Если положить объект класса «Кетер» в коробку и убрать её подальше, то
впоследствии непременно начнутся разрушения и массовая гибель людей.
Правило Коробки. The SCP Foundation
Подходили с четырех сторон за три минуты до заката с двумя жертвенными сосудами в одежде одного тона. Подходили ровным шагом, не спеша, не суетясь. Люди были изгнаны, фонари потушены. Из освещения только факела. Прах праведника и грешника смешали в медном сосуде. Плоть временна, кость вечна. На чаше надписи на арабском, древнееврейском, греческом, латинском. Оставили на каменном постаменте. Четыре ведьмы встали на равном расстоянии друг от друга. Предсказательница и ведьмак – в центре. Освальд склонился и тростью по радиусу начал ровным кругом обводить место, на котором стоял, и чашу позади. В круг вписал пятиконечную звезду. Затем выпрямился и вместе с остальными Темными принялся читать мерным певучим голосом заклинание призыва. Предсказательница подошла ближе, вдвоем они замерли над чашей, в руки Освальда была вложена терновая ветвь. Тонкие пальцы девушки сдавили его ладони, шипы вонзились в кожу, кровь закапала в чашу, над которой заискрился туман, едва различимый в наступающей темноте. Если бы кто-то из Дозора спросил Освальда, хочет ли он участвовать в этом безумном плане, он рассмеялся бы. Нет, он смог бы себя сдержать, поблагодарил бы за оказанную честь и скромно отказался. Выставлять себя приманкой в компании Иных, жизнь которым он не доверил бы и в приступе безумия, было не в его стиле. Но его не спросили. Вновь он оказался один на один с проблемой, и присутствие Темных не прогоняло щемящее одиночество. Фиш, одна из ведьм за границей круга, улыбнулась, когда он зажмурился от боли, не останавливая свой напев. Его крови было не достаточно. Густо подведенные глаза девушки засветились синевой, когда она приблизилась вплотную и запечатлела на его сухих губах легкий поцелуй. И тогда он содрогнулся. Пролитая кровь не могла сравниться с тем, что ударило его в тот момент. Душевная боль придавила его, будто могильной плитой. На краткий миг он увидел то, что видела Темная, но картина задержалась в памяти лишь смутным эхом будущего, сном, ускользающим сквозь пальцы. Он помнил поцелуй других губ, губ, на которые так часто смотрел, но как он мог принести столько боли? Солнце село, голоса стали громче. Освальд остался один внутри круга, фигуры за его пределами потускнели, оставляя его один на один с тем, что явится за его кровью и его болью. Воздух в Сумраке жалил, словно кислота, иссушал легкие и сек кожу. Сумрак, как и море, заставлял взглянуть на мир иначе. Острее ощущалась собственная уязвимость и незначительность, даже если ты стоял на берегу. В сердце его, не видя ни дна, ни берега, ты оказывался во власти удушающего страха, твоя особенная драгоценная личность начинала растворяться. В такие моменты возвращался прежний Освальд – неуверенный, нерешительный и жалкий, способный только просить, не требовать. Такого Освальда следовало заткнуть. Безапелляционно и без промедления. В Готэме такому Освальду нет места. Город тоже менялся. Из земли под поясом серой пыли, заменившим луну, вырастали призрачные сглаженные очертания высоток. За мутным фасадом могла быть пустота, только макет города, топорная подделка. Массивные сооружения теряли свою материальность. Люди же, напротив, чувствовались острее. В своих убежищах, каморках, в крепости и на виду. Тысячи людей, которые никому не сочувствуют, повсюду люди, которые просят о крове, о пище, о любви, почему их не убивают монстры, не убивают дети, не убивают молнии и цунами – он не понимал. Тысячи людей, которым на него наплевать. Как же он хотел оказаться рядом с Джимом. С Джимом, который держал его за руку. От внутреннего напряжения глаза стали влажными. Но он не прольет слезы перед этим Иными, он не дрогнет, когда придет Гончая… пришла. Появилась на пересечении пешеходных троп, на углу, поросшем серой травой. Движения, даже