Нет худа без добра

– Славно сегодня потрудились, правда, солнышко? – говорит Хеймитч и, стряхнув с брюк остатки прилипшей штукатурки, плюхается на изрядно погрызенный Персиком кожаный стул. – Да уж, – соглашаюсь я, тщательно намыливая руки мылом, а затем смываю густую ароматную пену под струёй тёплой воды. – Завтра снова встречаемся в 9:00? – А что уже устала? – ехидничает Эбернети, кидая в сторону большой белой кастрюли на плите весьма недвусмысленные взгляды. – Предупреждаю сразу: тебе не заплачу ни цента! – С какого перепуга? – наигранно возмущаюсь я, уперев руки в бока. – Знать ничего не хочу, – бывший капитолийский тренер ведёт глазами по потолку так, словно он паук, который обнаружил на люстре смачную муху и собирается её слямзить, пока кто-то другой не сделал этого раньше. – Я и без того вбухал в этот ремонт адскую прорву денег, а твоя зарплата ушла Руперу Грейну. Помнишь такого? Скотовод из Десятого! Да двум работницам Сэй, что прибирали «Котёл» после «корриды», устроенной Питом. Вот так! Тем более, ты сама вызвалась драить кабинеты, а инициатива в наше время наказуема. – Ты целую неделю ныл, что поганые рабочие только пыль разводят и ничего толком убрать не могут, а школьные уборщицы медлительней садовых улиток, и что тебе позарез нужна ещё одна пара рук, иначе ты ни в какие сроки не уложишься. – Говорил, – Хеймитч самодовольно чешет заросшую щёку, покачивая правой ногой. – Проверял тебя на вшивость. «Вот старый пройдоха, – мысленно восклицаю я, извлекая из кармана обручальное кольцо и натягивая его на безымянный палец, – Интересно, а чтобы он стал делать, если бы я поддалась на очередную провокацию и начала требовать зарплату?» – Смотрю, колечко тебе приглянулось, – продолжат сосед, кивая на поблескивающий узенький обруч. – словно к пальцу приросло. – Вот ещё, – хмурюсь я. – Ты знаешь, почему я его ношу. – Я знаю, почему ты надела его в феврале. Чтобы шахтёры не приставали. И даже понимаю, почему взяла с собой в мае в Капитолий. Чтобы журналюги не задавали лишних вопросов. Но почему ты носишь его сейчас, – старик разводит руками, изображая высшую степень недоумения, – лично для меня остаётся загадкой. Целыми днями возишься с тряпками, ведром и химическими средствами. Ходишь в перчатках, кольцо снимаешь и надеваешь только дома. Вопрос: зачем оно тебе, если поблизости только мать с сестрой? – Твоё какое дело? – огрызаюсь я. – Никакое, – Хеймитч примирительно поднимает ладони вверх, довольно нелепо изображая пантомиму «Сдаюсь без боя», а потом деловито хлопает правой рукой по нагрудному карману футболки, – Ну хоть лишним червонцем обзаведусь. – Червонцем? – переспрашиваю я. – Это ещё что за фокусы? – в голове начинают роиться не очень-то приятные мысли, связанные с доктором Аврелием, Эбернети и злополучной десяткой. – О чём ты поспорил с моим лечащим врачом? – Да так, пустое, – сосед чешет позвоночник о спинку стула и блаженно прикрывает глаза. – А где сегодня Прим и Элизабет? – Ты с темы не сходи! – уже порядком раздражаюсь я. – Вы на меня спорили? – Слушай, солнышко, жрать охота – мочи нет. – Хеймитч, – встаю у плиты, прикрывая поясницей кастрюлю. – Вы совсем обалдели, оба?! – Да ничего не обалдели. Подумаешь. Дело было в Четвёртом на свадьбе у Одэйров Твой мозгоправ сказал, что ты снимешь кольцо, едва вернёшься в Двенадцатый, а я поставил на носку дальше. Вот и всё. – Да пошли вы оба, – кричу я и бросаю украшение с пальца на пол. Колечко