***
Заточенный до наитончайшего предела карандаш летит в сторону от всех чертежей, когда Кихён вновь слышит эту навязчивую чангюновскую идею о внешнем оформлении дома. – Когда я три недели назад сказал, что ты стал взрослым, я сильно погорячился, Им Чангюн! – Кихён подрывается с чангюновского кресла, и то отлетает почти на метр от стола. Его категорически не устраивает идея Има по оформлению дома. Она кажется ребяческой и оттого нелепой. А у Кихёна все работы сделаны по всем правилам перфекционизма и минимализма, и это совсем не подходит. – Да ты ни разу не дослушал до конца мою идею! Вообще, тут я художник, а ты только дом проектируешь! – Чангюн, может быть, и повзрослел, но всё равно остался крайне упёртым парнем, который до последнего будет стоять за свои идеи, несмотря на то, являются они глупыми или же слишком скучными. – Спроектировал? Вот и молчи теперь! – теперь и Чангюн кричит на старшего, пытаясь перетянуть всё одеяло на себя. – Розы! Какие к чёрту розы?! – возмущается Кихён, не желая уступать младшему. – Обычные! – саркастично отвечает тому Гюн, который потом на секунду прекращает этот цирк, думая, что можно хотя бы сейчас что-то объяснить, – Точнее... – Я не хочу слышать про твои розы! Заткнись! – но Кихён и слышать не хочет об этих розах, какими бы они ни были. – Я больше, чем уверен, что и раньше ты всегда делал только так, как хотел именно ты! Никого и никогда не слушаешь! – эти жестокие слова сквозь зубы цедит Чангюн, смотря Кихёну прямо в глаза. – Как с тобой вообще работать можно?! – он оставляет Кихёна в своей студии-комнате, где по всему полу разбросаны чангюновские кисти, мольберты и прочее. Но эти вещи меркнут в кучах исчерченных листов, автокарандашей и обломков линеек, которые были сломаны в процессе многочисленных споров с Кихёном. Но Кихён идёт за ним следом и даже опережает, не давая покинуть комнату первым. – Так не работай! Жду новостей о том, что ты разрываешь контракт! – кричит он напоследок, хватая своё пальто и покидая эту квартиру. А в дверях другой комнаты стоят Минхёк и Хёнвон. Наблюдая за этим милым скромным диалогом архитектора и художника, стоят Мин и Вон минут десять из тех тридцати, что Кихён находится здесь. Стоят и, мягко говоря, приходят в ужас. – Такое чувство, что вернулись в студенческие годы, – проговаривает Минхёк, пребывая в шоке. – Слава Иисусу! Не только мне так показалось, – с полной серьёзностью отвечает Хёнвон.***
Тишину разрушает только звук ударов пальцев о клавиатуру и шуршание листов. И вот в тихом коридоре шестого этажа начинают раздаваться четкие звуки твёрдых шагов. Ю проходит по светлому коридору, даже не смотря на всех, кого встречает на своём пути к нужной двери. Кихён подходит к кабинету главного директора, того человека, который и назначил Кихёна главным архитектором в частном заказе. Он, как обычно, стучит, хоть и знает, что ему не нужно этого делать. Не выжидая даже секунды, он входит в просторный кабинет; там уже сидят его начальник, заказчица и Им Чангюн, который, только заметив вошедшего Кихёна, начинает театрально улыбаться ему и размахивать рукой. Как говорится: утро начинается... Не с кофе, у Кихёна точно не с кофе. На самом деле Ю не может сказать точно, что он чувствует, когда видит Чангюна. Такого наглого, с этой ухмылкой, но, кажется, такого близкого и... Родного?. Вроде бы столько лет прошло, а у Кихёна что-то ещё ёкает внутри от этих воспоминаний пятилетней давности. Хочется близости с ним, но нужно ли ему нечто большее? Кихён не знает ответа на этот вопрос, или же просто боится ответить хотя бы самому себе, понимая, что желание его сердца и его разума будут