Will you save me?

Чангюн видит как Кихён вытирает со своих хомячьих щёк слёзы и влажные следы от них, как он удаляется от Има всё дальше. Ему кажется... Нет, Гюн уверен, что он сам вновь всё сломал. Только тогда сломал своим бездействием, а сейчас, наоборот, своими самоуверенными действиями. А ведь и тогда, и сейчас он понимал и понимает, что вероятность такого исхода событий самая высокая. Его мышцы и кости болят от побоев, а голова от недосыпа. Но Чангюн подтягивает к себе рюкзак и еле как встаёт с асфальта. Он доходит или доползает до ворот. Там он садится на лавочку. "Твою мать! Ки!"– крутится в голове у рыжего. Он смотрит на тротуар, который тянется от ворот до стеклянных дверей здания университета и мысленно стонет, проклиная всё, что можно проклясть. Желание умереть именно сейчас хоть какой-нибудь смертью слишком высоко. И непонятно чем оно вызвано: физической болью или пониманием того, что рыжий так наивно упустил возможность вернуть доверие Ю. Чангюн чувствует, что во рту до сих пор есть кровь, что эта же жидкость течёт с носа и попадает на губы и подбородок. Левая щека очень сильно саднит и щиплет, а живот болит, словно в нем до сих пор покоится острый нож. Парень на ногах, которые еле разгибаются, идёт к зданию. – Эй, куда собрался?! – выкрикивает слегка нетрезвый охранник, брезгливо осматривающий вид Чангюна. – Это не помойка! – Пошёл на хер! – летит в ответ мужчине, и Гюн просто идёт до лифта. В комнате тихо и все ещё спят. Но спят они не долго, потому что макне заходит в комнату, громко хлопнув дверью так, что Минхёк начинает просыпаться и бурчать что-то недовольное и тереть сонные глаза. Чангюн достает телефон и видит, что через час уже всё общежитие проснется, и каждый начнёт собираться на лекции. Минхёк уже почти проснулся. Сначала он просто не понял, что вообще происходит, что, собственно, неудивительно, так как сейчас ранее утро. А сейчас Ли не понимает, почему Чангюн под утро пришёл весь в крови и ссадинах. Им даже не доходит до самой спальной комнаты. Он останавливается напротив ванной и стягивает с себя обувь и куртку. Всё болит, и действительно хочется просто умереть. Без разницы какой смертью. Можно даже мучительной и долгой. Главное, чтобы в конечном итоге Чангюн просто закрыл глаза и не открывал их больше никогда. Минхёку плохо видно из-за стены, что делает младший, поэтому он не решается даже просто подозвать к себе Гюна, а выяснять, что случилось – тем более. Им заходит внутрь ванной комнаты, закрывая за собой дверь, стягивает всю окровавленную и грязную одежду с себя затем, включив в душе горячую воду, залезает в ванну. Горячая вода сильным напором бьёт по ранам и царапинам. От этого все эти ссадины начинают болеть ещё сильнее. Чангюн сжимает ладони до кровавых рубцов и закусывает разбитую нижнюю губу. Вода с каждой минутой нагревается сильнее. Кожа начинает краснеть и гореть, отдавая неприятными покалываниями. Когда ссадины начинают болеть слишком сильно, Им вылезает из ванной и выключает воду. Он оборачивает махровое полотенце вокруг бёдер и хочет посмотреть на себя в зеркало, но оно запотело, поэтому рыжий не видит своё отражение. Глаза начинают болеть от того, что с волос стекают тёплые капли воды. Парень зажмуривается, потом трёт уставшие больные глаза до красноты. Но от этого всего становится только хуже. Чангюн убирает полотенце на стиральную машинку и натягивает на себя бельё и одежду с батареи ванной комнаты. Он откровенно забивает хуй на грязную одежду и оставляет её на середине маленькой кафельной комнаты. Минхёк бодрствует в полной мере. Он уже даже разбудил Хёнвона, который слишком открыто начинает пялится на Гюна, стоило тому зайти в комнату. Чангюн это