звенит и закатывается под стол к пыльному плинтусу. – Мне оно задаром не нужно. Хочешь есть – положишь сам. Суп – на плите, рис и овощи – в холодильнике, – и, развернувшись с громким топаньем, я покидаю кухню. – Посуду за собой помоешь. Я тебе не прислуга! «Ладно Хеймитч без совести, – злюсь я, поднимаясь по лестнице, – он давно мозги в спирте законсервировал и в ус не дует, – но доктор Аврелий… Отобрать бы у него лицензию – в следующий бы раз думал перед тем как спорить на поступки и желания своих пациентов. Нажалуюсь на обоих Питу. Пусть разбирается с ними! И до кольца мне дела нет. Просто привыкла, вот и ношу, но сейчас из вредности поднимать не стану. Будет уроком и психиатру и здешнему меценату». – А парты, полы и окна отныне будешь мыть сам, – бросаю я напоследок и захожу в спальню, падая на кровать. Сегодня мама и Прим позвали меня к себе, но я вымоталась до чёртиков с этой уборкой классов, и поэтому не знаю, как до душа доползу, а ещё Эбернети со своим дурацким спором. Ладно, позвоню им и скажу, что решила остаться дома. Поднимаюсь с постели и возвращаюсь в гостиную. На кухне уже темно, значит, Хеймитч ушёл, ну и поделом ему. Хорошо, хоть дверь захлопнул, молодец какой! Берусь за телефонную трубку, намереваясь набрать мамин номер, но кто–то по ту сторону провода опережает меня буквально на полсекунды: – Привет, – просто говорит он, а я покрепче прижимаю трубку к уху, не зная, как унять гулко бьющееся сердце. – Привет, – также просто отвечаю я и, усевшись в кресло, поднимаю высунувшего язык Персика к себе на колени. – У меня плохие новости. – Что-то с картинами? – внутри возникает такая странная боль, словно чья-то крючковатая рука сдавила желудок и отчаянно пытается вывернуть его наизнанку. – Нет, сегодняшней ночью я уезжаю в Двенадцатый. – Это очень хорошая новость! – Ты думаешь? – по голосу чувствуется, что он улыбается. – Вряд ли теперь у меня получится звонить тебе, пока твой муж гуляет с собакой. – А ты приходи, пока его нет дома. – Давай лучше ты, – не унимается Пит. – Я возвращаюсь в Дистрикт-12 в свой день Рождения. Не хочешь зайти в гости на чай с тортиком? – А как же твоя «своеобразная жена», – мы оба с трудом сдерживаем смех, продолжая дурачиться и подшучивать друг над другом. – Я думаю, она отнесётся к твоему приходу с пониманием. – Тогда я встречу тебя на перроне. Во сколько ты приезжаешь? – В четверть второго, а уезжаю из Капитолия в полночь. Еду в восьмом вагоне. – Мистер Мелларк, – хриплый женский голос окликает Пита откуда-то издалека. – Посмотрите, пожалуйста. – Что там? – удивляюсь я. – У тебя гости? – Эффи прислала горничную из агентства, ей показалось, что у нас очень грязно. – Я испеку торт к твоему приезду. – Не сожги дом. – Постараюсь. Кстати, Прим научила пса моего мужа подавать лапу. – Он уже умел. – Значит, они выучили команду «голос». – Это тоже. – Мог бы и похвалить. – Я хвалю, – с минуту он молчит, а потом, словно собираясь с мыслями неспешно продолжает: – В качестве подарка на мой день Рождения ты могла бы сходить в полицию и написать заявление. – Пит! – громко возражаю я и поднимаюсь с кресла, отчего обиженный шпиц летит на ковёр. – Ладно. Можешь не в качестве подарка, – вздыхает он, – но хотя бы подумай. – Ты уже собрал все вещи? – Почти все. Думаю, горничная много чего отыщет под нашими кроватями. – Только не опоздай на поезд. Персик очень скучает. – Пусть Персик потерпит ещё два дня. – Я ему передам, – и, набравшись