совсем не похожи. Кихён сжимает кулаки и тяжело вздыхает, пытаясь спрятать этот вздох. А то мало ли какие эмоции другие смогут прочитать в этом отчаянном и печальном выдохе. – Здравствуй, Кихён, – говорит Джеймс Остин, начальник Ю, насколько мы можем помнить, – до меня дошла информация, что между тобой и Чангюном, нанятым мной художником, появились некоторые разногласия. – Он выделывается много, – Чангюн бестактно перебивает мужчину, который старше Има раза в два. Что тогда в Корее, что сейчас в Штатах Им не отличается вежливостью. Кихёна это всегда раздражало но и веселило в какой-то степени. – Да, есть разногласия по поводу внешнего оформления дома, – отвечает Кихён, присаживаясь около девушки-заказчицы. Он оказывается напротив Чангюна, и парни начинают смотреть друг другу в глаза, забывая о том, что есть ещё люди. Кажется, и Чангюна почему-то тянет к старшему. Чангюн его не помнит и совсем не знает. Думает только, что Кихён самоуверенный эгоист, который делает только так, как хочет сам, не иначе. Чангюн с ним виделся только два-три раза, но за эти разы в нём вновь появилась какая-то тяга к этому человеку, да и не просто так в его голове и днём, и ночью возникает только образ Кихёна. Чангюна по непонятным причинам тянет не к тому Кихёну, который есть сейчас, а к тому, который есть в его голове, о котором говорили Минхёк и Хёнвон. Иногда Иму кажется, что это и называют люди любовью... Когда человек, даже потеряв прошлое, тянется к кому-то важному из этого прошлого. – Давайте мы выслушаем заказчицу, – разрывает это немое напряжение директор компании, – всё-таки последнее слово за ней, – он обращается к немного полной блондинке с большими серыми глазами, которая до этого сидела молча, наблюдая за этой химией парней, что возникла за считанные секунды. – Да, мистер Ю, – начинает девушка, поправив на себе кожаную куртку. Она пододвигает к Кихёну эскизы, что принёс с собой Чангюн. Там на белых листах изображены части дома, на которых нарисованы серебряные розы. Нарисовано всё, честно говоря, великолепно, Кихён не может оспорить это. Только вот от вида роз старшего трясти начинает, словно током его прошибает. Кихён до сих пор забыть не может, как Чангюн умирал, задыхаясь от лепестков этих цветов. – Я не могла одобрить что-либо, потому что не видела эскизов, хотя бы набросков. Но сейчас я думаю, что это неплохая идея. Это очень красиво... – Вы понимаете, насколько это кропотливая работа?! – Кихён начинает вести себя точно также, как и Чангюн. Он резко и даже грубо перебивает девушку, пугая её своим тоном. – Деньги не проблема, – уверяет она, но Кихён не слушает её, смотря только на довольного Чангюна. Младший рад, что сейчас победу одержал именно он. А Кихёна сильно раздражает тот факт, что какая-то работа будет сделана не так, как предлагает он. – Я доплачу за это!. – Вы слишком романтизируете этот бред! Это всего лишь дом, – но Кихён понимает, что это поражение. Он ничего не сможет сделать с согласием заказчицы. Он смотрит последний за сегодня раз на Чангюна, а после уходит, пытаясь потом там за дверью унять этот огонь, который языками бешеного пламени окутывает всё внутри Ю. Похоже кроме обычной тяги к парню внутри Кихёна появилась и страсть, которая всегда была двигателем в их отношениях. И теперь Кихён боится сорваться; боится, что и чангюновым разумом вскоре завладеет этот пожар страсти; боится, что вновь в конце что-то будет не так и кому-то будет плохо... Кихён только теперь понимает, что если что-то горит слишком ярко, то это что-то слишком быстро превращается в пепел.Спустя неделю совместной работы. Кабинет директора - Джеймса Остина.