замечает, но ему просто не хватает сил сказать что-то язвительное в своё оправдание. А вот Мин смотрит в упор недолго, зато почти сразу спрашивает что случилось. – Ничего, – сухо звучит в ответ. Им забирается на свой второй этаж кровати и отворачивается к светло-серой стене. – Но по тебе не скажешь этого. – Я же сказал, что ничего со мной не произошло! Упал, блеадь, на лестнице! – Рявкает Гюн. От такой чрезмерной резкости в голосе Минхёк пугается и уже больше не собирается лезть к макне с, как голубоволосому кажется, глупыми вопросами. Старший чувствует себя обиженным, но не придает этому какого-то значения. Он берёт с тумбочки полотенце и идёт в ванную, жалея, что вообще полез к Иму. Когда в комнате раздаётся звук закрывающейся щеколды на двери ванной комнаты, на разговор с рыжим решается Хёнвон. Че более прямолинейный и уверенный в себе, поэтому знает, что у него получится лучше, чем у Ли. – Чангюн... – Ох, боже, – устало стонет Чангюн, закатывая глаза. – Только попробуй так крикнуть на меня! Кто тебя избил? – В ответ только тяжелый вздох. Хёнвон понимает, что Кихён. Он даже понимает за что. А Вон ведь предупреждал, что эта идея не выйдет ничем хорошим. – Херово, да? – Хён, что ты хочешь от меня? Чтобы я признался, что я дебил? Это и так понятно. – Нет, – это весьма неожиданно, потому что Чангюн действительно думал, что его начнут упрекать. – Кем он тебе приходится? – Чангюн, конечно, догадывается, что имеет ввиду Хёнвон, но не хочет отвечать на это, поэтому делает из себя очень глупого мальчика. – Хён, – неуверенно отвечает Им. Эту неуверенность замечает брюнет. – Хорошо, по-другому. Какие чувства у тебя по отношению к нему? Гюн в ответ молчит. Не знает, что и как именно ответить, потому что внутри собрались сразу все чувства по отношению к этому хёну. От этого становится не по себе, очень не комфортно. Напряжения добавляет тишина в комнате и шум воды в душевой. – Ты же знаешь, что он болеет этим дерьмом? – Чангюн послушно и виновато кивает, словно это он причина этого чертового дерева. – Если делать всё это, Кихёну станет хуже, поверь. Не этой шалаве, а ему. Ты этого хочешь?! – Последнее предложение звучит негромко, но грубо. Достаточно грубо, чтобы Чангюн почувствовал себя слишком виноватым. И ему становится ещё хуже. Младший начинает вспоминать моменты, когда он побитый лежал у забора университета. Ему кажется, что это намного лучше. – Я... – начинает мямлить младший, – я не этого хотел, – с уголка глаза по виску скатывается крупная слеза, которая пропадает в прядках светло-рыжих волос. – Людям, болеющим этой хренью можно помочь только одним. Надо заботиться о них и быть рядом всегда. Тактильный контакт, разговоры. Даже если не ты причина этого растения в лёгких. Только надо заслужить доверие Ки. Чангюн вновь отворачивается к стене. С уголков глаз опять стекают крупные горячие слёзы. Парень сжимает руками подушку, а потом утыкается в неё лицом, чтобы отчаянный дрожащий стон утонул где-то в твердой подушке. Трудно. Больно. Кошмарно. Тупо... В общем, всё в стиле Им Чангюна. – И, – Чангюн совсем немного поворачивает голову в сторону Хёнвона, – извинись перед Мином, иначе хер оторву и собаке, которая живёт у мусорки нашей столовой, скормлю! – а казался единственным культурным парнем, который вечно спит. Шум воды за стенкой в ванной комнате стихает. В комнате становится ещё тише. Вновь желание закрыть глаза и уснуть на сутки возвращается к Чангюну. Парень думает, что если хотя бы задремает, то проспит весь день, а это чревато серьезными последствиями. Но это желание сильнее боли в спине и голове или чувства ответственности. Он медленно смыкает веки и, сжав ладонью правой руки ткань подушки, засыпает.