храбрости, я задаю вопрос, мучающий меня последние четыре дня. – Что нового у Си Джей? – Не знаю. Она улетела в Дистрикт-9 на следующий день после твоего отъезда. – Пусть там и остаётся, – так и подмывает сказать меня, но надоедливая горничная снова зовёт Пита. – Мистер Мелларк! – Иду. Кажется, сегодня день сюрпризов. – Тогда до встречи. – До встречи! – говорит он, и мы одновременно кладём трубку. – Пит скоро вернётся домой. Ты понимаешь, Персик? – обращаюсь я к щенку, прижимая его к себе, но тот просто смотрит на меня, пытаясь лизнуть за нос. – Как насчет того, чтобы отметить приезд твоего хозяина куриным супом? Ну ладно, – смягчаюсь я. – Тебе – банка консервов, мне – суп. Пройдя на кухню, я замечаю на столе грязную тарелку и стакан с недопитым чаем. Бросаю посуду в раковину, мысленно проклиная Хеймитча, а затем заглянув под стол, нашариваю поблескивающий обруч и возвращаю его на его законное место – мой безымянный палец. Кольцо принадлежит мне, и никого не касается, ношу я его или нет. *** Липкими от волнения руками я тереблю потрескавшийся поводок Персика, который улёгся прямо на землю, положив мохнатую голову на передние лапы. Небо хмурится, и я накидываю на волосы капюшон, мысленно ругая себя за то, что не послушалась маму и не взяла с собой зонтик. Погода в Дистрикте-12 ужасно переменчивая: ещё час назад на небосклоне без единого облачка светило яркое солнце, в сиянии которого не прослеживалось даже малейшего намёка на сырость, а сейчас из непонятно откуда взявшихся тяжёлых серых туч моросит тоненькой струйкой дождик. Хотя струйкой – это громко сказано, потому что капли, которые оставляют на пыльном асфальте маленькие тёмные пятнышки, гораздо больше смахивают на птичьи слёзы. – Ну и пусть капают, – обращаюсь я к сладко зевнувшему шпицу. – Главное, что Пит скоро будет дома. Зелёный поезд, напоминающий огромную железную гусеницу, лениво тормозит на рельсах, издаёт три протяжных сигнала и открывает двери, похожие на пасти каких-то фантастических существ. «Первый, второй, третий…», – считаю я, старательно вглядываюсь в лица измотанных долгой дорогой пассажиров. Вываливающиеся из восьмого вагона люди быстро разбредаются в разные стороны, они кричат, костерят непонятно куда запропастившихся носильщиков, царапая маленькими колёсиками своих дорожных сумок асфальт, и образуют многочисленную толпу, внутри которой я старательно пытаюсь отыскать Пита. Но не могу. Следом за добравшимися до своего дистрикта вагоны начинают покидать пассажиры, которые просто хотят покурить или подышать свежим воздухом. В двух шагах от меня тучный мужчина чешет огромное пузо, а рядом с ним хорошенькая блондинка усиленно разглаживает мелкие складки цветастого платья, их четырёхлетний малыш, присев на корточки, стучит по рельсам между колёс поезда двумя разноцветными камушками. Родители слишком заняты собой и им нет дела до сына. В горле нарастает ком, сотканный из разочарования, тоски и страха. Я нигде не вижу Пита. – Вы не знаете, Пит Мелларк покинул вагон? – обращаюсь я к дородной рыжеволосой проводнице, к талии которой прикреплена маленькая кожаная сумочка. – Возможно, я его проглядела. – Мисс, – женщина окидывает меня строгим взглядом с головы до ног. – Вы знаете, сколько пассажиров в вагоне? Около сорока. Вы серьёзно думаете, что я запоминаю имена? – Может быть, Вы помните молодого мужчину? Светловолосый, голубоглазый, невысокий, но с широкими плечами. – Не