***
– Вы зачем со мной увязались? Я вас не просил, между прочим... – спрашивает у старших Чангюн, стоя возле дома, где он снял квартиру на время работы. Он безнадёжно смотрит на парней, которые один лучше другого, по-другому не скажешь. Но ничего поделать он не может. Друзей, как и семью, не выбирают, хотя вопрос этот спорный на самом деле. Но Чангюн точно не выбирал ни тогда, три года назад при зачислении в тот университет, ни после аварии. – Конечно, ты не просил, но мы услышали это в твоём молчании, – проговаривает Минхёк, отрываясь всего лишь на секунду от своего эфира в Инстаграмме, – это значит, что мы великолепные друзья, – с гордостью добавляет Ли напоследок. Чангюн уже хочет ответить что-то грубое и накричать на своего почти хёна, но его перебивает Хёнвон – Минхёкка! Ты не хочешь мне помочь?! – шипит другой старший, затаскивая по каменным ступеням огромный минхековский чемодан. – Хёнвонна, я не могу отвлекаться. Давай как-нибудь сам!. – Минхёк, чтобы открыть дверь и пройти в квартиру, буквально вырывает из рук Има ключи от входной двери дома, где будет жить Чангюн. Чангюн и его дорогие друзья, которые любезно согласились поехать со своим макнэ в Соединённые Штаты. А он правда не просил. Минхёк открывает дверь и заходит домой. За ним следом проходит Чангюн, поправляя на плече широкие лямки рюкзака. Удивительно или нет, но у него меньше всего вещей с собой, а ведь именно он приехал сюда работать. Двое заходят, и за ними с грохотом захлопывается входная железная дверь, а Хёнвон, который всё пытается дотащить вещи своего супруга, остаётся снаружи с кулаками, сжимающимися ненавистно и скрипом зубов. – Ли Минхёк!!! – раздаётся на весь квартал, а прохожие оборачиваются на корейца с чемоданом, который стоит и злобно кричит на кого-то. Для незнакомцев это крайне странно, для этих парней это норма. Для Чангюна теперь тоже норма, он смирился, кажется, уже окончательно. В общем, после истошного хёнвоновского крика Минхёк с испуганным и совсем немного виноватым выражением лица по доброте душевной открывает для своего любимого дверь и придерживает её, чтобы тот зашёл. Не очень торопливого Чангюна, конечно, ещё в дверях отодвигают, чуть не сбивая с ног, и в итоге он попадает в свою квартиру последним из-за парней слишком возбуждённых во всех смыслах. Они уже выбирают себе комнату, которую через пару дней переделают в свою обитель секса и разврата, а ведь приехали на пару месяцев. А Чангюн только проходит по небольшому или даже узкому, тесному коридору. Он останавливается на пару секунд в этом коридорчике, окутанном тенями, облокачивается о стену и начинает рассматривать другие комнаты и двери. Почему-то рыжий совсем не торопится обжить это место, не его это. Опять не его... За последние четыре года с той самой аварии ещё ни одно место не стало его. Вот знаете, у каждого человека должен быть свой дом, то место, где он всегда сможет обрести уют и покой. А у Има такого нет и найти он не может. Везде ему одиноко, даже в компании друзей. Везде ему тоскливо до дрожи, потому что не хватает чего-то. Везде за ним депрессия по пятам ходит. Тогда, четыре года назад, ему только лишь показалось, что искусство спасло его жизнь. Точнее, благодаря рисованию он может убегать от этого жуткого состояния, но вот с каждым годом бегать всё труднее и труднее.***
– Значит так, – строгий чангюновский тон заставляет парней обратить на него внимание, – из-за вас, ушлёпков тупых, я вчера не мог попасть в офис к архитектору, с которым я должен работать! – Но мы же не специально... – пытается оправдаться Минхёк. Не удивительно то, что у него ничего не получается. Впрочем, как всегда. – Не специально закрыли меня дома и забрали с собой все ключи?! – взрывается Им, резко повышая голос на Мина и Хёнвона. Честно говоря, спустя два дня он уже жалеет, что вообще сказал своим хёнам о том, что едет работать в Америку. За последние четыре года не было ошибки хуже. Но Чангюн понимает это только сейчас. – Ну, да... – Так вот! – Чангюн продолжает говорить о том, с чего начал. – Сегодня этот архитектор приедет сюда, – странное и неловкое дело: человек должен приехать домой к Чангюну, а сам Им не разу с ним не говорил, даже через динамик телефона. Было всего лишь три разговора, но каждый раз рыжий разговаривал с секретарём этого человека. Собственно, и наличие секретаря у