Will you save me?

"Ки, я не смогу тебя забрать. Мистер Ким завалил домашкой..." на телефон Ю приходит сообщение именно с таким текстом. Кихён не сразу замечает эту смс, которая пришла ещё около четырёх часов дня. Внимание на телефон брюнет обращает только когда смог разобрать кучи бумаг на своём столе. "Да, он может испортить вечер пятницы", — когда Кихён замечает сообщение от младшего, он всё-таки отвечает ему. "Я вызову тебе такси", — читает Кихён, когда у него появляется свободная минута, и он идёт в офисный кафетерий. Он не хочет, чтобы младший отвлекался от учёбы, потому что задания мистера Кима и по сей день славятся своей сложностью. Поэтому он отвечает, чтобы тот не беспокоился, и Кихён сам словит машину. Кихён не успевает даже сделать второго глотка своего слишком крепкого кофе, как не самое лучшее начальство вызывает его к себе. Тяжёлый и уставший вздох, кофе в раковину, и бегом в кабинет зажравшихся дяденек, чтобы взять у них под укоры о плохой работе очередную стопку документов, которые надо превратить в идеальный отчёт. А ведь Кихён — будущий архитектор и должен работать над чертежами и проекировками великолепных построек, потому что потенциала и таланта у него хоть отбавляй и раздавай бесталанным безработным. Но кого это, собственно, волнует? Пока что он просто студент, который пытается получить образование, чтобы отец, разбогатевший с помощью своего отца, не считал его пустым нахлебником. Да, Кихён ездит на машине, которую он купил за деньги отца. Он живёт в квартире, которую он купил так же за деньги своего нерадивого отца. Да и будем честны, живёт Ю, грубо говоря, только за счёт родителей. И парень понимает это и не пытается отречься от своей семьи, не кричит во все услышанья о том, что хочет быть таким независимым человеком. Он не отказывается от того, что потом весь этот грандиозный бизнес, а с ним и огромная ответственность станут его заботами. Но, видимо, сын он не самый любимый, хоть и единственный. Поэтому отец небольшого семейства Ю, как только может, упрекает своего сына в какой-то несостоятельности и неудачной молодости. А ведь Ю официально признан самым умным учеником в двух своих школах. И в университете за ним числится бюджетное место. Но как бы Кихён не старался, угодить отцу он никак не может. И, наверное, Ю старший в какой-то степени прав, ведь если Кихён откажется от денег отца, ему не на что будет жить. И это всё — огромная причина для того, чтобы с отличием закончить этот чёртов университет, чтобы его могли взять архитектором в наилучшую компанию, где брюнет сможет заработать на жизнь, которую хочет он сам. Но отец Кихёна слишком эгоистичный, слишком властный человек для того, чтобы выпустить из-под своего чрезмерного контроля сына. Он считает, что главное в жизни — контроль и деньги. А у Ки на это всё другой взгляд. Поэтому каждый день из жизни Ю похож на чёртово соревнование, где шанс на победу только уменьшается. На первый взгляд Кихён кажется грубым. Он кажется таким человеком, который не будет терпеть к себе какого-то пренебрежения. Все уверены в этом, ведь Кихён создал для себя такой образ и старается поддерживать это, иначе он просто сломается под натиском самой жизни. Но на самом деле Кихён — тот человек, который очень быстро привыкает. Он ни в коем случае не лицемер, но парень подстраивается под тех, кто стоит выше него в этой жизненной цепи. Ведь если он допустит ошибку, отец не поможет. Это будет лишь повод для укора от старшего. И Кихён в какой-то степени уже просто смирился с такой участью. Поэтому он устало падает на свой скрипучий стул с высокой спинкой и, попытавшись убрать мешающие пряди волос со лба, берётся за разбор немного пугающей кипы листов. Время для Кихёна идёт нещадно быстро, потому что он успевает закончить только пятнадцать листов. Но почти все уже ушли, а солнце за горизонтом скрылось, примерно так, два часа назад. Некоторые девушки и парни, которые поджимают головы под натиском тех же начальников, перед своим уходом советуют Кихёну засунуть своё упорство и трудолюбие куда-нибудь далеко и пойти наконец домой. Но Ю терпит до последнего, пока его пальцы не перестанут нормально сжимать ручку, и перед глазами все не начнёт плыть, как облака на небе в летний день. Только в этот момент он понимает, что действительно пора идти домой. Ну и Чангюн пишет ему, кажется, уже четвёртое сообщение о том, чтобы старший скорее отправлялся домой. В своей перфекционистской манере, самым аккуратным образом Кихён складывает документы, словно от этого зависит его жизнь. Потом от переутомления он слишком небрежно скидывает в рюкзак телефон и пару своих личных документов. Выключив свет над своим рабочим местом, он встаёт и уходит, идя по пустому и почти тёмному коридору офиса. Какое-то пугающее эхо от его шагов раздаётся по всему пустому этажу. А Кихён на самом деле и рад возможности быть убитым каким-нибудь маньяком из фильма ужасов. В другом случае очень велика вероятность, что