мешайте работать, – проводница проходит мимо, подавая знак прогуливающимся по перрону людям. – Стоянка подходит к концу. Прошу занять свои места. Скорее всего, я перепутала вагон, или Пит случайно назвал мне не тот номер, вот поэтому мы и не встретились. Наверняка, на противоположной платформе он точно также выискивает глазами меня, всматриваясь в толпу встречающих и провожатых. Идиотка, нужно было давно начать носить с собой телефон, подаренный когда-то Эффи. Позвонила бы ему и узнала, в чём дело. – Пойдём-ка домой, Персик, – подхватив щенка на руки, я ускоряю шаг, скользя прорезиненной подошвой ботинок по влажному асфальту. «Не вздумай поддаваться панике. Всё хорошо. Он дома. Вы просто разминулись. Пит не мог не вернуться, – успокаиваю я себя, держась за покалывающий от чересчур быстрой ходьбы бок. – Он же пообещал». – Сюрприз! – смеющиеся мама и Прим выпрыгивают из-за спинки дивана, как только я поворачиваю ключ в замке и перешагиваю порог. Хеймитч, нацепивший на голову ярко-жёлтый колпак в красную полосочку, дудит в непонятную дудку, которая раскручивается и закручивается от каждого прикосновения к ней. – Пит дома? – спрашиваю я, переобуваясь в пушистые тапочки, и улыбки как по команде сползают с трёх лиц, приготовившихся затянуть песню: «С днём Рожденья тебя!» – Разве он не с тобой? – удивляется мама. – Нет. Я думала, что мы разминулись по дороге, и он отправился в «Деревню Победителей». Нужно позвонить. Подхожу к аппарату и, набрав давно заученные цифры, прижимаю трубку к уху: – Аппарат выключен или находится вне зоны действия сети, – бездушный голос раз за разом повторяет глупую фразу, от которой хочется выть. Пит не вернулся в Двенадцатый, он пропал также как Гейл… – Может быть, опоздал на поезд, – шепчет мама, протягивая мне стакан с водой. – Он бы предупредил, – резко возражаю я, закусывая губу до крови. – Позвони Эффи. Она уж точно знает… Я не позволяю Прим закончить и бросаюсь к столу с красной книжечкой. Эбернети почти силой вырывает её из моих рук и нажимает всего одну кнопку на собственном мобильнике, а затем передаёт его мне. Приходится закрыть глаза, чтобы хоть как-то справиться с эмоциями, которые хлещут через край. Нужно успокоиться и взять себя в руки: Должно быть, Эффи просто вытаскивает телефон из недр своей наносумочки. – Слушаю, – наконец отвечает мне чересчур высокий женский голос. – Эффи, что с Питом? Почему он не вернулся в Дистрикт-12? – Китнисс, – женщина медлит, словно собирается с мыслями, а затем произносит полушёпотом. – На Пита напали. Он в больнице. *** Я ничего не слышу и ничего не чувствую. В груди только холод и пустота, словно кто-то чужой и неведомый приложил к сердцу огромную груду каменных булыжников, перемешанных с кусками льда. В висках пульсирует одна-единственная фраза: «На Пита напали. Он в больнице». Я мало что понимаю и ощущаю только заботливые руки Прим, которые бережно доводят меня до кресла, накидывают на плечи шерстяной клетчатый плед и подают стакан с мутной жидкостью. – Выпей, Китнисс. Я добавила туда несколько капель пустырника. Тебе нужно успокоиться. Хеймитч как назло ушёл с телефоном на кухню и плотно прикрыл за собой двери. Я злюсь. От меня опять что-то скрывают. Пит при смерти. Он всё-таки нашёл Рая, а тот, тот… Почему в моей жизни всё так? Не успело наладиться, как опять пошло под откос. Я не хочу, не хочу терять его… – Эй, солнышко, – огромные руки Хеймитча сжимают мои пальцы, заставляя