архитектора – для Чангюна нечно странное. – И не дай Бог, вы хоть вякните! Даже в туалет вам обоим выходить нельзя! А если я услышу, что по стене начнёт стучать кровать от ваших кроличьих игр... Я вас в эту же секунду убью самым зверским способом! – заканчивает он этот разговор довольно сильно угрозой. А Чангюн и правда может это сделать с этими парнями, потому что они гады редкостные. Хёнвон и не думает что-то отвечать Гюну, потому что хочет спать, как всегда, и его вечное чувство сонливости и усталости сильнее всего прочего. А Минхёк просто не успевает. После всего сказанного Чангюн разворачивается и быстро уходит, хлопнув дверью напоследок. И в эту же секунду раздаётся стук в дверь. – Это твой архитектор? – тут же выскакивает в коридор самый старший блондин. – Свалил в темноту! – Ладно-ладно, – недовольно бубнит Минхёк и после уходит в комнату. Чангюн сразу открывает дверь, даже не думая просмотреть в глазок. Может там и не архитектор тот, а маньяк или грабитель. Но на пороге не маньяк, а если и маньяк, то очень красивый. Парень, может быть, на пару лет старше Гюна. Его чёрные волосы почти идеально уложены, а лицо, кажется, кукольное, фарфоровое. Взгляд такой строгий и... Стеклянный. Словно в мире нет для него ни одной радости. Он стоит на пороге не очень дорогой съёмной квартирки обычного художника в дорогом костюме тёмно-синего цвета, а золотые запонки на рубашке сверкают даже в подъездном полумраке. И веет от него дорогим парфюмом и холодом диким, одиночеством и грустью, которая хуже свой смерти. А ещё вот что удивляет Има: парень, стоящий перед ним – кореец. Только, похоже, Чангюн и этот архитектор из разных миров и вряд ли пересеклись бы когда-нибудь. – Привет, – всё, что может сказать Чангюн, смотря на этого человека. – Добрый день, – в голосе его ровным счётом ничего, аж в дрожь бросает. Но Чангюн старается не обращать внимание на это всё, мол привык человек так работать, может, в жизни он другой. Но Чангюн ещё не знает, как он ошибается. – Ю Кихён, – парень протягивает руку, чтобы поздороваться с художником, а когда Чангюн начинает медлить с приветствием из-за неуютной неловкости, которую он сейчас испытывает, парень в дорогом костюме недовольно поднимает губы. – Чангюн, – протягивает руку в ответ Чангюн. Потом он делает шаг в глубь светлого коридора своей квартиры, пропуская этого Кихёна в дом. Чангюн провожает парня в свою небольшую комнату, где от комнаты по факту есть только кровать не заправленная. Всё остальное пространство занимают вещи, которые явно указывают на род занятий Има: штук шесть мольбертов, которые он неизвестно зачем привёз в США, пара незаконченных картин, которые Гюн начал буквально вчера по приезду, огромное количество коробок разных размеров, в которых хранятся, кажется, все виды красок, тряпки, испачканные в краске. А ещё вот что примечательно, что сильно выделяется из всей этой творческой суматохи: возле окон комнаты, створки которого раскрыты нараспашку, стоят цветы. Какие-то из них тёмные, какие-то светло-зелёные и создают контраст, а листья некоторых красные или бардовые, что, честно говоря, не так уж и сильно выделяется из этой неожиданной зелени. Парень почему-то не спешит проходить в комнату. Он останавливается на её пороге и начинает всё внимательно осматривать, словно он не архитектор, а детектив. Этот Кихён смотрит на всё так, будто ему это всё знакомо, будто он к старому другу в гости заехал. А Чангюн не понимает такого чужого поведения. Он не знает, что сделать или что сказать. Но ему становится крайне неуютно, когда он ловит на себе взгляд этого архитектора. И в глазах чужих, кажется, начинается истерика, такая, которая похожа на океанскую бурю. Чангюн это состояние знает лучше всего остального. Как часто он с этой бурей, убивающей всё твоё душевное нутро, сталкивался после той аварии, после смерти матери и после той амнезии, которая стала для него приговором. По спине Чангюна пробегает холодок, когда эта истерика в глазах холодеет, превращается в огромный айсберг. Чангюн оставляет гостя в дверях комнаты, а сам проходит к столу. Скидывает с него все свои листы и краски, расчищая место для работы. Весь этот творческий беспорядок становится обычным бардаком на полу. Им хочет что-то сказать, но... – Может быть, чаю? – звучит за спиной Кихёна голос Минхёка. А Чангюн проклинает всех