***
Двадцать второго ноября на улице пусто. Кажется, вокруг никого и ничего нет. Слишком пустынно и туманно на таком огромном богатом дворе. Дом кажется заброшенным, и все его красоты становятся кошмарными; голые кусты роз пугают своими тонкими сухими и кривыми ветвями с кучей шипов, зарождая внутри человека какую-то истерику; а все люди, которые изредка появляются в поле зрения Кихёна, кажутся уже умершими. У всех них взгляд такой одинокий, опустошённый, потерянный – нет души. Собственно, в этом доме она и не нужна никому, а если будет, её, безусловно, в корне задушат, сразу уничтожат. Кихён не помнит, как проснулся этим утром в звенящей тишине, осознавая, что проспал больше нужного, как собрался нехотя, всё это время унимая тошноту дикую, и вышел во двор. Парень не может вспомнить, как по гравию и остаткам неубранной сухой травы он дошёл до подаренного на пятнадцатилетие автомобиля, как сел в привычное авто черного цвета и, сжимая от боли во всём теле до багровых следов и синяков в кулаки ладони, доехал до чёртовой школы, которая не кажется приветливой, вот, ни разу. Картинка за окном машины постоянно казалась какой-то чересчур обыденной, надоевшей до дрожи по телу. И Кихён долго не выходил из машины, потому что в ней нет больше никого кроме самого Ю и водителя (такое спокойное одиночество удобнее всего остального), а, может, не выходил, потому что в машине тепло. Кихён не помнит ровным счётом ничего. Он помнит только то, что ему было очень плохо, очень больно, очень обидно и противно... И вот Кихён в своём на самом деле тонком сером пальто, которое он никогда не застёгивает в любую погоду, и с шарфом накинутым на плечи стоит у главного входа в школу. Ноябрьский сухой ветер проникает под незастёгнутое пальто, и плотная школьная форма не спасает и без того уставшее и озябшее тело парня. На школьном дворе ни души, значит, уже был звонок, а Ю не знает даже сколько сейчас времени, и насколько он опаздывает. Он стоит у самой двери и уже минут пять не решается открыть её. Просто заходить в школу брюнету не хочется совсем. Что-то внутри него подсказывает, что делать это ни в коем случае не следует, иначе будет только хуже. Ну, знаете, этот внутренний голос или интуиция. Что-то из этого... Иногда эти явления спасают человека от чего-нибудь ужасного или... позорного. Только Кихён не слушается своего внутреннего голоса и идёт. Открывает для себя дверь в то место, которое недавно уже сгубило Чангюна. Он заходит. На первом этаже на лавочках сидят несколько прогульщиков, которые даже от учителей теперь не прячутся. И в их глазах Кихён тоже не находит какого-либо интереса хоть к чему-нибудь. Ни капли чувств, ни тени жизни на их лицах. Кажется, что это просто проклятье на город опустилось, и каждый человек теперь будет гаснуть среди всей этой толпы. Но всё куда проще. Других, „не таких”, в этом мире никто не любит. Общество из людей всегда будет делать мертвых внутри кукол, которые потом станут чучелами. Кихён оставляет своё пальто в гардеробе, который во время урока закрыт, но для сына семьи Ю всегда делается исключение. Он идёт по пустым школьным коридорам, ловя на себе презрительные и брезгливые взгляды, насмешки подростков. Кихён останавливается на секунду, чувствуя, как взглядом, полным отвращения, его чуть ли не сжигают. Он смотрит этому парню прямо в глаза, но тот вызывающе фыркает и с противным „пидорас” проходит мимо Ки, ускорив шаг. Кихёна это не то, чтобы задевает. Просто становится как-то не по себе. Он в отличии от того же Чангюна с таким никогда не сталкивался. Но всё когда-то происходит впервые, да?. Ю просто проглатывает назревающую обиду и идёт дальше в библиотеку. Он просто не знает, какой у них сейчас урок. До чего дожил... Вскоре ему приходится вновь остановится, точнее просто замедлить шаг. Впереди него идут две девочки; они, кажется, со средней школы. И среди них есть та самая дочь полицейского, которая и пустила примерно неделю назад слух об убийстве, которое на самом деле только покушение. –...