в Сумраке, были плавными. Иные с трудом преодолевали сопротивление колючего ветра, она же переставляла могучие лапы, не задерживаясь ни на секунду. Ее не волновали Темные, сжимающие круг. Запах Освальда привлекал ее внимание, но, подойдя к границе защиты, она остановилась. Освальд вытянул к ней окровавленные пальцы. Капли срывались вниз, где их с шипением поглощал подступивший к ногам мох. Гончая с шумом выдохнула, из ноздрей показалось облачко пара, засверкали клыки. Еще шаг. Они позволят ей сожрать его! Муни не станет торопиться и бросит сферу-портал слишком поздно, она сделает это, отомстив за унижение… Нет, слава Сумраку, она бросила сферу вовремя. Металлический шарик завис над Гончей, и раскрылся ослепительными белыми лепестками. Освальд зажмурился, не в силах разглядеть, как тварь засасывает внутрь. Внезапный ужас исчез так же быстро, как и появился. От облегчения ведьмак едва устоял на ногах. Одного взгляда на Муни было достаточно, чтобы понять: она знала о его страхе. Глаза ее светились удовлетворением. Фальконе и Монро на другом конце города ждали, когда погаснет свет, чтобы разглядеть существо, угодившее в ловушку. К их изумлению и крайнему недовольству они увидели совсем не то, что ожидали. Доберман, совершенно обычный, мускулистый короткошерстный, отряхнулся так, словно только что вылез из воды, и рассерженно залаял.***
Эверли Санчес не сводила глаз с маленькой бутылки воды. Из горлышка торчала фиолетовая трубочка для питья. Новый слой кожи на лице женщины и руках блестел от слоя лечебной мази. Отвечая на вопросы, Санчес едва шевелила губами. Воспоминания причиняли боль, Дозорные способствовали этому – им нужна была правда, но ее у Эверли не было. Тогда они решила забрать ее ужас. Тело брата – хрупкое подростковое на белых простынях. Влажная кожа, непрекращающаяся дрожь – эта картина вновь стала центром вселенной Эверли, все остальное поблекло, тревожные сигналы приборов и голоса склонившихся над ним людей – все это доносилось будто издалека, Эверли была под водой, потеряв опору под ногами и свет над головой. Все плыло мимо нее, она падала все глубже. Ее персональный кошмар, ее младший братишка на больничной койке. К ней ушла все удача их рода, она стала Иной, а он – ее больной совестью. Человек, инвалид. Дальше только сомнительный выбор, недели работы на плохих людей, годы работы на людей еще хуже. Проклятый рейс, алчные Темные. То, чужое, что вместе с ней оказалось в стенах ее дома. Никак не проснуться. И вот Томас упал, и вот он там, где она не способна помочь. Все хуже и хуже. Его давление ниже, ее – все выше, грозится вот-вот раздавить ее на глубине. Что ей делать? Темные вены бежали от сердца к пальцам, Эверли отдернула руку, чтобы эта мерзость не добралась до нее. Мерзость, что жрет ее брата изнутри. Все больше и больше с каждой секундой, убивая его и ее. Тогда Эверли подняла ладонь, действуя интуитивно. Там за стеной в соседней палате мужчина, он идет на поправку, у него гости – два внука, вокруг запах фруктов и цветов. Эверли сжала кулак, выжимая его жизненную силу, зарождая панику. Раздался знакомый шум – завыли приборы, засуетились врачи. Костяшки пальцев побелели. Туда, туда, ешь его. И оно почуяло. Сумеречное щупальце, растянувшись от тонких пальцев подростка, поползло в соседнюю палату. Эверли судорожно вдохнула, будто вынырнула. Щека Тома была ледяной. Губы Эверли дрожали, когда она поцеловала его в лоб и быстро отстранилась, почувствовав жжение. Чтобы не сидело там, внутри этого хрупкого тела, оно подчинялось главному инстинкту – голоду. Врачи отступали от Тома, не понимая причин резкого улучшения. Люди еще не знали, но работы им предстояло много. – То, что пришло с вами с того схрона, ослабло в заточении, не смогло пробить вашу защиту, – сказал Шеф Ночного Дозора. – Поэтому выбор пал на простого человека. Люди – слабые моллюски без раковин по сравнению с нами. Ими легко питаться. Легко завладеть. – Вы