***

Как и ожидалось, Чангюн проспал две пары из пяти. Зато он больше не выглядит, как труп или зомби. Сейчас он выглядит просто как парень, которого трактор переехал. Голова всё ещё болит из-за неудобной позы для сна и всё того же недосыпа, потому что трёх часов не хватает, чтобы отоспаться за двое суток. Спина и живот болят от ударов, а ссадины неприятно зудят. Чангюн на ходу чистит зубы и надевает вместо спальных шорт светлые джинсы. Он даже не удосуживается поменять помятую футболку, в которой спал, на нормальную. Обувшись, он схватил рюкзак и побежал по лестнице к кабинетам, чтобы прийти без опоздания хотя бы на третью пару. За секунду до звонка парень садится на скамью за длинным письменным столом. В кабинет заходит преподаватель: противный старик, который постоянно придирается к молодым парням и считается только со стукачами, которых не любят все остальные. Все, кто сидит в кабинете, жалостливо простонали, потому что, скорее всего, сейчас будет какая-то ужасная работа. – Я тоже не рад вас видеть. Вы, наверно, уже догадались, что сейчас будет тест, – он разделил небольшую стопку листков с текстом на две другие и отдал ученикам. – Передавайте дальше. Когда Чангюн кладёт перед собой на парту листы, скрепленные вместе скрепками степлера, он понимает, что приход этого учителя был ещё волшебным подарком. Перед глазами только непонятный текст и какие-то изображения. Ещё из-за плохого сна перед глазами плывет, а руки устало опускаются. И всё из-за Кихёна, о котором Им думал и думает круглыми сутками. Чангюн мысленно стонет и начинает отчаянно плакать. Проходит около получаса, а в ответах Гюна такая же пустота, как и с начала. Все его силы уходят на попытки сфокусировать своё зрение на листке, точнее, на тексте, на большее – нет. Ещё и этот назойливый старикан ходит по проходу между двух рядов длинных парт и заглядывает в работы. Это раздражает ещё сильнее. И очень хочется Чангюну найти виноватого в этом человека и накричать, повесив свои проблемы на него. Но Им понимает, что виноват только он и других крайних нет. – Им Чангюн, я смотрю, ваша работа идёт полным ходом? – Как вы догадались? – язвит в ответ Им. Просто он вообще не в состоянии терпеть кого-то из людей, особенно самого ужасного преподавателя на архитектурном курсе. – Им, если Вы думаете продолжать работать в таком темпе, то советую бросить это дело и удалится из аудитории. – Парень очень сильно хочет ответить, но молчит, недовольно сжимая губы в тонкую полоску. Он нервно и небрежно скидывает ручки и карандаши в сумку. Оставляя листы с тестом на столе, рыжий выходит из-за стола, а потом из кабинета. Ужасный день, такая же паршивая ночь была и утро. Чангюн в опустевшем коридоре садится на лавочку и зарывается пальцами в волосы. Он опять превращает свою жизнь и учебу в университете во что-то позорное и ужасное, но вновь доставлять проблемы и разочаровать маму рыжий не хочет. Он плетётся по коридорам в комнату. Если он пропускает лекции, то хотя бы поспит. Потом ведь опять идти на работу и не спать всю ночь. Каждый шаг отдаёт в голове несильной, но неприятной болью. Дверь в комнату неприятно скрипит, и Чангюн морщится из-за этого. В комнате, на кровати, сидит Минхёк с ноутбуком на коленях. Он чем-то занят, поэтому даже не замечает прихода макне. – Хён, – Минхёк, не хотя, отрывает взгляд от экрана ноутбука и поднимает его на Има. – Я извиниться хочу. Просто херово было... – Ничего, – улыбается Минхёк, и Чангюн вновь удивляется этому человеку. На него накричали, а он так просто прощает и улыбается. Им, наверно, так не смог бы. – За время общения с Вонни я привык к такому, – рыжий вдруг понимает, что ему очень интересно узнать о том, как они познакомились. Просто всё, что макне знает об этой паре – это то, что сначала Мин безумно бесил Хёнвона, они трахаются при любом удобном моменте, и Хёнвон может убить, стоит только обидеть Ли. Чангюну интересно, но спросить он не решается. – Чангюнни, о чём вы разговариваете с Ки и Хёнвоном? – Им, конечно, понимает, о чём спрашивает Минхёк, но показывает обратное. Минхёк тяжело вздыхает и начинает объяснять. – Вы всегда о чём-то говорите, когда я