В общем, отец сказал, что тот Чангюн, ну, который с нами учился, оказывается, не виновен!. Говорит, что первый анализ был ошибочный, а второй вообще совпадений не показал! Я не понимаю, как так! По-любому проплатили его родители за невиновность... Кихёну больше слушать нечего. Он ускоряет шаг и обходит девочек, недовольных работой сеульской полиции. Но вслед он слышит: – Это, что, он? Парень с видео?. Вот теперь Кихён понимает, что не помнит он намного больше, чем может представить. Незнание чего-либо ужасного заставляет Кихёна чувствовать себя только хуже. Он не знает, не понимает, не помнит, что за видео и что произошло в ту ночь. И, похоже, разум парня просто блокирует эти воспоминания, очень старательно их игнорирует. И всё тот же голос внутри говорит, что слава эта не самая приличная, а крайне дурная и извращенная, как в современных американских фильмах про подростков. Кихён хочет зайти в школьную уборную, чтобы пройти к раковине, умыть лицо и свой испуганный вид хоть немного скрыть от окружающих. И, казалось бы, что сложного, уборная же в десятке метров от него. Кихён также думает, ответа не находит, потому и заходит. Но там он встречает очередных слишком агрессивных школьников, которые не очень рады Кихёну. Ю почти врезается в них на входе в уборную. Хочет их обойти, но ему удаётся это плохо. Его почти толкают в сторону не самых чистых раковин, и Ки ударился бы спиной о некогда белую, чуть пожелтевшую керамику, если бы не подставил руки. – О-оу, это же та самая кинозвезда дешёвых вписок!. – один из тройки парней цепляет Кихёна за подбородок, показывая его лицо двум остальным. Кихён видел его пару раз, и вроде бы он на год старше Ки. – Как у такого, как ты, хватило смелости прийти сюда? – Что вам надо?! – Кихён буквально выплевывает эти слова, потому что такое поведение всех окружающих его немного так достало, культурнее не скажешь. Голос не громкий, но звучат слова, словно самые настоящие оскорбления, не иначе. И этим Кихён, понятное дело, вызывает только агрессию у этой троицы. – Почему ты всё ещё говоришь с нами? Такие как ты вообще не должны с нормальными людьми разговаривать!. – Ты не поверишь, но из людей здесь только я. По лицам парней видно, что они в диком смятении потому, как совсем не ожидали такого ответа, да и в принципе того, что Кихён будет говорить что-то им в ответ. Они пару секунд стоят, ничего не делая, а только переглядываясь. А потом тот, что стоит к Кихёну ближе остальных, схватив Ю за ворот пиджака, дёргает его в сторону окна, а оно прямо напротив двери в уборную. Ю успевает затормозить и не падает, но, только он успевает выровняться и встать нормально, как всё тот же старший бьёт его кулаком в лицо. Удар приходится по линии челюсти с левой стороны, Кихён понимает это только из-за пульсирующей боли в этом месте, но удар был не сильный, поэтому больше синяка там ничего не будет. Брюнет не хочет продолжать драку, ведь понимает, что к хорошему это не приведёт – их как минимум больше, поэтому он пытается просто обойти их, но его вновь нагло и жестоко толкают, и в этот раз он не может устоять на ногах и почти падает на колени. – Мало того, что ты пидор, так ещё подстилка! – его пинают по ногам, и вот теперь он оказывается на коленях. – Что, не получается решать всё с помощью денег твоего папаши?! – это, знаете ли, для Кихёна намного обиднее, чем вышеупомянутые „подстилка и пидор”, потому что все считают, что он ничего без своих родителей не может. Но, наверное, лучше сказать, что все знают об этом. Если не считать школу, то он и правда ничто без родительских денег, потому что в современном мире именно они всем заправляют. А Ки не может этому никак противостоять, не может с этим что-либо поделать, и это его слишком сильно обижает. Кихён за обидой, которую уже не получается скрыть, не замечает, что парень пинает в сторону Ки ведро с грязной