он умрёт самостоятельно и без чьей-либо помощи по дороге до дома. На улице уже в полную меру чувствуется, что Сеул отправил в путь дальний осень и ждёт, словно верный пёс прихода зимы. На некоторых местах асфальт не серый, а белый, потому что покрыт, пусть и совсем тонкой, но корочкой льда. А стоит чуть разомкнуть губы, как тёплый воздух вылетает изо рта белым паром. Да и сам лёгкий мороз, который только и говорит о том, что скоро зима, царапает не укрытую от ноябрьского ветерка кожу. Кихён, выйдя на улицу, поднимает ворот своего тёмно-серого пальто и старается, как можно лучше, спрятаться в нём, чтобы не заболеть в канун своего дня рождения. Он вызывает такси, но ему сообщают, что ближайшая машина будет на месте только через пол часа. Брюнет мысленно избивает до потери сознания оператора, а за ним и водителя, который будто специально так долго едет, но на самом деле говорит спасибо и отключает звонок. Благо возле их офиса есть Старбакс, который не раз спасал работников в короткие обеденные перерывы. Ю быстрым шагом добирается до кафе, где заказывает, как обычно, простой американо. Свободных мест кроме того, что у окна, нет. И Кихён садится именно туда, хотя на таких открытых пространствах чувствует он себя не самым комфортным образом. Кихён кладёт свои замёрзшие руки на стенки стаканчика. И он даже не сразу чувствует тепло от свежего горячего кофе. Но со вторым или третьим глотком дрожащее тело от кончиков пальцев на худых руках начинает чувствовать чуть заметное тепло. Каждый человек, что проходит мимо большого окна кафетерия, куда-то спешит и, грубо говоря, не видит даже куда идёт, смотря в яркий экран своего телефона. Утопая в невидимых сетях интернета, люди, которые совсем не могут ценить обычную человеческую радость, за каждую такую бессмысленно потраченную минуту отдают одно счастливое мгновение, которые обычно зарабатываются огромным трудом. Кихёну от этого и смешно, и грустно. Ведь они даже не понимают, что упускают. И он тоже таким был когда-то. Но потом он увидел саму смерть и даже не свою, а смерть человека, который когда-то научил Кихёна по-настоящему жить. Действительно, люди начинают ценить только когда теряют это что-то или кого-то. Кихён просидел бы ещё в этом теплом и уютном месте, но кофе в стаканчике не вечное, такси должно уже ждать прямо перед кофейней, а Чангюн пишет уже тирады о том, что у него ничего не получается, и он ждёт старшего. На выходе Кихён опять кутается в своё пальто и прячет руки в карманах. Стоя у самого края дороги, он ждёт такси с нужным номером. Но возле Ю останавливается машина, которая совсем не похожа на обычное такси. Дверь чёрного гелендвагена открывается, и из него быстро выходит мужчина высокий, в дорогом костюме и с очень строгим видом. — Ю Кихён? — грубый и немного хриплый голос не может перебить даже шум огромного количества машин и спешащих прохожих. — Вы... Простите, вы откуда моё имя знаете? И вы вообще кто? — Кихён с трудом задаёт эти вопросы, потому что голова, как и в прошлые будни, перестала понимать весь мир вообще. — Мистер Джехо желает видеть вас, — мужчина, словно робот, чётко и быстро выговаривает эти слова, — я попрошу сесть вас в машину. В ином случае по приказу мистера Джехо я обязан применить силу. — После того, как Кихён слышит это имя, у него всё тело столбенеет, и дышать становится трудно, будто внутри него до сих пор растут цветы. Но о каком-то сопротивлении он даже не думает, потому что знает, что это действительно бесполезно. Так или иначе он окажется у этого Джехо, потому что этому человеку нельзя говорить "нет" никогда и ни в коем случае. — Да, конечно, — тихо отвечает Ю, кивнув в подтверждении слов. Потом он под наблюдением того же мужчины садится на заднее сиденье, бросив рядом с собой почти пустой рюкзак. Только после того, как задние двери были заблокированы, неизвестный мужчина в очень дорогом костюме возвращается на своё место рядом с водителем. Автомобиль почти сразу начинает ехать на средней скорости по заполненным другими машинами дорогам. Внезапно тишину в машине прерывает вибрация на кихёновском телефоне. Парень от испуга дёргается к рюкзаку, но мужчина на переднем пассажирском сиденье просит отключить его. И Кихён выполняет это, убрав подальше от себя рюкзак. Чангюн уже смирился с тем, что Кихён больше не отвечает на его сообщения. Но с тем, что старший, даже не ответив на звонок, совсем отключает свой телефон, Им смириться не смог. Просто потому что даже в важные моменты Ю не отключает телефон. Он может поставить на беззвучный режим, может очень долго и упорно игнорировать звонки и сообщения. Но сбрасывать звонки и отключать телефон не в его вкусе. Чангюн, уже лёжа в кровати, думает, что всё нормально, потому что Кихён не маленькая девочка и рано или поздно доберётся самостоятельно. И, пусть не с полным спокойствием на душе, он убирает свой телефон на прикроватную тумбочку и начинает засыпать. Точнее, пытается это сделать.