– ...Ну, что ж, я рад, что вы всё-таки смогли прийти с ним к единому мнению, – проговаривает мужчина просматривая все чертежи и эскизы будущей частной постройки, – и даже без драки, – добавляет он, смотря на Кихёна исподлобья. Кихён заметно напрягается от этой фразы, проваливаясь в некоторые воспоминания губительного прошлого. Но парень сразу же старается вернуть себя из мира печальных грёз в реальность, чтобы не дать волю своим испорченным временем чувствам. Но актёр из Ю никудышный, поэтому Мистер Остин, который всё же является Кихёну другом, не смотря на их разницу в возрасте, всё видит, но не подаёт виду, понимая, что лучше не лезть в эти дела, что связывают парней. Ещё тогда во время встречи с заказчицей мистер Остин заметил эти тонкие нити, которыми связаны парни. Ему неизвестно, сколько лет этим нитям и что им пришлось пережить. Но уже тогда взрослому и совсем не глупому мужчине показалось, что стоит дёрнуться одному, натягивая нити ещё сильнее, как полетит ко всем чертям другой. И по нитям этим ходит электрический ток, который прошибает их, заставляя выплёскивать наружу все эмоции. Кихёна он таким уязвимым никогда не видел. Обычно Ю контролирует всё, что ему принадлежит. Кихён всё больше походит на своего отца, которому нужен идеальный контроль, даже над людьми. Дж.Остин видел все эти изменения, которые Ки принимал с огромной неохотой, понимая в глубине души, что при посторонних людях становится копией своего отца. Но в те минуты, когда юный художник был рядом, Ю был мальчишкой, которому нужно выиграть, позабыв обо всём остальном, только одного противника – Им Чангюна. – И сейчас он уедет в Сеул? – вдруг спрашивает Кихён своим обыденным голосом, в котором есть только убийственный холод и привычное желание контролировать любую ситуацию. Но в глазах парня сверкает печаль и нежелание прощаться в скором времени с художником. – Да, – мужчина смотрит на то, как Кихён тускнеет на глазах, рассыпается, как разбитое стекло, которое вдобавок толкают. – Ты ведь не хочешь, чтобы он уезжал, так? – Кихён шумно выдыхает и закусывает губу. Сейчас он ещё больше похож на маленького мальчика, которого родители гулять не пустили. Кихён уже не пытается совладать со своими эмоциями – понимает, что всё равно не сможет. – Не хочу, – честно отвечает он, прокручивая в голове каждое воспоминание, от самой первой их встречи до последней секунды, в которую они ещё могли быть рядом. Он вспоминает о том, как по кусочкам собирал информацию об аварии, в которую попала семья Чангюна. Вспоминает, как узнал о том, что у Чангюна в голове больше нет ни единого воспоминания о Кихёне. Вспоминает, как наблюдал за новой чангюновской жизнью в Корее. – Но он уже совсем другой человек, который меня знать не хочет, поэтому мне лучше даже не прощаться с ним... Кихён встаёт, понимая, что сил сдерживать в себе эмоции нет. Он забирает свой пиджак со спинки стула и делает пару шагов в сторону двери. До выхода остаётся пара метров, и Ю собирается попрощаться с мужчиной, но не делает этого, потому что слышит: – Но ведь ты всё равно сделаешь так, чтобы он задержался тут, – это не вопрос, это утверждение. Чистая правда. Кихён оброс твёрдой почти нерушимой титановой коркой снаружи, но он всё также, как и ранее слишком слаб и уязвим внутри, поэтому сорвётся и сделает всё именно так.***
Чангюн берёт в руки рюкзак теперь уже забитый вещами под завязку и билета на самолёт с остальными документами. Он смотрит на наручные часы, на часы, что висят в комнате Минхёка и Хёнвона, боится опоздать на самолёт, хотя времени у него полно – ещё успеет постоять в пробке на какой-нибудь улице. – Чангюн-а, будешь в Суеле – позвони нам, – тараторит Минхёк, напяливая на макнэ бейсболку, которую Чангюн не хочет забыть, но так старательно игнорирует уже полчаса своих сборов. – Ага, мамочка, – усмехается он, вызывающе улыбаясь и помахивая рукой. Хёк цокает, а-ка обиженная девчуля из средней школы, и слегка пинает рыжего по ноге. – А вы сами когда планируете уезжать? – Через неделю?. – задумчиво отвечает сонный Хёнвон, который только что вышел с кухни. – Вообще, как попрёт, – заключает он по итогу, останавливаясь возле тонсена. Чангюн кивает. Это кажется ему странным. В смысле, ехать куда-то без двух своих хёнов. Сколько он себя помнит (а помнит он, как известно, не очень много, года четыре от силы), Чангюн всегда