не рядом, – Чангюн всё ещё молчит, думая, что ответить, ведь ему запретили рассказывать об этом Мину. – Я не могу рассказать. – Это... Это секрет Кихёна? – Чангюн широко распахивает глаза. Он не понимает, откуда Мин знает, что главным персонажем этих тайн является именно Ю. – Хёнвон бы мне сказал, если дело в нём... – Я... Прости, но я не могу... – Но мне же обидно! – Он хлопает крышкой ноутбука и скидывает его с колен. Такими темпами компьютер долго не проживёт. – Когда я про это спрашиваю, Кихён злится, Хёнвон переводит тему, а ты не можешь! – Ещё две минуты назад этот хён улыбался, а сейчас злится и готов обидеться сильнее, чем с утра. – Минхёк-хён, прости! – Да иди ты! – Кричит Ли. – Хён! – Но Има не слышат, Минхёк встаёт с кровати и уходит, схватив куртку с дверцы шкафа. На выходе из комнаты он сталкивается с Хёнвоном, который просто шёл в комнату, ничего не подозревая. А стоило бы, особенно, если учесть то, что он встречается с Минхёком. – Мин... – И ты тоже иди на хрен! – Чуть ли не плача отвечает голубоволосый, перебивая своего парня. А Хёнвон, на самом деле, впервые видит Минхёка в таком состоянии, поэтому он сейчас стоит растерянный и не знает, что делать: бежать успокаивать его или оставить на вечер в покое. Когда старший хлопает дверью в коридор, Вон понимает, что, скорее всего, сейчас Мина надо оставить. А потом Хёнвон уже будет разбираться с этими спонтанными волнами истерики. Но такое поведение парня не нравится Хёнвону. Че видит в комнате такого же, как и он сам, растерянного и немного недовольного Чангюна и понимает, что причиной этих криков является Им, потому что в последнее время младший всем доставляет проблемы и треплет нервы. – И что это о сейчас было? – Вот только сейчас меня виноватым делать не надо! – Кричит Им в попытках оправдать себя. – Он психанул, потому что я не рассказывал про Ки. Хёнвон недоволен всей этой ситуацией. Но Чангюн действительно не виноват сейчас, поэтому брюнет только подальше засовывает своё недовольство и желание на кого-нибудь накричать, и берёт телефон с надеждой дозвониться до Минхёка, потому что с этим человеком может случиться всё, что угодно. Когда из динамика телефона начинают раздаваться гудки, Хёнвон слышит рядом с собой мелодию минхёковского телефона. – Вот же дерьмо. – Вон сбрасывает звонок и облокачивается о холодную стену, закрыв глаза. Это секрет Кихёна? Фраза вроде обычная. Минхёк мог сказать это, когда угодно. Завтра, через пять дней, через год. Стал бы Чангюн волноваться и нервничать при упоминании Кихёна и в то время? Да. Почему? Потому что Кихён всегда будет волновать Има. И всё повторяется. Голова макне опять забита мыслями только об этом хёне. Чангюн чувствует себя крайне плохо, хотя... Он чувствует себя просто невыносимо хреново, потому что боль Ки и его проблемы волнуют так же, как сам Ю в принципе. И Чангюн обидел этого человека своим слишком тупым поступком, на который способен подросток, не больше. Рыжий хочет хоть как-то исправить ситуацию, если не это, то хотя бы извиниться. Он решает спросить адрес дома у Че, который, будучи также недовольным, сидит напротив, облокотившись о стену: – Хёнвон, можешь сказать адрес квартиры Кихёна? – В ответ Им получает усмешку на лице старшего и всё-таки адрес. Чангюн быстро и небрежно надевает куртку и берёт с собой телефон. Охранник, видимо, запомнил Чангюна ещё с пяти часов утра, потому что нецензурных выражений для парня он не пожалел. Погода тоже не на стороне Има. Как только он сделал шаг за ворота университета, пошёл ливень. – Серьёзно?! – Чангюн вслух отчаянно стонет и натягивает на голову капюшон. Через десять-пятнадцать секунд быстрой ходьбы Има, на асфальте не осталось места без дождевой воды. И все старания рыжего не замочить ноги в холодной воде пали в никуда. Чангюн уже идёт, не разбирая дороги, к нужному дому. Куртка, да и другая одежда совсем не спасает, что вообще неудивительно. Чангюн чувствует как холодные и крупные капли дождя стекают по шее, спине, как эти холодные капли попадают а глаза, как влажная футболка прилипла к телу. Всё тело дрожит от холода, пальцы немеют и становятся уже не красными, а сине-серыми.