***

Чангюн уже какой день просыпается с какой-то саднящей и навязчивой тревогой внутри, которая по всему телу растекается за считанные секунды после пробуждения. Он идёт по холодному полу в ванную комнату с этим же противным чуть ли не до ужаса чувством. Там под теплыми струями воды ему очень зябко и даже мерзко, потому что опять же эта тревога буквально топит Има в себе. Вся одежда кажется такой тошнотворной, а еда какой-то протухшей, потому что здраво оценивать что-либо рыжий не может, ведь в голове только сплошные потоки дурных приставучих мыслей. Уже какой день под натиском этого чувства и ужасных идейных картин Чангюн обещает, что входная дверь, которая не закрывается с первого раза, будет первой сломанной вещью в этой квартире. Каждый день он почти трясётся от тревоги и, похоже, ненависти, когда спускается на первый этаж, а потом выходит на улицу к кихёновскому автомобилю. Внутри машины, где буквально всё кричит о том, что хозяин тут — Кихён, Чангюн с бесполезной наивностью в тысячный раз звонит на номер Ки. И каждый раз он слышит короткие гудки, а после пугающую тишину. И всё бы ничего. Мол, взрослый парень, да ещё и с безлимитной банковской картой. Погуляет в клубах и придёт. Конечно, в таком контексте эта ситуация не кажется глупой и, тем более, тревожной. И так можно сказать о любом среднестатистическом двадцатипятилетнем парне. О любом кроме Кихёна, потому что Ю ненавидит наркотики и алкоголь употребляет в крайних случаях, которые в основном связанны с Им Чангюном. Но сейчас, как известно обоим парням, у них в отношениях тишь да гладь, что даже Минхёк с Хёнвоном могли бы позавидовать. И это всё означает, что причин напиться нет. И вот ещё что. Кихёна нет ни дома, ни в университете. И на работе грозятся не подписать документы о практике из-за необоснованных пропусков рабочих дней. Кихёна буквально не существует. Его нет в этом городе уже восемь дней. И это в самом прямом смысле слова. Сегодня воскресенье и Чангюну никуда не надо. Да и какой смысл куда-то идти, спешить, если в его голове уже три дня, словно список для похода в магазин, есть причины для того, чтобы говорить, что Ки пропал, или испарился с этой планеты, или его продали на органы, или в Таиланд в мужское сексуальное рабство. В общем, Чангюн впервые в жизни узнаёт о себе то, что он может слишком подаваться панике. Парень, укутавшись в серое одеяло, которое пахнет хозяином этой квартиры, идёт к окну, которое сам Чангюн забыл закрыть на ночь. Радости от сего факта просто нет предела. Теперь к его гнусной тревоге и панике прибавились больное горло, кашель и головная боль. После того, как он, стоя возле начищенного Кихёном чуть ли не до блеска подоконника, успевает придумать пару картин, где Кихён уже в прямом смысле слова лежит в таком тёмно-коричневом гробу в окружении цветов, Чангюн идёт к рабочему столу и звонит своим хёнам в надежде, что эти трахающиеся на каждом метре люди ответят на видео звонок. Мольбы Има, похоже, впервые услышаны, и через пару гудков Чангюн лицезреет затраханного в прямом смысле слова Ли Минхёка и его чудесное похмелье. — Чангюн, — младший так и не понял был это вопрос или просто озвученный факт, но собственно удивляться нечему, это же Минхёк-хен, — привет! — и фирменная минхёковская улыбка растягивается по лицу. — Привет, хён, — у Чангюна же голос совсем не радостный, даже намека на эту прекрасную эмоцию нет. И это вполне оправданно. Чангюн замечает огромное количество бордовых и коричнево-красных синяков на шее, плечах, ключицах Ли. И, когда Им станет вежливым и взрослым человеком, который сможет промолчать в нужный момент, Гюн обязательно пропустит это и, как подобает такой личности, промолчит. Но до сих пор в свои двадцать два года рыжий не имеет ни вежливости, ни чувства такта. Поэтому, впервые за последнюю неделю, сменив хмурость на своём лице на ухмылку, он спрашивает: — А где автор этого произведения искусства? — но после этого почти сразу откуда-то из стороны кровати доносится хёнвоновское "Мелкий, привет". Но ухмылка быстро сходит на нет, после того, как Чангюн успевает за пол минуты вспомнить всю прошлую неделю, которую он в муках провёл без своего хёна. И Минхёк, как очень проникновенное и чувствительное почти ко всем человеческим чувствам создание, сразу замечает такую резкую перемену в настроении макнэ. Поэтому и сразу спрашивает: — Чангюнна, что-то случилось? — Эм, ну да, — Им начинает говорить немного неуверенно — сомневается: правильные эти действия или нет. Чангюн без своего хёна вообще во многом сомневается. — Кихёна нет дома уже больше недели, — грустно и с какой-то опаской отвечает парень. — Неделю? — переспрашивает Хёк с задумчивым видом. — Да, бухает он, — влезает в разговор парней, закутанный в белое одеяло с большим золотым фирменным рисунком отеля Хёнвон, который встаёт с кровати и идёт к столу, что буквально весь заставлен пустыми и полупустыми бутылками. Там он начинает искать хоть какой-то не протухший алкоголь. — Вонни, ты почти четыре года живёшь с нами. И должен был уже запомнить, что такие действия Ки не приемлет, — во время этих слов Хёнвон делает пару глотков, а потом на пару секунд задумывается. — Ну да, это же Ки, — Хёнвон, придя в себя после небольшой порции алкоголя, как бы сам для себя подтверждает слова Ли, — а со звонками что? — Его телефон уже больше недели отключён, и вообще ни разу его не включали, — поясняет Им, подавляя внутри себя желание расплакаться, как маленькая школьница, и очередную волну тревоги, состоящей из самых разных переживаний. — Все его аккаунты, — бубнит себе под нос Минхёк, листая