кормили это? – уточнил Харви, в голосе смешались любопытство и осуждение. – Он все, что у меня есть, и я сделала то, что должна была. – Эверли улыбнулась. То была улыбка человека, совершившего чудовищную ошибку, но старающегося убедить себя в обратном. Кожа на ее нижней губе треснула. Вместе с конвоем, вернувшимся за Санчес, в комнату вошел Люциус Фокс с информацией от Инквизиторов. Схрон был исследовательским судном «Валакеа», направляющимся к Срединно-Атлантическому рифу. Экспедиция была оплачена Национальным музеем. На борту было три глубоководных аппарата и шестьдесят человек экипажа, из них четверо Иных. Корабль пропал спустя несколько дней после пеленгования в области исследования. Велись поиски, но безрезультатно. – Если Иные на борту были достаточно сильны, они могли запечатать корабль, на борт которого попал неизвестный враг, – рассуждал Шеф. – Спустя полвека схрон был открыт. Контрабандисты привезли его содержимое в город. Поведение характеризует сущность как паразита, организованного на порядок выше, чем синий мох, но имеющего схожие повадки. Такие места, как больницы и тюрьмы – шведский стол для того, кто питается негативной энергией. Концентрация синего мха там зашкаливает. И его аномальную активность не рассматривают, как повод бить тревогу. – Оно кормилось и становилось сильнее, – продолжал он. – В какой-то момент оно учуяло своих старых знакомых. Вероятнее всего, это были единственные Иные, которых оно могло узнать сквозь защиту. Слабое тело парня было не пригодно для охоты, и оно выбрало другой, связанный с ним аватар. Остается вопрос: может ли оно разделяться и действовать в двух телах одновременно? – В этом деле слишком много вопросов и слишком много допущений, – пожаловался Буллок. – Отправляйтесь с Гордоном на место и разведайте ситуацию. Это клиника сложного стационарного обслуживания. Действовать нужно аккуратно.***
С заходом солнца городом завладел холодный ветер с моря. В воздухе чувствовался соленый запах, разбавляющий смог фабрик и заводов. Плотное полотно дождевых облаков относило на запад. Черный четырехдверный фургон остановился на парковке клиники. Светлые покинули салон и остановились у открытого багажника, чтобы разобрать снаряжение. Джима беспокоило так называемое звериное чутье, присущее оборотням и перевертышам. Многие места в Готэме можно было назвать «нехорошими», то тут, то там происходили ужасные вещи, зачастую не имеющие к Иному миру никакого отношения, но здесь… Несмотря на то, что здание, пусть и старое, было наполнено светом, а у входной группы цвели кусты роз, Джим чувствовал себя паршиво. Подъехали Темные. Гилзин покинул водительское место и размашистым шагом направился к Светлым. За ним, отставая, следовал Освальд Кобблпот. Гравий хрустел под его дорогими остроносыми ботинками. Гилзин сдержанно поприветствовал дозорных и, не останавливаясь, проследовал ко входу, у ступеней замер и запрокинул голову, пристально вглядываясь в окна. В его руке был громоздкий стробоскоп, как Иной аналог крупнокалиберного оружия. Освальд кивнул Буллоку и поспешил навстречу Джиму. Но на полпути остановился, словно столкнувшись с преградой. Буллок, оценив ситуацию, картинно закатил глаза и ретировался. Джим заканчивал укомплектовывать пояс с подсумками. Убрав в последнее отделение зачарованный фонарь, он спросил: – Слышал, вы вызывали Гончую? Что произошло? Улыбка Освальда стала растерянной, а потом и вовсе потухла. С того вечера они не говорили, и это явно беспокоило Кобблпота, но разве сейчас было подходящее время? Освальд обхватил себя руками, заставив Джима почувствовать себя неловко. Он соврал бы, сказав, что не испытывал стыд за свою прошлую откровенность. Не хотел обсуждать, не хотел искать правду. Он позволил Освальду залезть себе в душу и прилично там потоптаться. На ближайший месяц откровенного и личного было достаточно. – Ты в порядке? – тихо спросил он. – В порядке, – эхом повторил ведьмак. – Она пришла