водой. Конечно, всё это оказывается на Ю. – Сиди, помойка! – только после этого они оставляют его в школьном туалете. Ю сначала думает успокоиться, а потом просто уйти домой – как обычно сбежать от чего-то некомфортного, и всё. Но нервы у Кихёна сдают быстро, и он с громким и озлобленным „Блядь!!!” пинает ногой железное ведро, в котором пару минут назад была та самая грязная вода. Ведро летит в сторону кабинок, ударяется о приоткрытую дверцу и отлетает в сторону двери в уборную комнату. Останавливается оно у ног какого-то парня из средних классов. Он смотрит на Кихёна... ну, никак. Немного сочувствия, но всё та же брезгливость, и всё. Но это лучше чем избиение. – Что, блядь?! – срывается на крик Кихён. Подросток незнакомый пугается, но спрашивает: – Это они так с тобой из-за видео? – а Кихён и понятия не имеет, что за видео такое и ответить он не может ничего кроме: – Да что за видео?! О чём, блядь, ты? – Так... Ты не знаешь ничего?. – Кихёну не очень понятно, вопрос это или утверждение, но сочувствия в голосе парня стало в разы больше. Только вот жалость эта ни разу не приятна парню. Подросток достаёт свой телефон и что-то нажимает там. А потом он включает видео, о котором все только и говорят. Кихён не хочет смотреть, понимая, что не чай там пить будут, только это единственный способ, если не вспомнить всё, то просто узнать. На видео этом Кихён, который почти без сознания, словно кукла тряпичная или марионетка без кукловода. И рядом вся чжухоновская компашка, а сам Ли в роли оператора чёртова. На этом блядском видео весело всем, конечно, кроме Кихёна, которого самым позорным образом, действительно словно последнюю шваль, подстилку пустили по кругу. У Кихёна на глазах слёзы, в ушах неприятный звон обиды и разочарования, в голове только стыд и отвращение к своей персоне, допустившей это всё. Презрение высшей степени бешеными волнами накатывает на парня, ударяя его по всем открытым ранам. Поэтому становится так больно... Кихёна от себя самого тошнит. Всё тело охватывает холод такой до ужаса неприятный. У Кихёна руки начинают дрожать от того, насколько он себе противен... Ки чувствует, как внутри него остатки чего-то живого сжимаются, пытаясь не запачкаться во всей этой похабщине и грязи. Но спасти это светлое, живое не получается, потому что Кихён для себя теперь слишком ужасен. – Где Чжухон?! – рычит Ю, толкая мальчишке телефон в руки. Тот, испугавшись, сначала жмёт плечами, а потом говорит, что видел его на трибунах школьного стадиона. Кихён не знает, что будет делать или говорить, когда встретит Ли, но он идёт к выходу, надеясь застать младшего на тех трибунах. Это всё как-то слишком шокирующе и, может быть, пугающе. Кихён никогда не ненавидел Чжухона, но сейчас внутри него злость, обида и эта ненависть диким пламенем сжигают всё остальное: сочувствие и внимательность к людям, доброту, осторожность и многое другое. Просто в жизни своей каждый человек может встать на краю. Кого-то могут к нему подвести, а кто-то сам дорогу находит. Так вот Ли Чжухон Кихёна довёл всеми своими выходками. И Кихёну так больно, что уже даже не будет страшно прыгнуть с этого края и долететь до чего-то преступного, прям как у Чангюна это получилось. Он по пути на улицу стягивает с себя грязный мокрый пиджак, выкидывает его, как испорченную тряпку, куда-то в сторону. Забирает своё пальто из школьного гардероба, понимая, что больше здесь он не будет находиться, и выходит из здания. Да, Ли всё ещё там, где его видели около получаса назад. Сидит среди пары человек из своей дорогой компашки. Не изменяет себе, что сказать. Неудивительно и то, что голоса и смех тех двух парней затихают, стоит только Кихёну подойти к ним. Конечно, ведь право голоса хозяин так и не дал. А Чжухон знал, что рано или поздно Ю найдёт его, он ждал этого момента. Поэтому, как только он увидел Ки, на лице его появилась довольная ухмылка. – Ты совсем двинулся?! – рычит Кихён подходя