что-то в телефоне, — они все удалены? Ох, это действительно не похоже на него, — с некой опаской говорит Ли. Хёнвон смотрит в телефон, где Минхёк уже в какой раз просматривает удалённые аккаунты Ю в Твиттере, Фейсбуке, Какао Токе и других социальных сетях и мессенджерах. — И как давно он удалился отовсюду? — решает уточнить Мин. — Примерно три дня назад Кихён зашёл в Какао Ток, — начинает Чангюн. Он действительно помнит каждую секунду того дня и того часа, потому что это был последний шанс хоть как-то связаться с Кихёном. Но этот шанс пропал так же быстро и бесследно, как и чангюновский шанс на излечение своих лёгких. — Я тогда, понятное дело, сразу написал ему, и Кихён прочитал все мои сообщения. Он даже начал отвечать. Там показывали, что он набирал текст, — всё это Чангюн говорит так безэмоционально. Кажется, что ещё пару часов, проведённых в одиночестве и полной изоляции от внешнего мира, и Им примет всю безысходность ситуации. А потом вместе с этим осознанием просто ляжет на кровать и начнёт ждать самой настоящей смерти от белых роз, что покоятся внутри него вот уже третий месяц. — Но потом Ки перестал печатать и вышел из сети вообще. И через несколько минут его аккаунт был удалён. А ещё через какое-то время он сам или кто-то за него начал удалять все остальные аккаунты. — Может быть, у него... Какие-то семейные проблемы? — спрашивает Хёнвон, который начинает искать свой телефон и одежду, — или он номер сменить решил. Бывают же такие заскоки у людей. Вот Мин стабильно каждые четыре месяца и телефон, и номер меняет. — Кихён вообще никак не контактирует с родителями, чтобы у него были какие-то проблемы с ними, — отвечает Минхёк, недовольный таким не самым приятным сравнением Кихёна с ним, — ты ему позвонил? — спрашивает он у своего пар... Ну теперь уже муженька. — Его телефон отключён, — отвечает Вон, отключая звонок и убирая в сторону телефон. — А то, что я вам сказал об этом?! Ничего, да?! — срывается на крик Чангюн, которого уже начинают раздражать отупевшие за такой короткий промежуток времени друзья. — Мало ли! Может он тебя только игнорирует! Вы же с ним каждый день ссоритесь, — после таких аргументов у Чангюна впервые появляется желание перед хёнами извиниться за свой вспыльчивый характер и плохой контроль своих же слов, потому что, стоит признать, сказанные Мином только что слова – правда. — Что делать то?! — в голосе макнэ полно отчаяния, — полиция говорит то же самое, что Хёнвон-хен. — Мы не знаем, — говорит Минхёк. После этого Чангюн, как бы наспех, прощается со старшими и выключает видеозвонок. Им понимает, что злиться на них и обвинять в каком-то бездействии, будет неправильно. Но это хотя бы было честно с их стороны. Просто, если Чангюн, который явно очень сильно хочет хотя бы просто услышать здоровый голос Ки, за неделю не смог сделать хоть что-то, есть ли какой-то смысл в попытках друзей? Они ведь ничего нового сделать не смогут, только повторят действия Гюна. И это просто-напросто опять ни к чему не приведёт. Чангюн встаёт со стула и повыше натягивает тёплое серое одеяло. Но это мало чем помогает по непонятным причинам. Им только сейчас понимает, что весь тот бред, о котором написаны уже сотни бесполезных псевдокниг для пятнадцатилетних чересчур влюблённых девочек, лютая правда и ничто другое. Да, многим покажется, что все те слова совсем разные, ведь чувства не могут быть полностью идентичны. Но если задуматься, понимаешь, что смысл то у них один и тот же. И вот, когда ты так или иначе теряешь человека, который буквально по маленьким частичкам создаёт тебя и твой внутренний мир, где человек может почувствовать настоящий покой, всё вокруг тебя становится таким серым и бесполезным, и ты начинаешь просто дышать. Нескончаемое количество строк в книгах теряют подтекст, даже самый примитивный. Абсолютно все картины начинают казаться каким-то тошнотворным бредом. А любая музыка становится только лишь шумом, какими-то пустыми звуками. Тебя перестают раздражать те, кто раньше тебе был противен до дрожи и нет желания убить этих людей. Ты не видишь смысла в еде, воде и сне. Ты забываешь о том, что тебе когда-то приносило удовольствие. Но вот ты никогда не перестанешь вспоминать того человека, которого ты потерял. Все эти воспоминания будут ярче и намного красочнее любой реальности. Ты будешь бояться открыть глаза, но и заснуть ты не позволишь себе, ведь так ты можешь потерять, упустить образ самого дорогого для тебя человека. И вот Чангюн понимает, что так оно и есть. Теперь для него жизнь просто не имеет смысла. Да, банально до насмешек. Но на сколько правдиво? На столько, что вы смеётесь только лишь для того, чтобы скрыть свою веру в это. А Чангюну уже не смешно вообще. И самое ужасное во всём этом то, что человек, то есть ты сам, почти или даже совсем перестаёт чувствовать голод или желание поспать. Твоя физическая усталость или изнеможение не кажутся чем-то значимым по сравнению с тем, что разрывает тебя изнутри. И тебе даже не жалко умирать в такое время; от осознания того, что ты наконец можешь покончить со своей никчемной жизнью, ты начинаешь чувствовать лишь какую-то эйфорическую боль. И это всё тоже самая настоящая правда, от которой получится избавиться только в редком случае. И вот, Чангюн уже даже не чувствует, как розы ликуют и празднуют свою победу. Он не чувствует, что они растут, что их прекрасные белоснежные бутоны забирают весь воздух себе, а шипы только сильнее царапают лёгкие. Это так, словно они кричат о том, что они были правы. Но страх за Кихёна, к которому Чангюн начинает уже привыкать, сильнее этого.

