Дни крылатых тварей

Парень судорожно вздохнул. Его рисунки сегодня выходили не очень удачно: линии были какими-то резкими и острыми, не то, что вчера или в выходные, когда вдохновлённый парень сидел в парке под деревом и рисовал десятки прекрасных эскизов. В этот раз всё было как-то рвано, экспрессивно: слишком много страсти, какой-то сильной эмоции, прорывающейся сквозь рисунок. С небывалой напряжённостью он поправил завёрнутый рукав своего пиджака, дёрнув за него с досадой. И тут же робко, в спешке отчаянного искателя, поднял взгляд на первую парту соседнего ряда. С сидящей на ней девушкой, как и с работами Куртцберга, творилось что-то совершенно непонятное: она определённо чувствовала себя как-то неуютно, ребячливо вешалась на плоскость собственной парты и занималась прочей ерундой, которая не давала ей удовлетворения. Нахмуренно парень наблюдал за блондинкой, что-то задумчиво пересчитывающей на пальцах, и рука его непроизвольно начала скользить по чистому листу, при этом между пальцами держа любимый, чуть коротковатый из-за частых заточек карандаш. Ваял Натаниэль, ни о чём не задумываясь: ни о времени, ни о том, что получалось, ведь на страничку своего блокнота он даже не смотрел. Он смотрел на Хлою, за её странными и скованными телодвижениями; за её взглядами, бросаемыми в разные стороны; за локонами светлых волос, взбалмошно прыгающими при повороте точеной головы; за игрой пальцев с аккуратными ногтями, барабанящих по столу с мерзкой раздражённостью. Занятие началось. Но рыжему парню уже было всё равно, ведь его вниманием целиком и полностью завладела отчего-то особенная на сегодняшний день одноклассница. Изрисованные полноценными эскизами листы тут же накрывались девственно-чистыми, чтобы уже на новой тонкой плоскости запечатлеть следующий кадр из жизни очаровательной Хлои Буржуа. На одном из рисунков она лениво перекинула руку на спинку скамейки: при этом глаза её тоскливо уставились на дверь, словно через неё ушло всё светлое и доброе в этом мире. На другом можно было заметить, как ровно и красиво сидит блондинка, станом поразительно похожая на какую-то графиню, местную, но затерянную в далёком Средневековье. Много появилось прекрасных эскизов на столе Куртцберга, но все они были лишь одного человека — Хлои. Но думать об этом художник ещё и не начинал. Скорее, пока последние нити вдохновения не ускользнули, словно песок времени между пальцев… Резкий хлопок по столу такой близкой теперь наманикюренной руки заставил подскочить Натаниэля как ужаленного пчелой. Он поднял свои глаза на стоящую рядом с его столом героиню работ — Хлоя Буржуя улыбалась по-недоброму, всем видом демонстрируя свой злоумышленный настрой. Закрыв локтем как можно больше разбросанных в художественном беспорядке бумаг, парень отчаянно напряг мускулы на руках, от напряжения и подступившего страха. И не зря: блондинка начала настойчиво и, главное, с несвойственной ей силой отрывать его конечности от стола, что-то бормоча под нос не своим привычным, визгливым голосом, а мягко и успокаивающе, приятным и тихим. Но это не успокоило Куртцберга — он слишком давно знал эту белобрысую бестию, чтобы поверить, что она ничего не задумала. К сожалению, рыжий герой не рассчитал одну важную деталь: урок был длинным, и рисунков на парте лежало больше, чем покрывала площадь его героических локтей. Поэтому хитрой как лисе Буржуа удалось вытащить парочку экземпляров из стопок, на которые она уставилась с торжеством, резко и стремительно сменившимся на ужас. По-глупому приоткрыв рот в попытке оправдаться, он как зачарованный уставился на её выпученные глаза и раздувшиеся от напряжения ноздри, а затем опомнился и рванул в обход парты. Грубо схватив свои наброски из переплетения её изящных пальцев, Натаниэль прижал работы к себе, уставившись на Хлою с как можно более ярко выраженным праведным гневом на лице напополам со страхом. Но первая её фраза не дала ему возможности выплеснуть раздражение на одноклассницу:  — Это что, я?! Она хрипло дышала, кажется, разучившись делать это правильно и бесшумно. Нахмуренный в тщетной попытке придумать правдоподобный комментарий к данной ситуации, он лишь сам себя смутил, обдумав, как же выглядит ситуация со стороны. Блондинка могла наблюдать, как резко краснеет её одноклассник, становясь похожим лицом на персик с румяными боками. Рыжий парень смущённо развёл руками, в одной из них ещё держа провокационные материалы, и тихо заметил:  — Всему этому есть логическое объяснение…  — Да я нажалуюсь папе! — взвизгнула Хлоя, возмущённо сжимая телефон и заставляя этим вздрогнуть Натаниэля как от удара. Он быстро подошёл к раздражённой девушке, отмечая приятный аромат её парфюма, и мягко положил ладонь ей на плечо, встав напротив и убедительно глядя в её глаза. Сам он подрагивал от волнения и испуга.  — Пожалуйста, не надо, Хлоя, я ведь не хотел тебя обидеть! Она медленно и неспешно перевела свой взгляд от экрана смартфона на левое плечо, где устроилась крепкая ладонь Куртцберга, затем по его руке проскользнула холодными голубыми глазами и остановилась на лице, пронзительно и неопределённо уставившись в самую глубину глаз художника, заставив его судорожно закусить губу: отчего-то в его душе поднялся трепет и волнение. Может, из-за вспыльчивой одноклассницы? Горячо стало не только щекам, но и всему телу, и в этот момент какая-то глупая мысль пришла в голову парню. Настолько глупая, что он не преминул сообщить её возмущённой Буржуа, сжавшей губы в сердитую полоску:  — На самом деле, у меня к тебе есть предложение… — от внезапности своих слов Натаниэль заговорил сначала хрипло и тихо, но, кашлянув в кулак, продолжил бодрее и несколько смелее: — Давно хотел спросить, не была бы ты против… — он смущённо сжал свою руку на её плече, чувствуя, какая она горячая и влажная из-за потливости её владельца. Мысли не было никогда, и он просто тянул время, не имея ни малейшего оправдания своим действиям. Поэтому ему только и оставалось, что смотреть на Хлою, в глазах которой загорелся вдруг проблеск понимания и ликования. Она открыла рот и елейным голосом начала:  — Так ты хочешь, чтобы я была твоей му-у-узой, — протянула она сладко-сладко, до спазма в скулах. Куртцберг медленно, но верно почувствовал, как мир начал покачиваться, словно класс вдруг превратился в каюту одинокой каравеллы. — Чтобы я, несравненная Хлоя Буржуа, стала источником вдохновения для жалкого и никому неизвестного художничка?! — в конце её голос сорвался на скрипучий фальцет, едва ли не заставив скривиться рыжего одноклассника: их каравелла явно попала в шторм, который может прекратиться быстро, но никто не знает, когда.  — Угу, — только и смог вымолвить Натаниэль, наконец оторвав свою ладонь от плеча красотки и поправив ей же прядь волос, мешавшую созерцать возмущённую до глубины души одноклассницу. Закатив глаза, та продолжила:  — Мой график слишком плотный для подобных дел, и свободного места в нём почти нет… «Слава Богу!» — почти счастливо подумал в ответ парнишка, едва ли не улыбаясь от облегчения.  — Но так как тебе явно требуется практика в рисовании таких прекрасных лиц, как у меня, — она взяла один из беззащитных эскизов и придирчиво осмотрела его, выявляя недостатки. — Хотя их, конечно, больше и нету на этой планете, но всё равно, — она положила лист на место, чтобы упереть руки в бока и глянуть на художника вкрадчиво, как готовая к прыжку кобра. — Я не могу тебе не помочь, иначе никак. Где же ты ещё встретишь такое! — она откинула золотистые пряди назад элегантным взмахом руки, мечтательно прикрыв глаза. Куртцберг чётко почувствовал, как их каравелла причалила к берегу, и захотел срочно выбежать в бухту, дабы сообщить всему миру, как ему повезло выжить.  — Я рад, что ты меня поняла, Хлоя, — по-доброму улыбнулся Натаниэль уголками губ и поторопился ретироваться, пока обеденный перерыв не кончился. Ему резко захотелось пить и есть, несмотря на плотный завтрак с овсянкой и банановым пудингом. Сорвавшись с места и не дав ничего сказать девушке, уже открывшей рот и поднявшей палец для продолжения диалога, он сбежал вниз по ступенькам класса и выскочил через дверь кабинета в коридор, чувствуя, как кровь ещё пульсирует в области лица и делает его неприлично румяным, как у пьяного или извращенца. «Фух!» — облегчённо выдохнул воздух парень, прислонившись к стене. Затем постоял так с пару мгновений, понимая, что бег его сердца становится всё