выезжал даже в пределах своей страны только со своими хёнами. Часто он и сам просил их отправиться с ним. Просил, вероятно, потому что постоянно боялся встретить на какой-нибудь улочке или пригородной местности воспоминания из прошлой жизни, которая у него была до аварии. Он все эти четыре года был уверен в том, что все те дни лучше не вспоминать, даже не стоит пытаться. Только эти грустные и слишком беспокойные предчувствия он прятал ото всех в глубинах своего подбитого мозга, ссылаясь на боли в голове или спине. А сейчас это стало уже привычкой, от которой Чангюн тщетно пытается избавиться, как и от своих хёнов. Чангюн прощается с парнями, желает им не изтрахать весь этот дом, а после выходит в тихий серый подъезд, где, словно рельса в другую реальность, вырисовываются у лестниц зеленые перила. Он чувствует спиной сквозняк и ощущает себя крайне неуютно. Он делает первые шаги по лестнице, а до двери на улицу недалеко – квартира то на первом. И внутри него возникает ощущение, что делает он что-то неправильное. Ему кажется, что какой-то невидимка кричит ему, умоляет, чтобы парень не уезжал, не оставлял К... Красивый город и... Черт! Того наглого и абсолютно холодного Ю Кихёна из имовского прошлого. Чангюну трудно признавать это, но он не хочет уезжать с мыслями о Кихёне, которого он эти четыре года вырисовывал самым старательным образом на своих полотнах, из-за которого Чангюн умирал, улыбаясь и думая о своей безграничной любви к этому человеку. Чангюн, гуляя в своих фантазиях и мыслях, всё-таки продолжает спускаться к двери и сталкивается с каким-то незнакомцем лет тридцати. – Простите, – Чангюн сразу начинает говорить на языке этой страны, он поднимает незнакомцу листы, которые из-за своей невнимательности вытолкнул из чужих рук. Среди этих листов он замечает рисунки, а точнее наброски. Они похожи на то, чем люди убивают время на занятиях или ещё где-то, но на очень профессиональное „то”. И когда Чангюн отдаёт бумаги мужчине, замечает на его пальцах следы от простого карандаша. Это ноша всех художников, Чангюн по себе знает. Ещё в детстве его мама ругала за то, что он забывал мыть руки после рисования. И Им понимает, что встретил он своего коллегу. Это вызывает у него лёгкую улыбку, но ничего боле не происходит, и парни расходятся, пока этот незнакомец не доходит до квартиры, из которой только что вышел Чангюн. Им останавливается у железной двери, которая отделяет его от улицы, где скорее всего уже стоит такси. Он не смотрит на происходящее, но слушает, что же хочет этот мужчина от неталантливых Минхёка и его муженька. Только вот этот человек пришёл не к ним, а именно к Иму. – ...Простите, Им Чангюн проживает здесь? – Это я, – парень вновь появляется в поле зрения незнакомца. Ответ выходит хриплым, скомканным и немного грубым, отчего мужчина слегка морщится, стараясь скрыть этот неприятный осадок, ведь по словам Ю Кихёна перед ним сейчас стоит неогранённый алмаз, над которым по сути и работать почти не надо. – Но у меня сейчас самолет, – он смотрит на часы, – ну, через четыре часа. – Надеюсь, найдёте в своём плотном графике минуту, чтобы выслушать моё заманчивое предложение? – усмехается незнакомец. А Чангюн возвращается к своей двери и пропускает его в дом, оставляя рюкзак в коридоре.***
Америка просто осыпает Чангюна дарами божьими. Сначала это предложение поработать в такой крупной компании, а сейчас... – Значит, Вы хотите взять мои работы на свою выставку? – с недоверием спрашивает Чангюн, пристально выискивая во всём этом подвох. Только вот ни в одном уголке этого нет. Нет для Чангюна, но вскоре он узнает о том, кто же вместо судьбы предоставил Иму этот счастливый шанс. – Да, все работы с этой выставки будут продаваться на аукционе, – значит, Чангюн получит за это неплохие деньги, – двадцать процентов уйдут на благотворительность, – ну это дело то благое, и Чангюн с трудом может отказаться от такого по доброте душевной, причём самой искренней доброте, – а восемьдесят делим пополам: я забираю за организацию, ты – за сами картины, – Чангюн действительно не верит в то, что судьба наконец начала оплачивать ему должное за все те подъёбы, которые происходили с парнем в течении его жизни. – В чём подвох? – всё-таки спрашивает Чангюн, собираясь отложить своё возвращение в Корею ещё на неделю и согласиться на это предложение. Мужчина пожимает