***

Так проходят ещё одни сутки. Сейчас половина одиннадцатого, и действительно ничего не поменялось. Разве что мир стал ещё тусклее и чангюновское существование бесполезнее. Вчера вечером Чангюн, уже не веря в успех любых своих действий, попробовал дозвониться до старшего. Не будет удивительным то, что у него ничего не получилось. Теперь Чангюну это не кажется наивным. Он считает, что это глупо, настолько, что вызывает какой-то истерический смех. Перед сном, а именно в час ночи, Им посмотрел все удаленные аккаунты Ю Кихёна в самых разных социальных сетях. И везде ничего, всё буквально молчит. Только стены квартиры всё сильнее давят на парня, заставляя думать, что он начинает сходить с ума, потому что сидит уже какой день в этой квартире. Но даже если Чангюн это поймёт, всё равно не выйдет на улицу, ведь... Зачем?! Он уже не видит смысла в том, чтобы идти туда, где ты всё равно будешь один. Сейчас Чангюн сидит на рабочем кресле чёрного цвета и смотрит в окно, на стекле которого виднеются следы от капель дождевой воды. Там впервые за две недели голубое небо, и хоть капля солнечного света падает на дома и асфальт, заставляя жителей Сеула вылезти из своих тёплых норок. И вот, на улицу выползают дети с родителями. Парочки, которые чересчур играют во влюбленность. У них получается это уж слишком слащаво и наигранно. Хотя, может быть, они просто ещё не сталкивались с разочарованием жизни. Ах, да! Впервые за полторы недели в голову Има приходит здравая мысль. Он понимает, что, если бы с Кихёном, сыном очень известного бизнесмена, что-то случилось, об этом сказали бы в новостях, ведь грех для СМИ — такую новость упускать, потому что любые скандалы привлекают даже не просто людей, а огромную толпу. Но ни по телевидению, ни в интернете об этом ничего не говорили. И это вроде как должно успокоить Чангюна, ведь не мёртвый его хён. Но парню ни на каплю спокойнее не становится, потому что в таком случае он вообще не знает, что с Ю. Чангюн сидит почти по середине комнаты и смотрит в окно, из которого можно увидеть множество счастливых людей. Это удручает? Скорее, нет. Точнее, Чангюн не может полностью с этим согласиться. Просто он не понимает, почему кто-то может быть счастливым безо всяких сложностей жизни на протяжении всех своих долгих лет, а кто-то должен чуть ли не каждый день что-либо терять. Нет, Им не говорит о тех, кто намеренно и самостоятельно разрушают свою жизнь. Он о тех, кто хочет хоть немного пожить тихо и мирно. И, знаете, когда у человека всё хорошо, он не замечает этой несправедливости, которая буквально по пятам ходит за кем-то другим. А когда у кого-то случается одна беда за другой, он теряет веру во что-либо хорошее, правильное и, уж тем более, справедливое. В таких случаях люди либо ломаются под натиском этих проблем, либо начинают ненавидеть жизнь и проклинать её. Так вот, Чангюн сидит. И сидел бы ещё так без движений, наверно, даже весь день. Но эту назойливую тишину разрушает телефонный звонок. Гюн берет в руки телефон, но к этому времени звонить перестают, и парень видит, что звонили ему не раз. Им не понимает того, почему он не услышал первый звонок. Номер на экране неизвестный, и не кажется хоть немного знакомым, поэтому Чангюн не думает перезванивать. Но, на радость или несчастье, этот кто-то звонит третий раз, и парень решает ответить. — Да? — Чангюнна? — у Има пропадает дар речи, когда он слышит этот до боли родной голос. В глазах парня сразу появляются слёзы, а в голове желание ударить этого парня, потому что нельзя так издеваться над другими. Нельзя пропадать на чёртову неделю, а потом звонить. —Ты в квартире? Чангюн, ответь мне срочно! — Да... — голос его очень сильно дрожит, и все мысли так быстро пропадают из головы. Чангюн одновременно и безумно рад, счастлив, и зол. — Чангюн, возьми все документы: паспорт, загранник, и... — Какого хуя?! — Кихёна неожиданно перебивают. Причём так грубо, что он на несколько секунд теряется и не может понять, что от него хотят. Ему кажется, что это даже слишком жестоко со стороны младшего. — Что? — Чангюн слышит, что голос старшего тоже дрожит, да и сам, похоже, он волнуется очень сильно. Но макнэ хочет услышать хоть какие-нибудь объяснения или просто оправдания таких странных и эгоистичных поступков. И это вполне оправданно. — Объясни мне, что, блядь происходит, — требовательно просит Гюн. — Чангюн! — видимо, сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений. Только Ки это понимает, так же, как и то, что объяснить это всё будет крайне сложно. А Гюн нет, в силу своей упертости. Поэтому Кихён кричит, похоже, слишком громко, и следующие его слова начинаются с хрипа и кашля. — Можешь хотя бы раз сделать так, как говорю я? Пожалуйста! Возьми все свои документы и выйди на улицу. — Хорошо, — Кихён отключает звонок раньше Гюна. И макнэ, который маленький идиот, не идёт собирать вещи, пока есть хоть немного времени. Он пытается позвонить Ки. Но попытка эта бесследно пропадает, потому что из динамика доносится только шипящий женский голос, который сообщает, что