***

Перед Имом самый обычный девятиэтажный дом из серого кирпича, с тяжелыми, крашенными серой краской дверьми и домофоном. Почти во всех окнах горит свет, потому что на улице очень темно из-за туч. Во дворе обычная детская площадка, которую можно увидеть почти в каждом дворе, и огромные лужи. Дождь до сих пор идёт с такой же силой. Странно, что Кихён с его количеством денег живёт не в доме новой постройки, где квартиры стоят столько, что Чангюн даже под старость не сможет накопить. Девушка стоит у дверей подъезда, ожидая, скорее всего, такси. Хотя дороги сейчас скользкие и ездить на машине опасно. Да и вообще, какой сумасшедший в такой дождь пойдёт куда-нибудь?! Но это совсем не касается Има. Чангюн спрашивает у этой девушки, тот ли это адрес. Она кивает и спрашивает: – К кому вы? – Ю Кихён, – она кивает и открывает дверь ключом. – Он не открыл бы Вам. "Не удивительно" – мысленно фыркает Чангюн, после чего благодарит девушку и заходит внутрь. Не сказать, что в подъезде теплее, но всё же это лучше, чем трястись от дикого холода под многочисленными каплями этого ливня. Внутри пахнет пылью, сыростью и плесенью. Лифты гремят недалеко, этаже на пятом. Чангюн нажимает на кнопку вызова лифта и думает о том, что он будет делать, когда увидит Ю, что скажет. А если всё будет не так, и Кихён просто не откроет. Или вдруг он вообще не в этой квартире. От последних мыслей становится ещё противнее... Чангюн от этого волнения, скорее, даже паники перебирает пальцы, держа руки в карманах. Неизвестность и куча вопросов слишком пугают. Скрипучие двери железного лифта открываются, и Гюн заходит. Как там говорится? Ожидание смерти страшнее самой смерти? Это правда, не иначе. Минута в лифте, а Чангюн уже пять раз себя похоронил и вот хоронит шестой. Ожидание встречи с Ю действительно убивает, даже больше, чем то, что он может просто послать. Лифт с каким-то непонятным грохотом останавливается, и со скрипом открываются двери с облупившейся краской. Шок. Растерянность. Злость. Страх. Может быть, ещё что-то бушует в Чангюне. Он ступил всего лишь шаг на старую оранжевую плитку с тонкими трещинками, испачканную в сером бетоне и уже охренел от увиденного. Какая-то неизвестная Чангюну личность прижимает Кихёна к грязной стене и пытается расстегнуть ремень на чёрных джинсах, в которых Кихён был ещё с утра. У Ки губа разбита и бровь рассечена. Вся левая сторона лица испачканная в крови и пыли. На щеках влажные следы от слёз. На левой руке костяшки содранные до крови. Чангюн, конечно, стоит в огромной растерянности, но: – Какого хуя?! – Он от Кихёна буквально отдирает этого... Мужчину? Парня? На вид ему лет двадцать девять или тридцать, и нос разбит. "В стиле Ю..." – проносится в голове младшего. Чангюн бьёт кулаком в лицо и сдирает кожу на тыльной стороне левой ладони. – Ты кто, блеадь, такой, мелкий?! – От него сильно, очень сильно пахнет дешевым алкоголем и, по–видимому, недотрахом. Его шаги неровные, но уверенные, как и движения рук. Он хватает за куртку Гюна и встряхивает так, что рыжий падает на пол, запинаясь о пустую бутылку соджу. Кихён оседает на пол, пачкая чёрную кофту в белой известке стены. Им, не думая, хватает эту бутылку, крепко сжимая горлышко пальцами, и бьёт по голове этого парня. На весь этаж раздаётся звонкий треск стекла, и на полу оказываются мелкие осколки. Чангюн смотрит на тело лежащее перед ним и разжимает руку с горлышком, пребывая в шоке. Обходя, может быть, труп, Им подходит к Кихёну и протягивает ему руку. Кихён опираясь на младшего, встаёт. Но ноги трясутся, не слушаются совсем, поэтому брюнет трясущимися руками сжимает руку Гюна. – Его... наверное, надо в квартиру, – запинаясь, говорит