богов, которых можно собрать из мифологий всего мира за друзей посланных ему. Он понимает, что сейчас будет то самое фиаско. – Да, может, кофе?. – звучит менее уверенно, нежели из уст Минхёка. Оно и понятно. Чангюн, что до аварии, что после неё, так и не научился спокойно общаться с людьми. Всегда ему не комфортно, поэтому, когда у него появляются новые знакомые, как, например, художник из Англии, Чангюн искренне удивляется этому. Да и в последнее время он крайне замкнут, и с каждым днём уходит всё глубже в себя. Наверное, пытается разобраться в самом себе, но получается плоховато... Архитектор сразу узнаёт голос блондина. И его будто током прошибает. Ноги начинают подкашиваться, руки немеют и холодеют, а в горле появляется непонятный ком, мешающий Кихёну говорить и дышать. – Лучше чай, спасибо, – сдержанно или скорее как-то сдавленно отвечает Кихён. Чангюн кивает и тут же скрывается за пределами комнаты, пытаясь избавиться от этого угнетающего чувства беспокойства. Слишком уж всё... Просто слишком. Минхёк и Кихён остаются наедине. Ли облокачивается о косяк двери, дожидаясь то ли момента, когда рыжий принесёт чай гостю этой квартиры, то ли момента, когда этот гость в дорогом костюме повернётся. Каждый из них молчит, но долго так продолжаться не может, и Ю Кихён начинает говорить первым: – Он не помнит? – Что?. – нельзя сказать, что Хёк очень уж глупый, но вопроса он не понимает. Точнее, всё это вызывает у него массу подозрений, которые после полного осознания перерастают в гнев. Узнать Кихёна не трудно, ведь и Мин не смог за каких-то четыре года забыть голос своего первого лучшего друга. Он за один шаг приближается вплотную к архитектору и разворачивает его лицом к себе. – Ты?! – звучит это крайне ненавистно, потому что причины есть. Кихён когда-то пропал без каких-либо объяснений, появлялся только в новостях, а сейчас делает вид, будто не знает своих друзей и Чангюна, который из-за чёртовой любви к этому же Кихёну чуть не умер. – Заткнись! – шипит Кихён, хватая Мина за ворот его безразмерной футболки. – Почему-то он не помнит меня, значит, и дальше делай вид, что мы никогда знакомы не были! – Какая же ты мразь... – Минхёк только это ответить и может. Больше слов для Ю у него после всего нет. Но Минхёк и сам начинает понимать, что так будет лучше. Сколько страданий Ки доставил Иму… И вот сейчас Чангюну выпадает шанс действительно начать всё с чистого листа, заново. Минхёк и Хёнвон не должны отнимать у парня такой шанс. Слишком много боли было в его жизни, как минимум за последние пять лет, и неизвестно до сих пор этим двоим, что было между Кихёном и Чангюном в школе. А Чангюн на кухне успокаивается, правда не до конца, но хоть что-то. Он достаёт из до сих пор неразобранного пакета из ближайшего маркета коробку с самым дешёвым чаем в пакетиках. Кажется, зелёный... Глупый Минхёк опять всё перепутал. Чангюн хочет его прибить. В который раз за эти пару дней? – Десятый точно. Рыжий надеется, что архитектор этот не сильно обидится, если ему принесут зелёный чай. Чангюн включает электрический чайник и достаёт один из пакетиков с дешевым чаем. В нос ударяет запах ромашки и ещё каких-то трав. И внутри Чангюна какие-то чувства начинают шевелиться, просыпаться. Становится так тоскливо и больно внутри, около сердца. А перед глазами уже не стена кухни, а воспоминания, которые непонятно откуда взялись в его голове.Flashback
Чангюн ставит перед брюнетом в синем школьном пиджаке кружку с зелёным чаем. Кихён смотрит на горячую воду зеленоватого цвета, на маленькие-маленькие травинки, которые остались в кружке от чайного пакетика, а потом спрашивает у младшего: – Зелёный? – Ю действительно удивлен. – Кихённи, я способен запомнить такую мелочь о тебе. Пичкать тебя горьким кофе, который ты не пьёшь, я не буду, – звучит это по-доброму, так заботливо, что хочется просто растаять, словно мороженое, на этом месте. Для Кихёна удивительно то, что о нём кто-то заботится, что какие-то мелочи о нём запоминают обычные люди, которым он не платит. Хотя Имя теперь трудно называть обычным... Ки хочет расплакаться, потому что Чангюн слишком идеальный для Кихёна. А у Ю не бывает идеальных вещей в жизни, потому что жизнь такая сука. Но Чангюн есть здесь и сейчас рядом с Кихёном. От понимания этого у Кихёна на лице не слёзы, а только улыбка счастливая...Flashback end.
