществом, вроде расчески, баночки с заколками и гигиенической помады, расставленной небрежно, но в явно по какой-то системе, понятной только хозяину. Мальчишки прибегают с парой книжек, тетрадок, каждый со своим пеналом и тянут Курапику на улицу, усаживают за один из столиков, раскрывают учебник на нужном параграфе, вручают карандаш и протягивают свои тетрадки. – Нам задали это, – Гон налегает на стол корпусом и, вытягивая руку, тычет в номера упражнений. – Это и вот это, – потом поднимает на Курапику умоляющие глаза. – Проверь, пожалуйста?.. – Мы вроде тоже неглупые, – оправдывается Киллуа. – Просто… на всякий случай. Курапика внимательней всматривается в давно пройденную, но не забытую тему, переводит взгляд на сомневающихся мальчишек, и в груди разливается что-то лёгкое, заботливое и братское, заставляющее лицо смягчится, а губы – приподняться в теплой улыбке. – Хорошо. Блондин увереннее берет карандаш, вчитывается в задание, в текст параграфа, освежая в голове алгоритм решения и формулу, и переводит взгляд на две тетради, исписанные разными почерками. Придвигает себе первую с крупными, немного неаккуратными цифрами и Гон заметно напрягается. Курапика отмечает большую часть кружочками*5, а на оставшиеся несколько галочек просит ненужный листик и пошагово расписывает, объясняет ошибки. – Это просто из-за невнимательности, – Курапика улыбается, пытаясь подбодрить погасшего Гона, у которого, видимо, время от времени случаются подобные проколы. – Так-то почти всё правильно. Тетрадь Киллуа, вся в узеньких циферках проверяется по образцу довольно быстро и, не поставив ни одной галочки, Курапика довольно вручает ее обратно. – А у тебя все правильно, молодец. Киллуа, забирая тетрадь, как-то сочувственно смотрит на своего приятеля. – Слушай, – говорит он и снова переводит заинтересованный взгляд на блондина. – Нам задание по каллиграфии дали, мы его ещё не делали – может тоже поможешь? – Неси, – отвечает Курапика, повеселев от почетной роли воспитателя подрастающего поколения. Один учебник сменяется на другой, тетради – на чистые листы, пеналы – на кисти и банку с чернилами. Курапика показывает мальчикам, как писать новые для них иероглифы и с удовольствием смотрит, как те усердно и сосредоточенно из раза в раз вырисовывают каждую черточку. В голове Курапики мелькает мысль, что нужно будет тоже не забыть купить и чернила, и бумагу, и кисть. И ручки, и тетради… И ещё целую кучу всего. Но это потом. Если они вообще тут останутся. От скользких сомнений и тихого, нарастающего страха, что, возможно, разговор с хозяйкой не даст своих плодов, что их с Куроро на ходу придуманное объяснение: почему двое молодых людей, формально даже не являющиеся семьёй, забрели в такую глушь с одним лишь паспортом и хотят жить в заброшенном, населенный легендарным чудищем, храме, который обходят стороной, сочтут за бред или выдумку, сообщат в полицию, посчитав беглыми преступниками или ещё кем похуже - сердце начинает испуганно лихорадочно стучать по ребрам. Курапика от внутренней паники бессознательно поднимает глаза на Куроро и сталкивается с чужим, внимательно-пронзительным взглядом, видимо уже не одну минуту ползающему по блондину. – Так?.. Курапика опускает глаза. Ему непонятно – Куроро смотрит c интересом, заботой, равнодушием или хорошо скрываемой усмешкой? Как относиться к этому мужчине? Бояться его? Доверять? Приказывать?.. Как воспринимать то, что было утром? Благодарно - как акт помощи, положенный по договору? Или с пониманием – как к… подавлению порывов набросится на добычу? Или как-то ещё? – Курапика, так? – Гон несильно тянет Курапику за ткань на плече и настойчивее протягивает лист для проверки. Курапика хлопает глазами и, сообразив, что от него хотят, рассеянно всматривается в серию иероглифов. «Sora ha aoi to iu yatu ha sora wo miteinai»*6 Написано не совсем как в образце, но зато размашисто и искренне-довольно. – Интересная фраза! – одобряет Курапика. – Уверен, ваш учитель это оценит. Гон снова загорается, сияет, смотрит на свое творение, на Курапику, и с каждой секундой радость делает его личико еще более прелестным. Киллуа серьезно и задумчиво протягивает Курапике свой листок, со скучно-каллиграфическими иероглифами, но глубоким содержанием. «Buki ga hito wo korosun janai, hito ga hito wo korosunda»*7 Курапика выдержанно кивает головой, поощряя. Мальчишки, сияя друг другу улыбками, сгребают канцелярию в кучу и убегают обратно в дом, на ходу оборачиваясь и бросая благодарное: – Спасибо, Курапика! – Спасибо!.. Курапика с легкой улыбкой и приятным осадком садится на прежнее место напротив Куроро. – Познакомился? – участливо спрашивает мужчина. – Угу, – кивает Курапика. Интерес со стороны Куроро до сих пор непривычен, от него неловко, но всё равно – приятно. Даже как-то странно, что – очень. Курапика не успевает додумать и развить эту мысль – в дверном проеме появляется Киллуа и заинтересованно наклонив голову вбок, раскачиваясь, и