такого номера не существует. Рыжий секунду или две продолжает сидеть и думать о глобальной нелепости этой ситуации. Но потом по стенкам его черепа начинают бить кихёновские слова, в которых была тревога. Чангюн достаёт из тумбы все свои документы, потом, даже не меняя свою одежду, обувается и хватает в руки только лишь куртку. В такой абсурдной ситуации ждать лифт, который обычно очень долго едет до нужного этажа — глупо. Поэтому, сжимая в руке все документы, Чангюн сбегает по лестнице, надевая в это время куртку. Квартира кихёновская находится на пятом этаже, поэтому через две минуты Им уже был у выхода на первом этаже. Как только Чангюн открывает серую железную дверь подъезда и выходит на улицу, возле подъезда останавливается чёрная и незнакомая Гюну машина. По ней видно, что стоит она не так дорого, как все машины или мотоциклы Ю. А ещё таких достаточно много на дорогах Сеула. Значит, Кихён хочет быть максимально незаметным в городе. Чангюн это всё, к огромному удивлению, понимает. И от понимания этого становится только тревожнее, потому что нет совершенно никаких объяснений, только какие-то проблемы, от которых Им, честно говоря, уже очень устал. И Чангюн, как стоял у двери, так и стоит у двери подъезда. А потом... Хотя почему же потом? Сразу из машины выходит Кихён. Его родной и самый любимый Кихён, с которым всё хорошо, который теперь, наверно, будет в безопасности и сможет хоть что-то объяснить. Чангюн буквально вростает в пол, забывает о том, как надо двигаться, забывает о том, что он умеет говорить. Им не знает даже, что ему надо делать сейчас. Можно ли банально обнять своего хёна, который без каких-либо предупреждений пропал на полторы недели? И младший успевает раза два умереть и заново начать жить, в тот момент, когда Кихён подходит к нему и обнимает так крепко, что кости могут не просто сломаться, а разлететься на мелкие щепки. Стоило ли ради этого момента изводить себя самыми ужасными предположениями о конце этой истории? Стоило ли не есть, не спать, а каждую минуту звонить с наивными мыслями и мольбами неизвестно кому? И стоило ли почти сойти с ума в этих стенах? — Да, ради этого момента стоило. В одном кихёновском объятии любви, заботы и беспокойства больше, чем во всём, что он делал раньше. Чангюн чувствует, что в нём нет ни капли силы, поэтому он цепляется своими дрожащими руками за плечи старшего. — Ты так похудел, — шепчет Ки, но потом его тон становится в разы беспокойнее, — Чангюн, ты уедешь со мной? Нам... То есть мне надо валить из Кореи, и я хочу, чтобы ты уехал со мной! — Чангюн просто молча кивает, и схватив очень крепко старшего за руку, идёт за Ю к машине. Кихён за пару секунд выезжает из двора и оказывается на одной из главных дорог города. — Кхм... Эм, что происходит? — спрашивает Чангюн. Голос его становится сиплым от какого-то неловкого молчания, которое заполонило весь автомобиль меньше, чем за тридцать секунд, и тревоги, которая, похоже, становится только сильнее, потому что нет никаких объяснений. — Я же сказал, что мне надо... — Нет, я в более глобальном смысле. — Чангюну и смешно, и грустно от всего этого настолько, что вызывает эта ситуация у него истерическую, какую-то безумную усмешку. — Что происходит? Почему тебе надо валить из страны? — Это очень сложно объяснить, — неуверенно мнется Кихён, искусывая свои губы и сжимая ладонями до посинения костяшек руль. — Ну, ты уж постарайся, пожалуйста, — язвит Гюн в ответ. И действует этот грубый тон, на удивление, продуктивно...

Flashback.

— Мистер Джехо желает видеть вас, — мужчина, словно робот, чётко и быстро выговаривает эти слова, — я попрошу сесть вас в машину. В ином случае по приказу мистра Джехо я обязан применить силу. — После того, как Кихён слышит это имя, у него всё тело столбенеет, и дышать становится трудно, будто внутри него до сих пор растут цветы. Но о каком-то сопротивлении он даже не думает, потому что знает, что это действительно бесполезно. Так или иначе он окажется у этого Джехо, потому что этому человеку нельзя говорить нет никогда и ни в коем случае. — Да, конечно, — тихо отвечает Ю, кивнув в подтверждение слов. Потом он под наблюдением того же мужчины садится на заднее сиденье, бросив рядом с собой почти пустой рюкзак. Только после того, как задние двери были заблокированы, неизвестный мужчина в очень дорогом костюме возвращается на своё место рядом с водителем. Автомобиль почти сразу начинает ехать на средней скорости по заполненным другими машинами дорогам. Внезапно тишину в машине прерывает вибрация на кихёновском телефоне. Парень от испуга дёргается к рюкзаку, но мужчина на переднем пассажирском сиденье просит отключить его. И Кихён выполняет это, убрав подальше от себя рюкзак. Сидеть и терпеть звон в ушах от раздражающей тишины приходится относительно недолго. Но всё же, эти восемьдесят минут для Кихёна тянутся невыносимо долго, тоскливо и как-то даже погано. Нельзя сказать, что Ю желает видеть этого человека, потому что порцию унижений и криков он получать, соответственно, не хочет. Для ужасного