на зов, и мы ее поймали, но то, что было в ее теле, исчезло. Покинуло носителя. Мы не знали, что оно на это способно. У нас не было шанса. Что-то в Освальде изменилось, и дело было не в провале операции. На его лице появилась тень печального осознания, будто Темный пытался свыкнуться с тревожной мыслью. Не сопротивлялся ей, но принимал поражение. Джим чувствовал на себе его взгляд, все тело зудело от желания ответить. Потом он спросит, пообещал себе Джим. Шли через сумрак, вжимая головы в плечи. От ветра перехватывало дыхание. Стены больницы, темные мха, разросшегося ковром, казалось, пульсировали, по объемным скоплениям сумеречного паразита пробегали волны – мху не нравилось вторжение на его территорию. Он хищно тянулся к Иным, но натыкаясь на барьеры, шипел и сгорал – если Иной был Светлым, и замерзал, если Темным. Подо мхом, будто артерии, пульсировали темные щупальца, они шли по стенам и потолку. Свет зачарованных фонарей выжигал мох и отгонял щупальца. – Никогда такого не видел. – Что будет, если мы этим надышимся? – Хороший вопрос. Своевременный. Отделившись от основной группы, Освальд и Джим направились в палату к Санчесу. Гилзин и Буллок двинулись дальше по коридору, огибающему внутренний двор, следуя за скоплениями мха Гилзин обследовал необычную активность мха, Буллок взял на себя защиту людей. В позднее время в клинике не было посетителей. Буллок убрал персонал в палаты к больным, и закрыли их знаком Асписа. Это были чары, максимально снижающие риск ухудшения здоровья, и, заметив, какую именно магию использует Светлый, Гилзин не преминул заявить: – Это массовое несанкционированное вмешательство. Дневной Дозор получит соответствующую квоту. – А квоту на мой кулак не хотите? – огрызнулся Светлый. – Вы, ребята, должно быть, и посрать без протокола не можете. Гилзин лишь ухмыльнулся. Две многоместных палаты располагались с восточной стороны внутреннего двора, и больше всего мха разрослось именно здесь. Гул, тихий, беспокойный, наполнял густой воздух, будто рядом был маленький улей потревоженных ос. Харви прислушался к холмику мха, выросшему на двери. Нет, звук шел со всех сторон. Странный, тревожный. Открыв дверь, Иной заглянул внутрь. Больные, усыпленные Морфеем, мирно лежали в своих койках. Размеренные сигналы приборов, разноцветное свечение экранов – в реальности все выглядело спокойно. В Сумраке же помещение напоминало зацветшую канализацию. Темное, зловонное и влажное – или это была лишь иллюзия от блестящих постоянно пульсирующих щупалец, вплетенных в стены и потолок. Многие из них тянулись к неподвижным пациентам, но не касались их, лишь лениво извиваясь в нескольких дюймах от беззащитных тел. Буллок подошел к одной из коек. Девочка не старше десяти лет с разметавшимися по подушке русыми волосами казалась такой умиротворенной. Гилзин поднял стробоскоп, но Буллок поспешил остановить его. – Мы не знаем, что будет, – сказал он, машинально понизив голос. – Ты можешь разозлить его. – Кого, Сумрак? – съязвил Гилзин, но массивный стробоскоп опустил. – Посмотрим, что там у ребят, и уберемся отсюда. Пусть разбираются Инквизиторы. В карточке Тома Санчеса была указана продолжительная гипогликемическая кома – результат реакции центральной нервной системы на снижение уровня глюкозы в крови. Подобное случалось с Иными-новичками, задержавшимися на первом слое Сумрака. Или с оперативниками, потерявшими в бою все силы. Но еще никогда Джим не видел, чтобы от сумеречного опустошения страдал обычный человек. Вне сумрака парень выглядел вполне нормально. Конечно, его состояние его не красило, но лицо сохранило детские черты, волосы, чуть темнее, чем у сестры, были чистыми, о нем хорошо заботились. Джим выпрямился над телом и тут же замер, вдохнув одеколон Освальда, подошедшего слишком близко. – Ничего, – многозначительно выдал Светлый. Освальд поджал губы и шагнул в сторону, предоставляя Дозорному больше свободного пространства. – Исключая тот