Ю Кихён
Имя обычного архитектора, а режет по чувствам так, что недалеко и от обморока. Голова у Чангюна начинает болеть невероятно сильно, как не болела в тот момент, когда его врачи вытаскивали из машины. Сердце начинает биться так, что вот-вот вылетит на бешеной скорости из груди, оставив Има погибать.Flashback
«Совсем недавно в массы вышла информация о том, что Ю Кихён – сын известного корейского бизнесмена – Ю Джехо, женился. Также стало известно, что его новоиспеченной женой стала дочь партнёра Ю Джехо. Почему свадьба была закрытой и в США не известно. К спортивным новостям... » – эти слова доносятся до Чангюна, когда тот проходит по одной из крупных площадей Сеула. Почти на каждой улице на одном из зданий есть огромный экран, на котором мелькают новости, реклама и клипы самых разных айдол-групп. Чангюн почему-то останавливается посреди улицы, слушая именно эти новости. Кажется, что-то важное, и это что-то уходит из его сознания, не дав понять, что именно значит это всё. Это имя и фамилия ничего Чангюну не говорят, а ему кажется, что должно быть всё наоборот.Flashback end.
Пустая кружка падает на пол и с треском разбивается о холодный пол. Чайник уже давно нагрелся и автоматически выключился, а Чангюн только сейчас возвращается в реальность. Треск слышат и парни в комнате. Кихён дёргается с места, чтобы побежать туда, но Минхёк чуть ли не силой и угрозами заставляет его остановиться. Он сам залетает на кухню к младшему. А тот, будучи уверенным в том, что не всё ему о прошлой жизни рассказали, смотрит так сурово на своего хёна и молчит. Он обходит Минхёка, задевая его плечом. Да, специально. И, замечая в дверях чужой спальни Хёнвона, мало чего понимающего, возвращается в комнату, пристально смотря на архитектора. Минхёк за ним залетает в комнату, чуть не врезаясь в самого младшего. – Мы были знакомы? – спрашивает Чангюн сквозь зубы, сжимая кулаки от головной боли. – Кажется, нет, – продолжает врать Кихён. Из него получился бы шикарный актёр, честно говоря. Так правдоподобно врать человеку, которого ты когда-то любил... Многого стоит. – Мы были знакомы, – это уже не вопрос, – да, Минхёк-хён?! – в это время к испуганному Мину приближается Хёнвон, который, к слову, совсем не умеет врать. По его взгляду, мягко говоря, удивлённому Чангюн понимает, что сейчас ему врут все, кроме его собственных воспоминаний. Только вот Им не знает, как добиться правды и как её принять. А она будет именно такой, какую лучше и не знать никогда. Чангюн проходит к кровати, возле которой лежит альбом с теми рисунками, которые Им никогда и никому, наверное, не покажет. Не показал бы, если бы не это всё. Чангюн листает изрисованные страницы, а потом начинает вырывать их, но не все подряд, а только определённые. Потом с этими смятыми листами он возвращается к Кихёну. Он суёт ему чуть ли не в лицо эти рисунки и кричит: – Что я, блядь, должен о тебе знать?! – Кихён молча стоит и даже виду не показывает, игнорируя все гневные крики младшего. – Чангюн, тебе просто кажется, – пытается оправдать всю ситуацию только лишь Минхёк. Но не это Чангюну нужно... Столько лет Чангюна преследует образ этого парня, этого чёртова Ю Кихёна, и Им наконец встречает его в реальной жизни, а не в своих хреновых снах, которые его каждый раз в депрессию вгоняют, но и сейчас от него что-то пытаются скрыть. – Нет, не кажется, – впервые за день что-то говорит Хёнвон, и, кажется, он на стороне Чангюна, который всего-то хочет знать правду, – он должен всё знать. И он сам без твоей, Мин, заботы и без, твоих, Кихён, наилучших побуждений разберётся, что с этим прошлым делать.