вплотную к Чжухону. Нервы его уже совсем ни к чёрту, поэтому происходит то, чего никто не ожидал. Кихён буквально выдёргивает Ли с этих трибун на асфальт и бьёт его с такой силой, что у самого костяшки кулака начинают кровоточить. Ни Кихён, ни кто-то из этой троицы не успевает понять, что происходит, но Кихён, к радости или к сожалению, ограничивается только этим. – Ты, блядь, понимаешь, что это слишком?! Это – дно! Чжухон стирает с губы кровь и только потом отвечает Кихёну: – Дно для кого: для тебя или для меня? – он смотрит прямо в глаза, а взгляд у него как всегда жуткий, злой. Только за этой злостью скрывается разочарование и какая-то детская обида на всё и всех. Чжухон всегда прячет эти чувства за своей жестокостью, боясь, что о них хоть кто-нибудь узнает. – Что не нравится такая жизнь?. – с насмешкой спрашивает он. – Это, блядь, не жизнь, это то, что ты от неё оставил! – хрипло произносит Ю в ответ, хотя спрашивали то не об этом. И Чжухон знает, что не жизнь, знает. Этого то он и добивался. – Знаешь, как долго я ждал дня, когда именно я сломаю тебе жизнь!. – что происходит в голове у Чжухона, непонятно. Да и пытаться понять, наверное, не стоит, потому что он, как и большая часть людей на этой планете, на самом деле такой же оскорблённый жизнью или другими. У него, как у всех остальных, просто не хватает сил простить, и остаётся только портиться, чтобы быть под стать этому миру. – Что я тебе сделал? Что?! – вновь срывается Кихён на последнем слове, но ответа он так и не получает. А ответа не будет, потому что по сути Кихён ему ничего не делал, он никогда бы и не захотел даже оскорблять или унижать кого-то. Просто всё решили и сделали за Ю те самые деньги, а именно их значимость в этом мире. Все так их любят, что спокойно закрывают глаза на всё остальное: на настоящие, неподдельные чувства и эмоции, на чей-то талант, на чьи-то желания и мечты. Люди сами о себе забывают, грезя только лишь о деньгах. Это – такая чума двадцать первого века. Кихён смотрит в глаза парню напротив и не видит ничего кроме наслаждения местью. Он понимает, что чего-то иного не будет. Он собирается уходить, но слышит вслед: – Да, кстати, с днём рождения, Ки... хён, – а звучит это с той чангюновской интонацией, и становится до тошноты тоскливо и больно... Кихён решает, что бегство – это единственное спасение для него сейчас. Конечно, это вряд ли спасёт его от трагичного угасания его души, от морального разложения, которое обязательно последует за всей этой драмой самой настоящей. Но это поможет ему избавиться от гадких перешёптываний, язвительных насмешек, осуждающих и презирающих взглядов. Кихён сейчас слишком расстроен и, понятное дело, не может трезво смотреть на ситуацию. Он сейчас думает прям как Чангюн; думает, что станет легче, если он уйдёт туда, где не будет всего этого яда. Но противная отрава уже попала в его организм. Она будет отравлять Кихёна его же мыслями и слабостью как моральной, так и физической. Только далеко убежать то не получается – у школьных ворот Ю видит Чангюна, а выезд для машин перекрыт на время учебы. Разговора с ним не избежать, а, значит, Кихёну просто в очередной раз воткнут нож куда-нибудь в живот, даже не задумываясь о том, насколько это больно. Эмоции внутри Кихёна становятся каким-то месивом, отвратительной, разрушающей всё бурей. Парень сначала не понимает, что он чувствует в этот момент и как меняется его состояние, но от бессилия ему хочется упасть и просто поддаться этой истерике, которая с злобной усмешкой только-только начинает сдавливать кихёновское горло своими страшными сгнившими до самих костей пальцами. – Кихён, – Чангюн произносит имя старшего только с жалостью. Там нет даже чувства вины. И Кихёну становится так противно от этого. Старший не отвечает Иму и пытается обойти Чангюна, но Гюн хватает хёна за руки и разворачивает его к себе лицом, дёрнув на себя. Кихён мог бы быть к нему ещё ближе, но он вовремя