нелюдимо, словно что-то прервал, спрашивает: – Вы есть будете? Курапика, встрепенувшись, смотрит на свои часы. Маленькая стрелка подползает к цифре четыре, Курапика прислушивается к собственным ощущениям – голова немного побаливает, в желудке по-бедняцки пусто. Поднимает глаза и сталкивается с двумя заинтересованно-ждущими взглядами: Куроро и Киллуа. – Я проголодался, – честно отвечает Курапика. – А вы, Куроро-сан? – вежливо и сдержанно спрашивает Киллуа, смотря на мужчину. – Нет, спасибо, – в таком же бархатно-благодарном тоне отвечает Куроро. В голове Курапики мелькает странная догадка – что если ёкаи не могут есть человеческую пищу? В их организме (если так можно сказать) есть какие-то особенности? Надо будет спросить. – У нас сегодня только мисо суп*8, тебе пойдет? – обращается Киллуа к Курапике. – А, да, я с удовольствием!.. – Сколько это будет стоить? – интересуется Куроро, пересчитывая оставшиеся деньги. – Вы же здесь будете жить? – Киллуа удивленно смотрит на Куроро с сильным непониманием, фраза звучит странно – как неуверенное утверждение. Куроро кивает, и Киллуа облегченно бросает, заходя обратно в дом: – Тогда нисколько. Куроро ошеломленно и заторможено убирает деньги обратно. Через пару минут из дверного прохода, улыбаясь, выходит Гон, ловко держа на ладонях два увесистых подноса, и, придвинув ногой стул от соседнего столика, грациозно ставит один поднос перед собой, другой - перед Курапикой и, бухаясь на стул и придвигаясь, невинно спрашивает, довольно смотря то на Куроро, то на Курапику: – Вы же не против, если мы тут сядем, да?.. За столик подсаживается Киллуа с еще одним подносом и отрешенно, даже не дождавшись одобрительной реакции, смыкает руки в молебном жесте. – Спасибо за еду. – Спасибо за еду! – вторит ему Гон и тоже, наспех хлопнув в ладоши, хватает палочки, поспешно трескает рис, ловит в тарелочке квадратики тофу и энергично уплетает пищу, в отличии от своего приятеля, спокойно и безынициативно прожёвывающего каждый кусочек. – С-спасибо за еду… – изумленно шепчет Курапика и, сомкнув руки, берет в руки палочки и пробует на вкус рис, ложкой черпает бульон. Вкус домашний, тщательно перепробованный во время готовки, и в тоже время какой-то аскетичный, слишком скупой на специи и красивую нарезку, как если бы хозяйка готовила блюда так часто, что перестала воспринимать тонкие индивидуальные нюансы и приятное глазу оформление. Курапике есть с чем сравнивать – вкус маминой еды со временем из-за занятости на работе изменился именно в такую сторону, а в детском доме и вовсе не было разнообразия, всё повторялось и повторялось, с каждым днем раздражало всё сильнее и сильнее, как наскучивший сон, и если бы не некоторые события и маленькие радости, лучшим выходом было бы повесится на бельевой веревке, привязав ее к прочной гардине в общей спальне*9. Ну а к пресловуто-идеальным завтракам Куроро, блондин просто ещё не успел привыкнуть. Но даже тот факт, что блюда сделаны женщиной, специально для трех детей, придает стряпне особый шарм и делает ее невероятно аппетитной, и Курапика сам не замечает, как быстро все предложенные миски оказываются пустыми. Мальчишки относят подносы на кухню, Курапика хочет вызваться помочь помыть посуду, но те слишком быстро исчезают в темноте дома, куда пока, как кажется Курапике, ему ходить нельзя. Вернувшись, хотят втянуть Курапику в какую-то игру, закидать загадочных новых соседей вопросами, узнать о них всё и раньше всех, но вспоминают про выскочившее из памяти поручение от Мито-сан и, спохватившись, снова убегают в дом и начинают судорожно копошится, боясь не успеть к ее приходу. Солнечный круг стекает все ниже и ниже к кромке холмов, будто накапав апельсиновым соком на предметы, обрамляя их ярко-оранжевым, заставляет отбрасывать пугающие индиговые тени. Небо, прямо как и писал Гон – сейчас совсем не синее, а бледно-голубое, ближе к горизонту размываемое салатовым, плавно перетекая в песочное. Рваные раздутые облака – фиолетово-розовые, у самого края сверкающие густой персиковой краской. Время тянется скучно и медленно, воздух начинает немного, но ощутимо охладевать, и Курапика сильно трет себя ладонями по предплечьям, пытаясь согреться. С каждой минутой сидения без дела, с каждым пройденным на циферблате минутным делением, тревога стучится в душу всё навязчивее, становится единственной мыслью и чувством. Стойкое ощущение, что что-то неизбежное и чрезвычайно важное вот-вот настанет, произойдет, всё перевернет – оно постепенно захватывает даже тело, пуская по коже хладную дрожь, толкает сердце стучать быстрее, кровь чаще и чаще пульсировать по артериям и венам. В какой-то момент хочется закрыть глаза и попытаться уснуть, хоть как-то оттянуть невыносимое ожидание, но ночную тишину неожиданно разрезает мученический скрип калитки, Куроро и Курапика резко поворачивают головы в сторону ворот, у которых изумленно замерли молодая женщина и робкая девочка, обе - в цветастых нарядных юката*10.