настроения хватает и внешнего мира, который и без особых усилий своим видом ужасает Кихёна каждый божий день. Когда машина останавливается у большого и знакомого брюнету загородного особняка, Кихёну открывают дверь. И парню от этого смешно становится. Он бы никогда не смог ни за какие деньги стать таким роботом, который будет обязан выполнять всё беспрекословно и терпеть при этом порой самые отвратительные унижения. Ведь это всё так ужасно и погано. Кихён уверен, что человек, на которого они все работают, перед которым они каждый день унижаются, послушно натягивая на свои недовольные лица улыбки, тот ещё тиран, который не может прожить без унижения других людей и часа. Под пристальным контролем мужчин, которые тащятся за ним от самой машины, парень доходит до дома быстро, потому что участок этот хорошо освещён уличными софитами, и дорожка к дому сделана идеально. Собственно, как и сам дом снаружи и внутри, сад и всё остальное. Наверно, педантичность абсолютно во всём — единственная схожая черта между Кихёном и этим самым Джехо. И, кажется, Кихён это понимает, поэтому начинает ненавидеть и себя, и этого человека ещё больше. От одних только мыслей о нём Ю хочет стереть историю всей своей жизни. Чтобы избавиться от такого бремени, он готов даже душу продать Дьяволу, но такого шанса у него нет и не будет скорее всего, поэтому брюнет продолжает идти. Он идёт по дому, ускоряя шаг с каждым метром, потому что этот дом... Буквально каждая вещь в этом огромном доме пропитана какой-то ненавистью, и Кихён более, чем уверен, что эти чувства ни разу не оправданы. Но в этом месте, которое можно сравнить разве что с самим Адом, никто не будет спрашивать мнение Ки. — Здравствуй, Кихён, — в большом рабочем кабинете пахнет дорогим алкоголем и очень дорогими сигарами. Кихён хоть и курит изредка, но сейчас всё равно подавляет рвотный рефлекс. Ни один из кихёновских сопровождающих не смеет заходить в этот кабинет: прирученные церберы ждут команды. А потом по щелчку сорвутся и разгрызут любому глотку. — Здравствуй, отец, — да, как бы прискорбно это не было, но этот мужчина до сих пор остаётся родным отцом Ю. Кихён еле выговаривает слово „отец”, и от этого ладони на обоих руках сжимаются в кулаки. Так трудно это всё стерпеть. — Присаживайся, — мужчина указывает на кресло. Кихён, кинув в ответ блеклое, но язвительное „спасибо”, садится. — Выпьешь с отцом? — Джехо наливает коньяк в бокал и пододвигает его сыну. — Я не пью, — сухо и с долей раздражения отвечает младший. Он помнит о том, что отец знает о кихёновском отношении к алкоголю, и видит, что старший продолжает делать всё, чтобы вывести Кихёна из себя. — Да, точно, — старший натягивает на себя надменную улыбку, а потом сам делает глоток, пристально рассматривая сына, — знаешь, до меня дошли несколько фотографий, — мужчина оставляет бокал с напитком и тянется к чёрной папке, которая всё это время лежала на столе перед ним, — Кихён, не хочешь взглянуть? — Не очень, — но перед парнем всё равно появляются фотографии, на которых изображён он и макнэ. Тут фотографии с Инстограмма, Твиттера, Фейсбука. И на каждой картинке видно, что отношения между Чангюном и Кихёном более, чем просто откровенные. — Их принесла девушка с длинными чёрными волосами. Красивая, — в голове сразу возникает образ милой и одновременно отвратительной Лиён. От воспоминаний её голос и по-настоящему женский смех начинает бить по барабанным перепонкам; Кихён вспоминает её волосы, которые всегда на солнце отливали синим; он вспоминает её большие глаза и губы. Он опять чувствует себя преданным, но ему не привыкать. Похоже, скоро у него и правда будет иммунитет к этому. — И что? — Решил в геи заделаться? — мужчина встаёт из-за стола, забыв об алкоголе, сигарах, фотографиях. Он уже даже не собирается слушать ответ сына, который он, конечно, сочтёт за пустые оправдания. Он уже знает, что скажет дальше, что сделает, и как вообще всё сложится и в ближайшем, и в дальнейшем будущем. — Я... — Кихён успевает сказать только это. И потом он видит, как мужчина, так называемый отец, замахивается для пощёчины. Парень рефлекторно зажмуривает глаза. А через секунду он уже чувствует, как его щека горит от сильного удара. Кихён от боли сжимает челюсти, а пальцами впивается в обивку стула. — Запоминай! Сын известной семьи Ю никогда не будет жалким пидором! Ты не посмеешь испортить мою репутацию! — в каждом слове слышны ненависть и жуткое отвращение к собственному сыну. Похоже, ему противно настолько, что прикосновения к младшему вызывают дикое раздражение. — А если буду?! — Кихён просто не выдерживает этого и тоже, чуть ли не срывая голос, начинает кричать, не думая о том, что будет дальше. И эта фраза вызывает новый порыв ненависти от Ю старшего, и он бьёт ещё раз. Удар ещё больнее первого, он приходится на губу. Кихён чувствует, как по подбородку начинает стекаться кровь, а во рту появляется привкус металла, который становится всё заметнее. — Нет, не будешь. Ты останешься в этом доме. И поверь: сбежать у тебя не получится!

Flashback end.