затормозил, не желания даже смотреть в глаза тому кто в этом напрямую виноват. – Я, блядь, хочу извиниться! – Ты? Извиниться? – скепсиса и такой, знаете, нагловатой пошлой иронии столько, что можно целый город затопить. – Жалость ноет, да?. – сейчас же в старшем просыпается обида и гнев, самый настоящий. Он буквально чувствует, как ненависть к Чангюну начинает расти до космических размеров. А Чангюн не знает, что ответить, поэтому просто молчит. – Это ты виноват в этом! Ты позволил ему сделать из меня шлюху! – Блядь, да у меня не было выбора! – Чангюн тоже срывается, ведь у самого нервы и юность загубленные. Он понимает, что сейчас он совершает третью самую глупую и никчемную ошибку в своей жизни, но только потому что никто не говорит, как надо. – Выбор есть всегда! – перебивает его Кихён, а крик этот эхом отдаёт по всей улице, и даже машины на проезжей части, что в ста метрах, не могут заглушить его. Простые прохожие с удивлением и некоторым испугом поворачиваются на парней. – Нет... Ты не знаешь!. Он угрожал моей семье, они приходили... – он говорит в такой спешке и с таким испугом, словно всё это до сих пор продолжается. – Ты мог прийти... – К тебе?! – и со стороны так и не поймёшь, кто из них униженный и оскорблённый, – Не надо мне сейчас заливать об этом!. Ты избегал и игнорировал меня как и все окружающие! Ты вечно что-то скрывал! Весь такой бедный был, но любую помощь, а-ля гордый, игнорировал или того хуже выбрасывал... – ну вот, очередной кусок жестокой правды, которая ещё одним острым ножом вбивается в остатки сердца Кихёна, – Как только ты услышал бы об этом, ты бы просто сказал: а я говорил. Только вот ни хрена ты не говорил! Ты оказался таким же эгоистом, как все остальные, – Чангюн замолкает, а Кихён не находит, что ответить. Он хочет просто осесть на грязный асфальт и начать жалеть себя родного. Но если сделает так, опустится ещё ниже. Кихён ненавидит Има всем сердцем. Впервые Ки желает Чангюну оказаться на месте первого. Только Ю и не догадывается, что Чангюн уже проходил через отвратные сплетни, осуждение, презрение, подростковую жестокость и безынициативность взрослых. Кихён не знает или просто не понимает, что это и заставило Чангюна слепо и глупо предать хёна. И эта ненависть, что так ярко светит в глаза, заставляет некогда спокойного и бесконфликтного Кихёна замахнуться на младшего и ударить его. Кихён видит чужую кровь на тыльной стороне ладони, и желание отомстить мальчишке хотя бы физически берёт верх. Кихён бьёт ещё раз, сильнее разбивая губу подростку. Потом толкает его на школьный забор и бьёт точно в солнечное сплетение, и ещё раз, и ещё, и ещё... И если бы не прохожие, которые оттаскивают Ю от макнэ, Кихён продолжил бы. – Забудь о моём существовании, – и Кихён уходит, как и хотел.***
Рано или поздно после любой персональной человеческой трагедии наступает то состояние, когда внутри, в том месте, которое все именуют душой, становится пусто. Невероятно пусто и темно. Это „пусто и темно” означает потерянность во взгляде, опустошённость. Оно означает обессиленность и усталость от жизни. Оно означает... Ничего оно больше не значит. Только „ничего” внутри и рассеянность снаружи. Это „пусто”, это горе, эта боль просто поглощают, что могут, и оставляют после себя только конец всего эмоционально живого в человеке. Когда человек принимает этот конец, он перестаёт плакать, бить кулаками в стены, кричать, срывая голос, требовать справедливости. Он становится слаб, истощён и сонлив. Это в физическом плане. В моральном же человек становится разбитым и, как и было сказано ранее, безэмоциональным. Пропадает интерес ко всему, и ничего уже не кажется красивым. И буквально каждая мелочь становится невероятным раздражителем. Не причиной душевной истерики, а именно раздражителем. Кихёну не хочется плакать. Теперь или уже не хочется, но это не важно. Суть в том, что внутри него наконец победила его трагедия. И после этого он