плечами, проговаривая с лёгкостью и искренностью „ни в чём”. – Я согласен! Какая тема выставки? – Не соврали мне, когда сказали, что дело я буду иметь с профессионалом, – и ведь правда, многие на радостях и не думают, о том, что они могут творить в иных жанрах, отличных от тех, что требуются. А Чангюн уже выставлял свои работы на выставках в Сеуле и Токио. Так что ему не привыкать. Има действительно можно называть профессионалом, осталось только сделать его немного медийным. Так, собственно, думает этот новый знакомый Чангюна, смотря на младшего и видя в нём какого-то запуганного ребёнка. – Кто сказал? – сразу спрашивает Чангюн, понимая теперь, что не просто так это всё происходит сейчас. Он уже думает, что вновь будет кому-то должен за такой подарочек, но нет он слышит имя того, кто от Чангюна ничего и никогда не потребует. – Кихён. Странно, что ты вообще не знал, о том, что я приду к тебе... „Нет, не странно,” – думает Чангюн, решая в последний раз наведаться к мистеру Остину, чтобы узнать адрес Ю Кихёна...***
Стрелки настенных часов совсем недавно перевалили за девять вечера. На улице уже начинает темнеть, но розовато-оранжевое солнце всё ещё возвышается над горизонтом. Парень оставляет свой пиджак на поверхности чёрного кожаного дивана. Он смотрит на девушку, которая сидит у огромного панорамного окна. Подходит к ней, аккуратно и нежно проводит рукой по её волнистым цвета горького шоколада волосам и открывает шторы у окна так, что свет уходящего солнца озаряет почти всю серую, мрачную комнату. Вместе с этим светом по комнате растекается какое-то печальное тепло, которое маленькими волнами достаёт до этой пары, слегка пачкает ноги и вновь пропадает в солнечном океане. На душе у обоих растекается липкая тяжесть и печаль, отличная от банальной грусти. Кихён уходит через спальню к гардеробу, забирая с собой свой пиджак с дивана. Он кидает его в этой просторной комнате с голубоватыми стенами на небольшой диванчик синего цвета и начинает стягивать с себя галстук, который весь день походил только на злобную удавку, которая вдруг ожила и решила убить парня. Подозрительный стук в дверь заставляет Кихёна забеспокоиться. К ним может прийти только отец Кихёна, но он обычно сообщает о своём приходе к семье. А сейчас эхо от стука бедно раздаётся по квартире, и Кихён не знает, чего ждать. Он оставляет всё и идёт к двери. Видит, что девушка хочет открыть дверь, но останавливает её, боясь, что ей может там грозить опасность. Отводит её за свою спину, пряча от всего неожиданного. Кихён наконец открывает дверь, а там на пороге Чангюн. „Кто его вообще пустил?” – думает Ю об охране, которая должна пропускать незнакомцев в этот многоэтажный дом только с разрешения хозяина квартиры. Чангюн заходит на порог дома по хозяйски, уверенно вышагивает, смотря на удивлённых хозяев. – Что ты здесь делаешь? – грубо спрашивает Кихён, не догадываясь о том, что Им уже знает, что только благодаря Ю о нём узнали в Америке. – Зачем ты пытаешься устроить мою жизнь? – с корабля на бал, как любит Чангюн и ненавидит Кихён. Ю только собирается ответить что-то грубое младшему, чтобы спровадить его из дома – единственного укрытия этой семьи, как девушка выходит на немного из-за спины Кихёна и спрашивает: – Кихён-а, кто это? – в отличие от парней в её голосе нет грубости, опаски или злобы, только нежность и доброта. Но для парней, он становится пушечным выстрелом, звуком пистолета. И стреляли в Чангюна. Шок, волнение, боль и страх – попали, но ранение не смертельное. Чангюн осматривает красавицу с ног, поднимаясь выше, замечает, на безымянном пальце девушки обручальное кольцо... И слышит громкий звук тишины, оглушающий звук тишины. Взгляд его быстро, будто молния, перемещается на руку Кихёна. И у него точно такое же кольцо. Чангюн не дурак, может сложить два плюс два. Сейчас будет второй выстрел, и стрелять будет Кихён... А Чангюн не понимает, от чего ему в миг стало так плохо от увиденного. Просто резко он почувствовал, что между ним и этим Ю Кихёном из прошлого оборвались те нити, что держали их друг у друга. Чангюн поднимает глаза на лицо девушки. Она не смотрит на него, не смотрит сквозь него. Чангюн понимает, что она вообще не смотрит, потому что не может. Её некогда карие глаза стали бледно-голубыми и пустыми. И только вечная улыбка этой девушки спасает Чангюна от его ментальной смерти...