поднять голову. – Всё хорошо, слышишь. Всё нормально. Просто банда отморозков напала на твоего мужа с целью ограбления. Украли часы, деньги, телефон и так по мелочи. Пять человек. Поругай его потом – пускай не шляется по закоулкам города ночью. Подышать ему, видите ли захотелось напоследок, со столицей проститься. Вот и простился. Улицы с разбитыми фонарями, оказывается, и в Капитолии есть. Мелкое сотрясение, но рёбра целы, правда, эти сучата его ножом пырнули, но вроде обошлось. Внутренние органы не задеты. Кровопотеря небольшая. Дней за пять восстановится. Знаешь, какая медицина в столице? Твоей матери и во сне такое не снилось. – Кровопотеря? Ножом порезали? – вскакиваю с кресла, вырывая свои ладони из его рук. – Сотрясение? И это ты считаешь пустяками? Я должна поехать в Капитолий. Я нужна ему. – Китнисс, – в глазах Эбернети появляется жалость. – Куда ты поедешь? Ближайший поезд послезавтра, да и ехать два дня. К твоему приезду он будет как огурчик. – Значит, возьмём машину. – Совсем сдурела, – Хеймитч крутит у виска пальцем, а потом, откинув несколько сальных прядей со лба, громко чертыхаясь, объясняет. – Ты не найдёшь таксиста в Двенадцатом, который решится везти тебя в столицу. Ехать двое суток, это если без остановок и по ночам, а в тёмное время никакой дурак не поедет. Значит, будете ночевать в дорожных мотелях, а там тоже хулиганья хватает. Да и обойдётся тебе такое путешествие в кругленькую сумму. – Плевать я хотела на деньги. Неужели ты не понимаешь. Я должна быть там, рядом с Питом. – Никуда ты не поедешь! – для пущей острастки Хеймитч ударяет кулаком по столу. – Если с тобой что-нибудь в дороге случится, твой муж из меня кишки выпустит и на фонарный столб намотает. С ним Эффи и Си Джей. – Си Джей? – Да. Она нашла его и отвезла в больницу. – И, естественно, стала донором, – заканчиваю я, не глядя на бывшего тренера. – Почему мне никто не сообщил? – Эффи забегалась. Нелегко ей было. Разбиралась с полицией и журналистами. Не бойся, скоро этих отморозков найдут и по головке не погладят. И я вновь падаю на диван, набирая номер Эффи… *** Следующие четыре дня проходят как в тумане. Я постоянно думаю о муже. Хочу сбежать в Капитолий, но Бряк всякий раз говорит: «Нет!». С Питом мы почти не разговариваем, он то спит, то ест, то находится на каких-то непонятных процедурах. Время от времени в моё сознание закрадывается одна вполне справедливая мысль: а если меня обманывают? Если дело закончилось не только порезом, лёгким сотрясением и маленькой кровопотерей. Возможно, я была права с самого начала, и на Пита напали люди, связанные с Раем. А если он пострадал куда серьёзнее, чем мне рассказывают. – Сегодня сняли швы. Рана хорошо заживает. Осталось всего несколько ссадин на лице, – щебечет Эффи, стараясь меня успокоить. – Нет, говорю тебе, Китнисс, приезжать не нужно. Пит скоро вернётся. Лучше Вам дома всё обсудить. Я стараюсь не думать о Клэр. Злиться на неё глупо. В конце концов, она помогла. Дважды. Чем бы закончилась «мелкая кровопотеря», если бы она не отыскала его? И самое главное, почему именно она отыскала его? Вопросы в моей голове плодятся подобно одноклеточным: быстро и делением надвое. – Мы так и не отметили его день Рождения, – рассказываю я Прим, пока та расчёсывает мои волосы перед сном. – Обязательно отметите. Только чуть позже, – сестра улыбается мне, тщательно взбивая подушку. – Питу очень понравится твой подарок. – Мы рисовали его вместе