перестанет быть собой и начнет просто существовать. Кихён, правда, не понимает ещё этого... Домой он приходит около полуночи. Ещё у самого входа на территорию их дома Кихён замечает, что в кабинете отца горит свет. Это значит, что он до сих пор не спит. Наверняка, уже всё знает. И сейчас опять будет обвинять во всех смертных грехах своего родного сына. Кихён не спешит дойти до дома, он идёт по асфальтированной тропинке через огромный двор медленно и вальяжно, иногда заглядывая в окно отцовского кабинета и выискивая там тень мужчины. Внутри страха перед тираном-отцом уже нет, сейчас вообще ничего не испугает парня, ведь чего похуже и не придумаешь. Кихён слышит, что кто-то из охраны дома сообщает, что Ю Кихён прибыл. И после этого в окне мелькает отцовская фигура, выходящая из освещённой комнаты. До того, как они встречаются на первом этаже у лестницы, Кихён успевает скинуть с себя пальто и шарф прямо на пол у входа. От мужчины уже пахнет алкоголем, и голос его от выпитого спиртного стал более хриплым, в общем, всё как обычно. По сути Ки и не помнит того дня, когда отец говорил бы с ним в трезвом виде. Брюнет не смотрит на отца и пытается игнорировать его присутствие здесь также, как Чангюна у школьных ворот. Только вот ни в тот, ни в этот раз ему не везёт. – Кажется, я не в первый раз говорю тебе о том, что ты для семьи создаёшь только проблемы, – все его разговоры с Кихёном начинаются с этого или с „ты обязан”. Ничего нового, и Кихён не особо хочет вновь выслушивать это всё. – Да, – перебивает его Ки. Это не звучит как-то грубо, злобно, не звучит как вызов. Всё та же потерянность и грустное разочарование. – Да, много раз. И том, что я просто жалкая пародия на человека, говорил, и, что я никогда не буду как ты... – Кихён устало облокачивается о перила лестницы, пряча руки в карманах школьных брюк. Он впервые за эту встречу поднимает на отца глаза. – Как ты смеешь так говорить со мной?! – Кихён доволен, что выводит его из себя, и это так на него не похоже. Это странно и жутко, ведь впервые парню так нравится ненависть. Она превращается в наркотик для него. Кихён понимает, что ему становится намного легче и лучше, когда он окружает себя ненавистью такой, какую видят и чувствуют все. – Сын известного бизнесмена – подстилка для каких-то... – Ну, что поделать, – Кихён только безразлично жмёт плечами, а потом усмехается. И это становится красной тряпкой для Ю Джехо. Он вновь поднимает руку на сына. Бьёт сильнее и жестче, чем подростки в школе. Бьёт, пока Кихён просто не падает на колени перед ним, жалко стирая кровь рукавом белой рубашки с лица. Если школьники только надсмехались, пусть и в такой жестокой форме, то его собственный отец ненавидит всем своим существованием своего ребёнка. Ю старший, насладившись хотя бы физической болью сына, уходит обратно в свой кабинет на первом этаже. Кихён с ненавистью, но довольством пристально следит за чужими шагами. Парень оседает на ступени и начинает развозить остатки алой жидкости по подбородку, пачкая рукава рубашки. Его довольная наглая ухмылка сначала становится почти незаметной улыбкой, но позже Кихён начинает истерически смеяться. Смех громкий и жуткий, похожий на плач. Это – смех сумасшедшего... А потом по его окровавленным щекам начинают стекать слёзы такие крупные и горячие. И Ки начинает казаться, что они его кожу обжигают, от этого он начинает смеяться ещё сильнее и не может остановиться. Это называется точка невозврата. Так проходят минуты, а, может быть, и часы. Кихён не знает. Но перед ним не прошла ни одна живая душа, словно его безумный смех со слезами на глазах всех отпугивает. Только сейчас, спустя какое-то время Кихён замечает напротив себя свою маму. Это кажется ему странным и пугающим, потому что она почти никогда не выходит из своей спальни и тем более из дома в свет, она почти ни с кем не разговаривает, даже своему мужу она отвечает или говорит что-либо крайне редко, а к сыну