Ю, и Чангюн положительно кивает. Парни бросают тело в коридоре однокомнатной квартиры. Кихён наклоняется к чужой руке и подставляет пальцы к месту, где должен чувствоваться пульс. Но его нет, к радости или сожалению. – Он мертвый, – смотря на тело, безэмоционально произносит Кихён. – Это кто вообще? – Из квартиры напротив, – старший указывает на закрытую дверь трясущейся рукой, всё так же смотря на тело. – Алкаш. Кихён встаёт на ноги и, держась за стену, идёт на кухню. Там холодильник, который стоит в самом углу у окна. Парень достаёт оттуда бутылку с тёмной жидкостью. Коньяк или виски. Кихён с горла отпивает, слегка морщась. Потом он возвращается к Чангюну и протягивает руку с бутылкой ему. На стекле есть золотая гравировка. «Hennessy Paradis Imperial». Чангюн бы подавился слюнями или воздухом, но он при виде этой бутылки даже двигаться не может и дышать тоже. Этот коньяк стоит около двух с половиной тысяч долларов. Нормальное пойло, чтобы заглушить страх при виде мертвого человека, которого ты убил пять минут назад. Но в следующую секунду ему становится всё равно, что пить. Он так же, как Ки, отпивает от горла, тяжело дыша. – От тела надо избавиться, Ки. – П-потом. Хо-хорошо? – Брюнет медленно уходит из коридора в комнату, которая и спальня и зал. Чангюн поднимается с пола и идёт за ним. В комнате как-то серо и пусто. Там большая двухместная кровать с черным одеялом, напротив плазма, под ней мини-бар, в углу комод из чёрного дерева, над которым из такой же древесины полка с книгами и другой ерундой. Окна по краям завешаны светло-серыми шторами, на полу черный паркет, а стены серые, светлее штор, почти белые. Кихён и Чангюн сидят около кровати, облокотившись о спинку, и ещё пьют. Пьют этот коньяк за две с половиной тысячи долларов без каких-либо колебаний, даже не морщась. Им всё равно от его послевкусия или какого-то особого букета, парням надо заглушить страх, который так и норовит подчинить себе мозг и сердце и поднять панику. – Зачем ты припёрся? – Говорит Ю медленно, потому что организм уже поддался алкоголю. – Я накосячил перед тобой. – Кихён усмехается и отпивает ещё из бутылки. Коньяка осталось мало, сантиметра три на донышке стеклянной бутылки. – Давай переспим. – Что? – Трахни меня, – это Кихён говорит уже в губы Чангюну. Руками он обхватывает его лицо и целует под стать своему состоянию: пьяно и развязно. Языком проводит по контуру нижней губы, несильно прикусывая. Он обнимает Има за шею, садясь к нему на бёдра. Рыжий подаётся этим действиям. Отвечает на поцелуй, запуская свои, уже тёплые руки под белую футболку старшего. Чангюном движет не алкоголь, хотя коньяка в нём достаточно. Младший действительно хочет Кихёна всего и постоянно, потому что это же Ю Кихён, который в любом состоянии будет возбуждать Има. – Ты ведь потом будешь жалеть об этом. – И что? – Кихён продолжает целовать Гюна. Эти смазанные поцелуи приходятся на подбородок, вздымающийся кадык, шею, ключицы. Ю худыми пальцами цепляется за влажную куртку, тянет её в сторону и жмется ближе к Гюну. В этом всём полно отчаяния, словно... Это последний день его жизни. Чангюн обнимает парня руками за талию, но не делает ничего больше, потому что брюнет действительно потом будет жалеть. Кихёну от этого будет плохо, он будет считать это ошибкой, Чангюн уверен. – Ки, не надо... – Чангюн просто обнимает старшего, прижимая к себе, а тот продолжает сжимать пальцами ткань чужой куртки. Он уткнулся носом в шею младшего, вдыхая его природный запах. Кихён даже в опьяненном состоянии помнит этот до боли знакомый чужой родной запах этого парня. Раньше было спокойно и сейчас тоже, стоит только вот так обнять.

