Нет худа без добра

– Если Вы действительно хотите помочь, – говорю я, поднимаясь со стула, – то уговорите Пита развестись. Я хочу получить свободу. Мне нужно право выбора. – Это не в моей компетенции, – доктор склоняет голову набок и выпячивает губы. – Я лишь сторонний наблюдатель и вмешиваться не стану. Вы хозяйка своей судьбы и Вы должны сами убедить мужа в бессмысленности продолжения брака. Но, – кривит губы в обворожительной улыбке, – я побеседую с мистером Мелларком. – И на том спасибо, – выхожу из кухни, открывая двери. Пит вскакивает с дивана, как только замечает меня. В его взгляде читается смятение и надежда. Обвожу глазами гостиную: Хеймитча и след простыл, наверное, отмечает приезд дорого гостя. – Поговорили? – ошарашенно спрашивает он, заботливо разглядывая наши с доктором Аврелием лица. – Великолепно! – хохочу, подражая манере психиатра. – Доктор – настоящий кудесник. Чудо, какой врач! Я теперь абсолютно здорова! – с физиономии Пита сходит последняя краска: надежда сменяется разочарованием, хотя он по-прежнему твёрдо держится на ногах, цепляясь потухшим взором за очки Эскулапа. – Мне жаль, мистер Мелларк, – мужчина разводит руками. – Психология бессильна, – накидывает на плечи пальто и переобувает ботинки. – Случай Вашей жены не поддаётся лечению. Я ничем не смогу ей помочь. – И что же делать? – бесцветным голосом обращается к нему Пит. – Уповать на Бога и плыть по течению жизни. Помочь можно лишь тому человеку, который хочет принять помощь. Китнисс не желает лечиться. Вы зря тратите время, – повязывает шарф. – Если позволите, у меня есть одна просьба. – Какая? – До поезда два часа, и я бы хотел увидеть главный дворец Дистрикта-12. Говорят, он очень красив. – Хорошо, – растягивая слова, произносит Мелларк, надевая куртку и уличную обувь. – Пойдёмте, поговорим. – Прощайте, доктор Аврелий, – говорю я, закрывая за ними дверь. – До встречи, Китнисс, – улыбается мужчина, переступая через порог. Ключ поворачивается в замке со стороны улицы. Отхожу от главного входа, пропуская последнюю фразу мимо ушей, и падаю на диван, укладывая голову на подлокотник. – Ушёл. Ушёл! И забрал с собой Пита не просто так. Им обоим дворец, что лошади – свадьба. Решил заказчика полечить, раз со мной не вышло? «Вам нужна помощь. Только Вы сами в силах помочь себе», – вспоминаются слова Аврелия. Каким образом, интересно? Выжженная земля, сухая, безжизненная, неплодородная. Мне нельзя помочь… И напыщенный, жадный до зелёных купюр докторишка быстро понял это. А ведь мог тянуть из Пита деньги бесконечно, проводя один, другой, пятый, двухсотый сеанс. «Парочка курсов и пациентке и полегчает». Не стал… Почему? «Случай Вашей жены не поддаётся лечению. Я ничем не смогу ей помочь. Вы не первая, не вторая и даже не десятая девушка на моей практике, которая пережила изнасилование». Сколько девушек в стране стали жертвами насильников? Сколькие обратились в полицию и подверглись насмешкам. Скольким поверили? Кто смог доказать правду? Кому пришлось замолчать навсегда? Искалеченные не телом – душой. Убитые, растерзанные, погребённые заживо… Не доверяющие никому. Все светлые, добрые чувства уничтожены и обращены в прах. Только тоска, одна лишь горечь. Люди не делятся на плохих и хороших: люди перестают быть. Любой мужчина превращается в потенциальный источник агрессии. Любовь, ласка – всё уходит на десятый план. Бесконечное отчуждение. Желание быть одной. Всегда. До окончания жизни… Никто не поможет. Ни один психотерапевт. И любовь Гейла не помогла бы… Тяжелая дверь с болезненным стуком ударяется о стенку. Шарниры скрипят и повизгивают – складывается ощущение, что их кто-то обидел. Пит, тяжело дыша, проходит в гостиную. – Что сказал доктор? – Посоветовал оставить тебя в покое, – тихо отзывается он, оставляя куртку и ботинки у входа. В голосе плещется уныние, смешанное с болью и злобой. – Прямо так и сказал? – Ну, если дословно, то что-то вроде: «Пореже доставайте кнут, мистер Мелларк, иначе сгорбленная спина Вашей супруги покроется кровоточащими ранами». – Поэтично, – разваливаюсь на диване, вытянув ноги. Стоило ругаться? Говорила же, что мне не нужен психиатр. – Ты сейчас очень гордишься собой, правда? – Мелларк садится в ближайшее кресло, буравя меня взглядом. – Приятно чувствовать себя победителем спора, – кладу руку под щёку. – Сколько ты ему заплатил за вынужденный приезд и целых два часа сеанса психоанализа? – Ты не поверишь, но он не взял ни цента. – Врёшь! – поднимаюсь с подлокотника и прижимаюсь плечами к спинке дивана. – Можешь позвонить и проверить. Сказал, что некрасиво брать деньги за работу, которую не выполнил. – А через банк нельзя перевести? – Я думал об этом, но доктор опередил мою мысль, пообещав, что в следующий раз и телефонную трубку не поднимет, если я отправлю денежный перевод. – Ничего себе! – не могу удержаться от злости. Выходит, я в нём ошиблась. Да нет! Не похож он на честного и благородного. – Точно, – хлопаю рукой по обивке дивана. Инсайт все-таки