подходит раз в полгода и то на каком-нибудь светском вечере. Сколько Кихён себя помнит, мама никогда не называла его своим ребёнком, всё его детство она была к нему крайне холодна, всегда была как-то отстранена от Ки в эмоциональном плане. Не заботилась о нём и, похоже, не любила. Да и сейчас не особо любит его. Кажется, она и не считает его своим сыном, и Кихён это знает. Кихён смотрит ей в глаза, ища там раскаяния, но находит только чувство жалости. – Что?.. Что я такого вам сделал, что вы меня так ненавидите? – в голосе уже нет того смеха или довольства, есть только какая-то непонятная горечь и обида. – Ты убил свою сестру... – тихо произносит женщина, чьи глаза наполняются слезами, блестящими даже в ночной темноте. – Что... – Кихён поднимается на ноги, держась двумя руками за перила. Он не может поверить в то, что сейчас ему говорит мама. Это похоже на какой-то бред, на жалкую выдумку, чтобы оправдать такую родительскую нелюбовь. Но женщина продолжает говорить. – У тебя есть сестра, но она уже мертва, – она останавливается, переставая говорить и вытирая слезы со своих щёк, – из-за тебя! – её слова звучат так ужасно. Кихёну, кажется, ещё больнее, чем от отцовских ударов или от всех слов Чангюна, сказанных сегодня у ворот школы. – Тебе было тогда три года, поэтому ты ничего и не помнишь. Мы были на море, – она в очередной раз замолкает, убирая с опухших глаз слёзы, – был... День её рождения. Седьмой день рождения. Всё было хорошо, просто замечательно. Но ты! Глупый мальчишка, несмотря на все запреты, полез в воду и стал тонуть, ведь ещё не умел плавать!. Она кинулась за тобой и вытащила тебя. Наше золотце, моя девочка... А ты потом начал плакать и вырываться из её рук, хотел обратно в воду. Ты дернулся и она не смогла устоять. Упала и ударилась головой о камни... Моя девочка... Умерла! Из-за тебя! – женщина оседает на пол с криками о том, что её малышка умерла из-за младшего сына. Только Кихён уже не слушает её. Он слишком шокирован. Парень пропадает где-то в прострации, в осознании всего этого. Он уже даже согласен с тем, что это именно он виновен в смерти своей новоиспечённой сестры. Он и сам на грани того, чтобы начать обвинять себя в этом. – Я... Я уйду, хорошо. Я... Только дайте мне денег на комнату где-нибудь. Прости меня, мама, прости.***
Что же случилось потом? Отец согласился давать своему сыну деньги на то, чтобы тот показывался перед ними только в крайних случаях. И Ю младший ушёл из дома, понимая, что даже так он не может избавиться от влияния своего отца, просто потому что у Ю Джехо есть деньги, много денег. В это же время Кихён заплатил парочке хакеров за то, чтобы они удалили видео с его участием с сайта школы и со всех других сайтов, на которых оно есть (а таковых было совсем немного). Много времени это не потребовало, ведь деньги решают всё. Правда, такие вещи не забываются. И, конечно, ему пришлось сменить школу. Кихён перешёл в частную школу, находящуюся на другом конце Сеула. Это удобно, ведь настолько далеко слухи вряд ли бы разошлись. Школа – интернат, где дети проводят своё учебное время и почти всё свободное. Это очень хорошо для Кихёна, потому что школа-интернат решает все его проблемы с жильём. А вообще школу эту переквалифицировали в интернат для детей из-за границы. Правила в этой школе, соответственно, строже, чем в обычных школах, в одной из которых и учился прежде Ки. Только это не освобождает этот интернат от безумного сброда, именно поэтому Ю Кихён впервые нашёл настоящего друга. Ли Минхёк (игнорирующий все правила школы-интерната) с волосами цвета вишни однажды подсел к Кихёну в столовой и сказал, что этот столик – столик Минхёка, единственного и неповторимого (на самом деле Минхёков в той школе ещё пять). Кихён тогда парню нагрубил и послал его в прекрасное далёко. Но парню с красными волосами не привыкать к такому. И Минхёк, словно забыл обо всех не самых приятных словах Кихёна, сказал, что у