***

– Ай, блеадь, сука тупая ты! – Кричит на Има Кихён, когда первый роняет на ногу старшему труп, пока они едут в лифте. – Эта херня ведь тяжелая! – Ю хватается за лодыжку и начинает прыгать, от этого лифт начинает шататься. – Не специально! – Также в ответ кричит Чангюн. Двери лифта открываются. Чангюн хватает тяжёлое мертвое тело под плечи, а Кихён за ноги. Не успевают они выйти из лифта в подъезд, как Кихён, всё ещё будучи пьяным, спотыкается о свою же ногу и падает с сильным грохотом, ещё и роняя труп. – Блеадь! – Звучит на весь подъезд. Чангюн закатывает глаза, начинает что-то бубнить себе под нос и продолжает тащить парня с окровавленной головой. Кихён поднимается и начинает хромать. На улице прохладно, а Кихён вылез из дома в своей тонкой футболке и чёрной кофте. Если бы Чангюн был трезвым, он обязательно накричал. Хорошо только то, что дождя уже нет, он закончился довольно-таки давно, ещё вечером, а сейчас ночь. В некоторых местах асфальт уже высох, но большая часть всё ещё в лужах. Обувь Има не высохла до сих пор, но парень вновь наступает в лужу. Он бубнит себе под нос разные нецензурные выражения на двух языках, которые знает. А Кихён, хромая, ползет за ним. Кихёновская машина стоит на краю стоянки дома. Охранника, как обычно, нет. И от этого парням даже легче. Они не без особого труда запихивают безжизненное тело в багажник и закрывают с громким хлопком. Кихён включает печку в машине и откидывается на спинку сиденья, устало закрывая глаза. – Куда мы поедем? – На загородный участок моей семьи. Подожжем его и всё. – Говорить это совсем не страшно, думать об этом тоже, потому что они оба пьяные. В машине царит тишина. Они даже не смотрят друг на друга. Нет, им не некомфортно, просто так спокойнее, удобнее. Они оба думают о... О трупе, который лежит в багажнике и бьётся о стенки, о том, что в принципе его и искать никто не будет. Стараются не думать о недо-сексе и о том, что тогда было нереально комфортно, но об этом думают больше всего. Так они доезжают до дачного посёлка, далеко за городом. Пара минут по гравию и Кихён на пару с Чангюном открывает тяжёлые бардовые ворота. По влажной земле, которая пачкает всю обувь и штаны, они тащат тело в самый дальний угол большого участка. Чангюн помнит это место, потому что слишком много воспоминаний осталось до сих пор. Потом Кихён по грязи, уже не заботясь о своём виде, идёт к машине за канистрой и спичками. Кихён, не без помощи Има, обливает труп бензином. За считанные секунды огонь разгорается очень сильно, так, что весь участок освещён. Проходит около десяти минут и по даче разлетается запаха гари. Кихён берёт за руку младшего и, неуверенно шагая, тянет его дальше от костра. Они доходят до дома. Оба проходят в обуви в зал и садятся на диван. Кихён достаёт пачку сигарет. Достав одну, поджигает её и закуривает. – Если ко мне придёт полиция, я сразу скажу, что это ты. – Говорит Кихён, положив голову на плечо младшего. Чангюн обнимает его за плечи и ничего в ответ не говорит, потому что уверен, что Кихён ни за что не выдаст его...