с его мамой, – признаюсь я. – Мне так хотелось устроить праздник. Я до безумия соскучилась по его голосу. – А ты говорила ему об этом? – Утёнок забирается ко мне в постель, а затем тушит ночник. – Может быть, он и не догадывается об этом. – Я скажу, обязательно скажу. Почему он не позволяет мне приехать? – протягиваю ногу и нечаянно задеваю свернувшегося на краешке кровати Персика, тот ворчит и переползает на половину Прим. – Наверное, не хочет, чтобы ты видела его раны, – тихо говорит сестра, подвигаясь ближе. – Знаешь, – тихо признаюсь я. – Пит спал в моей постели. Прямо как ты сейчас, – я опускаю голову, но замечаю только мирно приподнимающуюся грудь Примроуз. Она спит, а я жалею о том, что не могу последовать её примеру. *** – Сейчас открою, – кричу я дверному звонку, по звуку напоминающему серебристый колокольчик. И кто вообще мог прийти к нам сегодня? Мама на работе, Прим ушла. Хеймитч в школе. Может, почтальон? Берусь за дверную ручку и…с трудом удерживаю равновесие. На пороге стоит молодой коренастый парень с небесно-голубыми глазами. – Пит…– мой голос дрожит, а по венам вместе с кровью разливается сумасшедшая, по-детски непосредственная радость. – Пустишь в дом? – он слегка хрипит и немного прихрамывает на левую ногу. Правая бровь покрыта лейкопластырем, около носа зеленеет наполовину исчезнувший синяк, а на руке отсутствует обручальное кольцо. Видимо, именно оно относилось к тем самым мелочам, которые пропали вместе с кошельком, телефоном и часами. – Жаль, что кольцо украли, но ведь мы можем купить новое. Нужно просто узнать адрес гравировщика, – пытаюсь шутить я, а мой муж почему-то молчит. – Где твои вещи? – спрашиваю я, глядя на незнакомый кожаный портфель, который Мелларк бросает на диван. – В Капитолии. Я решил их не забирать. – Ясно, – мне совершенно не хочется придавать паре рубашек, брюкам и пене для бритья хоть какую-то важность. Пит приехал. Он вернулся. Ко мне. – Я думала, ты останешься в больнице до конца недели. – Я летел на планолёте. Всего три часа. Посадка была мягкой. Забросили знакомые по пути в Тринадцатый. – Это хорошо, – я совершенно не знаю что сказать и просто смотрю на него, разглядывая каждый дюйм оголённых участков кожи. – Как ты себя чувствуешь? Хочешь есть или пить? – Нет. Где Персик? – Он с Прим. Она продаёт лимонад, а твой щенок зазывает ей клиентов. Пит, я… – внезапно зазвонивший телефон сбивает меня с мысли. Мелларк нажимает на кнопку «ответить» и прижимает аппарат к уху. – Села на поезд до Двенадцатого? Хорошо. Не говори глупостей, – он опускается на диван, укладывая портфель рядом, – я не буду бронировать гостиницу. Остановишься у меня. Это не обсуждается. До встречи. – Эффи приезжает? – спрашиваю я. – Китнисс, – он едва заметно качает головой, – нам нужно серьёзно поговорить. – Нужно, – мне до боли в печёнках хочется рассказать Питу о картине, платке Гейла и бесконечном потоке мыслей, который вихрем крутится в моём сознании с тех пор, как я покинула Капитолий. «Теперь всё изменится. Всё будет по-другому. Я залечу твои раны. Душевные и физические. Я стану хорошей женой. По крайней мере, попытаюсь стать такой». – Китнисс? – Пит как обычно терпеливо ждёт, а я прикусываю язык, в самый ответственный момент прилипший к горлу. – Давай, ты начнёшь первым. – Хорошо, – он кивает и достаёт из портфеля какие-то бумаги. – Пока я был в больнице, мой юрист подготовил документы для развода. Тебе осталось их подписать.