Кихёна куртка и байк крутые. А потом Минхёк решил, что они обязаны сходить куда-нибудь, и парни (Кихён и сам не понял, как это произошло) сбежали ночью с интерната в клуб. В общем, дружить они, кажется, начали после того, как на кихёновскую фразу „Может, ты уже заткнешься?!” Мин с полной серьёзностью ответил „Нет, я не очень силён в этом.” Вместе со школой Кихён сменил и свой имидж и характер. Точнее, ещё до поступления в новую школу парень изменил себя полностью. Увидели бы его бывшие одноклассники, ни за то не узнали бы. На его теле появились первые татуировки, скрываемые под чёрными водолазками и чёрными кожаными куртками. Волосы приняли вид полнейшего беспорядка. Голос стал грубее, интонация жестче, слова обиднее. Кихён стал тем самым плохим парнем, о котором скулят все девочки-подростки. Кихён стал тем, кто имеет деньги, которые могут поиметь всё остальное. И только Ли Минхёк, которому удалось с Ю подружиться, знал, что Кихён ни разу не подходит своему образу.***
Чангюн, не торопясь, поднимается на второй этаж новой школы. Кажется, там он должен найти кабинет завучей и получить своё расписание. Подросток просто надеется, что на него не будут кричать за то, что он умудрился опоздать в первый день учёбы в новой школе на урок. Смешно, не так ли?. Время идёт, столько событий вместе с ним проходит, а Чангюн почему-то не меняется. Всё также опаздывает и всё также не носит школьную форму. – Здравствуйте, мисс... – Ким. Здравствуй, Чангюн. Ты знаешь, что опаздываешь на урок? – недовольно проговаривает женщина, у которой на бейджике написано, что именно она является одним из завучей школы. Она суёт парню листок с его расписанием и список книг, которые надо получить в библиотеке. – Пройди в соседний кабинет, там проходит твой урок. На кабинете том чёткими иероглифами черного цвета написано: „Кабинет черчения”. Чангюн думает, что ему невероятно везёт на этот предмет. Заходит он не сразу, потому что в голове всплывают такие яркие, но болезненные воспоминания...Flashback/
В тот момент, когда ничего не подозревающий Чангюн, который переключает музыку в телефоне, будет подходить к лестнице, что ведёт на второй этаж школы, перед парнем падает пара книг по архитектуре, которые весят, наверное, больше, чем все чангюновские учебники, вместе взятые. Иму кажется это крайне странным и весьма неожиданным, и он поднимает голову наверх, где, собственно, и замечает парня. Красивого... Нет, очень красивого, абсолютно по всем чангюновским меркам, парня. — Неплохое начало дня, — как бы невзначай, но достаточно громко отмечает Им, собирая чужие учебники. Незнакомый темноволосый парень пытается удержать в руках все свои вещи, но получается это у него крайне сомнительно. И Чангюну это кажется невыносимо милым. Настолько, что он на пару секунд останавливается, дабы в спокойствии посмотреть на это прелестное создание. Рыжий отмечает сам для себя, что этим до крайности милым созданием можно любоваться вечно. Но, когда это великолепное существо начинает подходить к Гюну, Им вспоминает, что он тут не один и слюни свои стоит подобрать, по крайней мере сейчас. — Спасибо, — тихо говорит, как оказалось, брюнет, который пытается вернуть себе книги, взятые только что в библиотеке. Но этому красивому до боли в глазах, по мнению Чангюна, парню просто нечем держать их, потому что на левом плече, почти съехав к сгибу локтя, висит рюкзак, в левой руке уже есть две книги, пусть и тоньше тех, что держит Им, а в правой руке какая-то стопка альбомных листов, на которых что-то написано. — Помочь? — смело и без особых колебаний спрашивает Чангюн, стараясь смотреть прямо в глаза парню. Но потом, посмотрев на имя темноволосого, вышитое золотыми нитками на тёмно-синем школьном пиджаке, он добавляет, — Ю Кихён. Красивое имя...Flashback end.
На глазах Чангюна почему-то слёзы, и руки дрожат, а в голове смелое желание стать архитектором...You know, you gave me happiness before my death...