снизошёл на меня. – Вот почему он произнёс: «До встречи!». – Это ловушка, – поясняю я "мужу". – Гейл поступал подобным образом во время охоты, – при упоминании о Хоторне Пит морщится, но мне плевать: вчера первым начал вспоминать о моём женихе. – Давал слабину, позволяя удрать детёнышу, а потом цапал всю семью. Старый лис понял, что меня замучает совесть, и я соглашусь лечиться – ты ему позвонишь, а он после этого запросит такую плату за сеанс, что через месяц пустит тебя по миру. Ничего страшного! Нищие, но психологически здоровые. Что-то со звоном ударяется об пол. Приглядываюсь. Рот у Мелларка открыт, голубые глаза глубоко навыкате. Вероятнее всего, упала челюсть. – Ты вообще себя слышишь? Что за пунктик у тебя относительно денег? – Да потому что у меня их никогда не было, а ты соришь ими направо и налево. – Вообще-то золото мне на голову не падает, – произносит Пит медленно и отчетливо, будто старается не потерять терпение. – Я работаю точно так же как и все. – Ты приходишь в пекарню, когда хочешь. А картины? Сколько времени можно рисовать одну? Неделю, месяц? По два часа в день… А продашь за пять минут за несколько тысяч долларов бездельникам, которые и вовсе за целый день палец о палец не ударили. – Ну, – фиктивный муж приближается ко мне, пытаясь схватить за руку, – идём в мастерскую. Я покажу тебе. Думаешь, рисовать проще простого? – Никуда я не пойду, – в привычном жесте прячу руку за спину, отодвигаясь дальше. – Гейл работал по двенадцать часов в шахте шесть дней в неделю, но и за год не смог бы заработать суммы, которую ты делаешь за считанные минуты. – Видимо, мне нужно бросить живопись, – огрызается он, – и устроиться в шахты, чтобы ты заметила, что… – Ничего тебе не нужно! – кричу я. – Ты богат, знаменит, успешен! Только знаешь что, – голос обрывается. Знаю. Чувствую, нужно молчать, но уже не могу остановиться. – Твои чудесные рисунки на стенах нашей школы увидели капитолийские чиновники, которые приехали с целью узнать причину аварии в шахте. Аварии, во время которой погибли наши с Гейлом отцы. Вся твоя необыкновенная карьера знаменитого художника зиждется на их костях. Их смерти стали прочным фундаментом сладкой жизни Пита Мелларка... Что там у тебя есть? Слава, почёт, счета в банке, квартира в Капитолии, дом в «Деревне Победителей». Если бы они не умерли, никто бы не заметил талантливого мальчика из Дистрикта-12. Тебя бы постигла участь отца: сгорбленная спина и обожжённое лицо. Ты бы был простым пекарем, и в той пекарне не было бы капитолийских чудо-печей. Занимался бы выпечкой по старинке. Хотя нет, не занимался. Семейный бизнес наследует старший сын. Ты бы стал художником. Красил бы стены магазинов и расписывал потолки местных храмов. – Мне было тринадцать лет, Китнисс, – убитым голосом произносит он. – Я не виноват в том, что случилась авария, что приехали эти люди, которые дали мне образование и показали другой мир… – Ты не виноват. Конечно, не виноват, – шепчу я, не сдерживая подступивших рыданий. – Но я всегда буду помнить ту аварию, видя, как ты раскидываешь деньги. Я буду помнить это так же хорошо, как и причину нашего брака. Никогда бы я не вышла за тебя замуж, если бы не была изнасилована твоим братом. Я никогда тебя не полюблю! Смотри, смотри на меня! С такой женщиной ты хочешь прожить всю жизнь? Закрываю лицо руками и даю волю слезам. Мне не стыдно. Мне не жалко Пита. Меня не касаются его чувства. Он хотел, чтобы я стала его женой и теперь не хочет разводиться. К чёрту уговор: пусть терпит! Сам не оставил мне выбора. Пускай теперь живет с невыносимой болью… Дверь хлопает с душераздирающим скрипом. Оглядываюсь и вскрикиваю. Ушёл. Ботинки стоят на прежнем месте, а куртка висит на крючке. Он что вышел из дома в тапочках и одной рубашке? Я его выгнала! Подхватываю куртку с обувью и выбегаю на крыльцо. – Пит, – во всё горло кричу я. – Вернись! – его нигде нет. Впереди бескрайнее серое небо и бесконечный снежный ковёр. Довела… По снегу в тапочках после пневмонии. Как же так? Ему нельзя простывать. Пит снова заболеет. А если будет осложнение? Бью себя ладонями по лицу, пытаясь наказать. Щёки горят, но легче не становится. Что же я наделала? Зачем сказала? Может, он к Хеймитчу ушёл? Недалеко. Всего двадцать метров. Не замерзнет. Эбернети его напоит. Пусть напоит чем-нибудь покрепче. Лишь бы не заболел. Внезапный стук заставляет меня опомниться. Вернулся. Сердце делает тройное сальто и… На пороге стоит гротескного вида дама. Худая, чопорная, закутанная в фиолетовое пальто и розовые сапоги на длинной шпильке. Слегка съехавший на бок золотой парик, прикрыт сиреневой шляпкой. Ярко-красные губы распахнуты, а сине-зеленые глаза с густо накрашенными до бровей нарощенными ресницами застыли в немом испуге. Хватаясь правой рукой с длиннющими зелеными когтями за сердце, она охает и падает в ближайшее кресло. – Боже мой! – произносит дамочка чересчур высоким, визжащим голоском. – Пит Мелларк продал душу дьяволу, но создал свою Галатею.