Кихёновский рассказ о своих недавних приключениях заканчивается именно тогда, когда парни уже подъезжают к стоянке аэропорта. Чангюн не знает, какие в нём сейчас бушуют эмоции, но ненависть ко всей семье Ю точно есть. И, похоже, это чувство поселится в макнэ ещё на очень долгое время. Да, пусть это его семья, хотя таковыми этих людей трудно назвать, но они, как минимум, против закона удерживали Ки. Теперь все истории про ужасную семью и слишком деспотичного отца, которые раньше были похожи на выдуманные, стали правдой в голове Има. От этого становится как-то даже жутко. — Значит, он уже знает о том, что тебя нет дома? — спрашивает Им, когда парни вместе с толпой заходили в аэропорт. И не удивительно, что Кихён постоянно оглядывается, сжимая до боли руку Гюна. — Скорее всего, — с опаской и грустью в голосе отвечает старший. — Куда полетим? — Ближайший рейс за границу — это рейс во Флоренцию. Я забронировал два билета, — когда Кихён заканчивает объяснение, парни подходят к стойке регистрации. Девушка просит информацию о брони и документы парней. Но Кихён даже не успевает положить паспорта на стойку, как его буквально отдергивают от макнэ. Двое мужчин стоят возле Ю, а один, схватив его за локоть, собирается его насильно увести с этого места на улицу. Внутри парня появляется такой жуткий и холодный страх. Он проникает в каждую клетку напуганного тела и убивает там всё, что можно. В один момент немеют руки и ноги, в горле сильно пересыхает, а из головы вылетают абсолютно все мысли. Чангюну страшно за своего хёна, потому что, после рассказанного старшим о его семье, рыжий понимает, что Кихёна он в будущем может вообще не увидеть. Чангюн пугается и не знает, что ему надо или не надо делать сейчас. Но делать ничего и не приходится, потому что младшего точно так же хватают за руку и уводят на улицу. Парни останавливаются около чёрного Гелендвагена. Возле одной из задних дверей стоит очередной слишком натренированный для самых разных команд робот, которого трудно даже назвать человеком. Чангюн смотрит на всех троих, и понимает, что все троя до безумия похожи даже внешне. Мужчина открывает дверь машины, и из неё выходит Ю Джехо. — Кихён, я же тебе сказал, что сбежать не получится, — его прокуренный голос действительно ужасает, — в машину его! — двое мужчин, которые до этого стояли и даже не шевелились, начинают уводить брюнета. — Ки!!! — Чангюн, обезумевший от всего происходящего, бросается в сторону старшего, которого силой пытаются затащить в автомобиль. Ему всё равно до того, что от этого может быть, ведь даже смерть не так ужасна, как долгая и бессмысленная жизнь без Кихёна. Но Ю младший со слезами на глазах кричит только о том, чтобы Чангюн не дергался, иначе хуже будет. Но Им не успевает понять, что совет этот хороший, потому что в следущую секунду третий из охранников бьёт его в солнечное сплетение. От боли макнэ сгибается пополам. Почти сразу по одному движению руки Джехо Чангюна хватают за воротник парки и заставляют выпрямится. Его бьют второй раз, отчего изо рта вырывается слишком болезненный кашель. Чангюн начинает кашлять всё больше и больше, а боль в районе лёгких становится очень сильной, и от этого он падает на колени и упирается ладонями в асфальт. — Чангюн!!! — Кихён, видя это, понятное дело, начинает кричать и бить стекло, которое даже молотком разбить при желании нельзя. Просто Ю младший — единственный, кто знает о чёртовых розах, что живут в Чангюне. И он понимает, что сейчас из-за этого всего Чангюн в огромной опасности. — Никогда не приближайся к моему сыну! — из его уст это звучит чересчур ненавистно и слишком жестоко, но мужчина не заканчивает говорить, — Кихён ведь скоро женится, — это слово эхом бьёт по черепу Гюна. У Кихёна скоро будет жена, с которой он, наверняка, должен будет провести всю свою жизнь по приказу Джехо. Чангюн понимает, что с этого момента он сможет видеть Ки только в новостях, а голос его так вообще никогда не услышит больше. Чангюн больше не сможет греть парня, когда тот будет бубнить что-то в ответ чангюновским действиям. Он не будет заставлять Ю носить зимой шарф, потому что они не будут рядом. Чангюн не сможет слышать, как Кихён поёт, а ведь этого не слышал никто кроме Има. Рыжий больше никогда не скажет своему хёну перед новым днём стажировки „Еще немного”. Он больше никогда не сможет сказать Кихёну „прости” за всё, что он когда-то натворил. С этого момента вся история станет серым пеплом, который со временем превратится в обычную пыль. Чангюн чувствует кровь во рту. Он чувствует, как лепестки липнут к языку и щекам. От этого тошнота подступает к горлу. Новые порции ужасного кашля вырываются наружу. Голова начинает кружится и болеть. Единственное, что слышит Им, это то, что кто-то уже вызывает скорую помощь.

***

Чангюн просыпается под сильный запах медикаментов и острую боль в районе груди. Открывая глаза, которые с трудом могут вытерпеть даже такой блеклый свет, Им чувствует, что в горле слишком пересохло. Ему больно даже открыть рот, чтобы попросить воды. Дышать парню крайне трудно и невыносимо больно. А звук медицинских приборов только раздражает нервную систему рыжего. Чангюн открывает до конца глаза. С непривычки слёзы непроизвольно начинают стекать по его щекам. Но он, не пытаясь их стереть, начинает осматривать палату. И только сейчас он замечает рядом с собой свою маму. — Чангюнна, ты наконец пришёл в себя! — женщина начинает плакать ещё больше. — Сынок, почему ты мне ничего не говорил? — Я... Я просто не хотел... Тебя разочаровывать, — виновато отвечает Им. Он начинает осматривать себя и видит на груди, наложенную на швы повязку. Рыжий понимает, что теперь в нем нет цветов. Теперь воспоминания о хёне станут бесполезными, а желание увидеть его полностью сойдёт на „нет”. Только вот Чангюну от этого ни горячо, ни холодно, потому что вместе с цветами из него удалили абсолютно все чувства к Ю Кихёну...

You know, these roses are for you...

To be continued.