медленнее и спокойнее, и, оторвавшись от опоры, поспешил в кафетерий школы, дабы взять чего-нибудь вкусного и сочного. В очереди он стоял сам не свой: постоянно «зависал» и терялся в пространстве. Когда раздражённая буфетчица уже третий раз окликнула невнимательного паренька, он лишь глупо поморгал при взгляде на неё, а затем попросил перечислить всё, что есть. Несмотря на то, что ведь ассортимент лежал тут же, на прилавке. Спохватившись, паренёк взял фруктовый салат и пару экземпляров душистой выпечки, даже не задумываясь о том, какова она на вкус. Оплатив чек, Натаниэль быстро вышел из шумного помещения, прижимая к груди добытую пищу и раздумывая о том, как вышло то, что произошло ранее. «Неужели я спасён?» — подумал он в первую очередь, ещё не веря в своё счастье. Ему казалось диким и неестественным то, что он «выбрался сухим из воды», потому что раньше, имея дело с Буржуа, на подобное можно было не рассчитывать: она никогда не оставит тебя в хорошем настроении, какова бы ни была причина. И вот тебе: мало того, что не сожгла на глазах у Куртцберга его плоды трудов, так ещё и согласилась позировать для его последующих картин. «Позировать…» — смущённо повторил про себя парень, зардевшись. Позирование подразумевало недвижное воспроизведение какой-либо позы на протяжении долгого времени, иногда в каких-то особых одеждах, а иногда без них. Конечно, как художнику, ему давно хотелось порисовать с натуры, но никогда бы даже в голову ему не пришло, что его первой натурщицей может оказаться Хлоя Буржуа, всеми ненавидимая в классе зазнайка и вредина. Как-то не вязался образ прекрасной девы, которую жаждал изобразить парень, с надменным личиком холодной самопровозглашённой королевы. Но бежать было некуда (как показывает практика, Хлоя могла бы достать и мёртвого из его уютного гроба), поэтому Куртцберг уже мысленно заставлял себя пригласить напыщенную блондинку к себе, чтобы попробовать воспроизвести её на бумаге уже не спиной к наблюдателю, а лицом. Заставлял, силился изо всех сил, умолял самого себя словами о том, что это — важная практика его знаний и умений, редкий шанс в принципе и невероятный опыт работы с самой несносной леди Парижа, который подготовит его к терпимости к наигрубейшим людям планеты… Но лицо его оставалось красноватым, когда он заскочил в класс со звонком, заставившим всех встрепенуться и подготовиться к занятию. Не глядя по сторонам, Натаниэль уставился в свои покупки на руках и поднялся по лестнице, даже не думая реагировать на тихие шепотки одноклассников: они заметили смущённого и понурого парня, в чём уже успели обвинить Хлою, одарившую проходившего мимо цепким взглядом своих льдисто-голубых глаз. Сев на место, Натаниэль как можно тише вскрыл все вкусности и начал размеренное поглощение под бормотание учителя о чём-то далёком и малоизвестном. Кажется, это была французская революция… Откусив от булочки, парень едва ли не застонал от счастья — это была улитка с корицей, которые он обожал до невероятного безумия! И несмотря на то, что в кондитерской родителей Маринетт, где Куртцберг часто брал эти прекрасные булки, они были повкуснее, он всё равно с удовольствием уплетал лакомство за обе щёки, не замечая, каким взглядом его одаривала Буржуа, едва поворачивая голову и кося глаза. Занятия вскоре закончились, заставив нашего героя с удовлетворением выдохнуть — этот день заставил его хорошо попотеть во всех смыслах. Счастливо улыбаясь, он начал собирать свои работы со стола, любуясь каждой с ямочками на лице. Они были такими неаккуратными, но вместе с тем — чувственными и живыми, словно прямо сейчас изображённая девушка повернётся в кадр и помашет тебе рукой в знак приветствия. И она же сама сейчас появилась рядом с обескураженным Куртцбергом, вырванным из его процесса любования очередным эскизом. Краем глаза покосившись на мятый листочек в руках одноклассника, она протянула:  — Ну-у? — с ожиданием она скрестила руки на груди и встала на одну ногу, второй с нетерпением стуча по полу.  — Чего? — совсем испуганно спросил рыжий парень, складывая в папочку все его драгоценные зарисовки. Уже засунув её в сумку, он взял в руки недоеденный салат, который он не смог прикончить под усталым взглядом их историка.  — Что значит чего? — вскинула брови Хлоя и возмущённо затараторила: — Каждая моя минута бесценна, и тебе невероятно повезло, что у меня именно сегодня есть время для тебя попозировать, чтобы превратить твои каракули в что-то посерьёзнее! — Натаниэль сморщился, как будто съел лимон без сахара, и покорнейше кивнул, стараясь унять взявшееся из глубины его души волнение. Взяв пластиковую тарелочку с фруктами, он начал спускаться вниз, к двери, по дороге вполуха слушая дифирамбы Буржуа в честь неё же самой. Она редко замолкала, но когда она сделала это в очередной раз с ожиданием, Куртберг уставился на неё с непониманием: чего ей нужно теперь?  — Говорю: поделись со мной! — злостью в глазах девушки можно было поджигать леса, разрушать города и ломать человеческие жизни. Натаниэль взял и наколол на вилку кусочек ананаса и как в трансе протянул его Хлое, даже не думая ни о чём кроме того, как обставить его комнату получше для приёма гостьи. Поэтому он не видел, как та вспыхнула и, на секунду замешкавшись, неуверенно угостилась с его руки, сняв сочный фрукт с зубцов зубами. Опомнился рыжий парень лишь тогда, когда уставился на свой пустой столовый прибор и жующую что-то Хлою, замолкнувшую впервые за весь их путь до его дома. Подойдя к очередному шестиэтажному жилому дому, они остановились, а Натаниэль начал искать ключи по карманам, во второй руке ещё держа прозрачное пластиковое блюдце с салатом. Успехи в поисках были по ощущениям обоих старшеклассников далеко, поэтому Хлоя, видя потуги Куртцберга, рыкнула со стоном раздражения и вырвала из его хватки еду, дабы этот простофиля скорее отпер дверь. Вскоре вход был открыт, и блондинка галантно прошествовала впереди хозяина, по дороге доедая содержимое тарелки. Внутри было темновато. Натаниэлю, да и его родителям, так нравилось гораздо больше, но девушку это наверняка смутило. В полном молчании она дошла до конца коридора и с привычной наглостью поинтересовалась:  — Ну и где твои хоромы, художничек? Парень молча открыл одну из дверей и, настойчиво перехватив пустую упаковку у Хлои в руках, тихо сказал:  — Присаживайся, как тебе удобно, я сейчас приду. Дёрнув плечами, она ничего не ответила и вошла в приоткрытую комнату. А её владелец отправился на кухню: выкинуть мусор и посмотреть, чем можно угостить новоприбывшую. И если первый пункт не составлял никаких трудностей, то для второго пришлось долго лазить в поисках чего-то съедобного, пока в одном из пеналов не нашлась пачка вкусных печений, которые сам Натаниэль любил не меньше, чем улитки с корицей. Напевая какой-то трогательно-нежный мотив себе под нос, рыжий парень вошёл в свою комнату, распахнув дверь ногой: в руках было блюдце со сладким. И едва ли не уронил его на пол от шока. Наглая гостья уже листала вовсю его работы, сложенные до этого на полках, а теперь лежащие на столе. Повернувшись на скрип приоткрытой двери, она задумчиво заметила, не отрывая взгляда от рисунков и даже не улавливая атмосферы раздражения, которую источала фигура её одноклассника:  — Неплохо, но сегодняшние с моим участием — самые лучшие… Договорить она не успела: Натаниэль вырвал из её рук альбом, и с раскрасневшимся лицом и дрожащим голосом, срываясь на шёпот, заметил:  — Я попросил тебя сесть, Хлоя! Зачем ты так! Она пожала плечами и подняла руки ладонями вверх, согнув локти в стороны: мол, ничего не знаю, ей и постоять было несложно. Хмыкнув, она присела на диван у окна — наверное, единственное место в спальне Куртцберга, где уличный свет проникал внутрь помещения и делал его не таким мрачным и унылым. И уставилась через стекло на оживлённые улицы Парижа, на которые здесь открывался вполне терпимый вид. А рассерженный Натаниэль складывал по ведомому лишь ему порядку свои альбомы. И затем, шумно выдохнув, кивнул на кофейный столик у дивана, где стояла хрустальная миска с печеньем:  — Угощайся. Она в ответ хмыкнула, скосив взгляд на принесённое парнем, и ответила, вновь уставившись в окно:  — Я такое не ем. Яда в фразе хватило бы на десять таких вот мисок с едой. И рыжий парень сокрушённо подумал, как же тяжело, оказывается, приводить девушку к себе домой. Особенно, если она такая язва, как Хлоя Буржуа.