факт, что в Сумраке это место напоминает полотна Босха, – добавил Освальд, после небольшой паузы. В реальности палата была небольшим светлым помещением с легким тюлем на окнах и парой стандартных «позитивных» картин на стенах. Освальд стянул с плеча сумку с инвентарем и начал выкладывать вокруг койки кристаллы черного турмалина. Образованный ими барьер должен был защитить того, кто был внутри, и, если потребуется, защитить от него. Кончик трости коснулся последнего камня, и барьер вспыхнул. Ужаленный силой, Джим отскочил назад. – Прости. – Можно было предупредить. Их голоса прозвучали одновременно, и Джим поспешно ушел в Сумрак, оценить старания Освальда. В холодной темноте тело Санчеса изменилось, он стал изможденнее, будто прозрачнее. По подушке к нему тянулись темные щупальца, вырастающие из-за стены над изголовьем. Они слабо подрагивали, не воспринимая барьер, как нападение. Сквозь порывы сумеречного ветра можно было расслышать то ли гул, то ли жужжание. Время в Сумраке текло медленнее, и у Джима было время рассмотреть Освальда. Кажется, в прошлый раз на первом слое его фигура не была такой плотной, впрочем, это изменение было не таким плохим. Другие Темные по мере использования своей Силы зарабатывали черты чудовищ. Освальд приобрел клювоподобный нос, а его глаза стали ярче. Вокруг него стоял личный щит, такой маги и ведьмаки наращивают годами. Щит Джима не был приобретенным естественным путем – перевертыши были слабы для этого, поэтому в защите им помогали коллеги. Пока Джим глазел, Освальд двинулась к границам барьера со светящимся предметом в руке. Джим рывком вернулся в реальность. Поздно. Кобблпот стоял у изголовья. На лице – знакомая Джиму маска. – Стой! Какого хрена ты творишь! – рявкнул Джим. – Ты должен знать, – тихо заметил Освальд, протянувшись к ладони Санчеса. – Даже не думай! – Просто способ получить информацию. Так ведь? Джим бросился к ведьмаку, но барьер оттолкнул его назад. Пальцы Освальда обхватили безжизненную ладонь. Первые время ничего не происходило, и Джим, чувствуя себя бессильным, сражался с охватившей его тревогой. Потом Освальд дрогнул. Свободная рука взлетела к маске, но замерла у золотой поверхности, медленно превращающейся в черную. Вязкая жижа, возникшая из ниоткуда, заливала маску и ползла к коже. Рука безвольно упала к бедру. – Освальд! Ведьмак опустился на колени и начал заваливаться на бок. К счастью Джима, он был слишком близко к стене барьера, и наружу выступило его левое плечо, в которое Джим тут же вцепился, вытаскивая Темного прочь. Пришлось приложить усилие, чтобы Кобблпот отпустил руку парня, но когда это произошло, Джим оттащил его как можно дальше, сорвал с его лица почерневшую маску и отбросил ее прочь. – Очнись! Широко распахнутые от ужаса глаза на побелевшем лице – Джим потряс ведьмака за плечи и применил слабый импульс Силы, словно пощечину. Кобблпот быстро заморгал. – О чем ты думал! – рычал Джим, обхватив его голову. Он вертел ее из стороны в сторону, в поисках следов черной субстанции. Их не было. Освальд, быстро вернувший самообладание, вырвалась из его рук, поправил лацканы пиджака и упрямо вздернул подбородок. Смотрелось бы более внушительно, не сиди он на полу. – Нам нужна информация, нельзя просто действовать вслепую. – Ты не знал, какие могут быть последствия. Ты мог саботировать операцию, – рассердился Джим. – Операцию, конечно. – Да что с тобой! – Джим едва подавил желание встряхнуть Темного еще раз. Освальд осекся. Опустил глаза. – Мне кажется, я видел что-то плохое. – Сейчас? – Н-нет. Здесь одна темнота и холод. Но когда мы призывали Гончую… Во время ритуала я видел… Думаю, произойдет что-то скверное, и это не изменить. Освальд судорожно вдохнул. Джим помог ему подняться на ноги. – Нужно торопиться, – вновь заговорил Освальд. – Я должен сказать тебе… В этот момент палату наполнили тревожные сигналы медицинских приборов. Тело Санчеса медленно приняло сидячее положение.