Нет худа без добра

Девятью часами ранее Наши дома находятся слишком далеко друг от друга... Точнее, она хотела сказать: «Мы слишком далеки друг от друга». Хуже всего, что она права. Гордая и независимая Китнисс Эвердин никогда бы не разрешила себя проводить. Расстояние ‒ только предлог. Да, если бы и разрешила. У нее есть жених, у меня ‒ невеста. Завтра же сплетни о нашем вечернем гулянии густым туманом поползли бы по городу. В Дистрикте-12 не встречаются. В Дистрикте-12 женятся. Засекаю ровно три минуты с момента ее ухода, кладу очки отца в карман и запираю дверь, повесив амбарный замок. В ту же секунду железный кулак ударяет меня в челюсть. Разворачиваюсь, отражаю удар и прижимаю Рая спиной к стене. ‒ Да каких пор это будет продолжаться? ‒ спрашиваю я, глядя глаза с полопавшимися капиллярами и сжимая воротник жёлтой куртки. ‒ Если ты не образумишься, то проведёшь эту ночь не в участке, а в больнице. ‒ Не боишься замарать белоснежные руки и репутацию? ‒ бравирует брат, но по тому, как ходят его желваки, я понимаю, что ему не по себе. ‒ Не боюсь, ‒ отпускаю воротник, и Рай отряхивается, ‒ я не стал доводить дело до драки в пекарне, чтобы не напугать Кит… мисс Эвердин и не устроить в лавке погром. ‒ Китнисс, ‒ он заходится дьявольским смехом. ‒ А она знает? ‒ отворачиваюсь. ‒ Не думай, что я испугался, Пит. Шесть лет назад в чемпионате по борьбе это ты занял почётное второе место. Думаю, я бы и сейчас выиграл. ‒ Рай, ‒ качаю головой: мне всё больше становится жаль его. ‒ Когда ты последний раз был у тренера? ‒ Это ты во всем виноват! ‒ делает шаг навстречу и тычет в меня пальцем. – Ты украл у меня жизнь, а скоро и пекарню заберёшь. ‒ Не беспокойся, пекарню на меня отец никогда не перепишет: мама не даст. Ты первенец – она по закону твоя, только вот зачем она тебе? Печь ты не любишь. ‒ Бизнес приносит неплохие дивиденды. Деньги ещё никому не мешали. ‒ Наши родители проживут ещё достаточно долго, поэтому давай закроем разговор относительно деления имущества. ‒ Конечно. У тебя же и так всё есть. А это должно было быть моим! Моим, понятно! ‒ кричит он и проводит рукой по лицу, словно стирает пот. ‒ Всё: и капитолийская квартира, и деньги, и картины, и особняк в "Деревне Победителей", и слава, и почёт, и Делли. Это мной должен был гордиться отец. ‒ Не жалей о прошлом, брат. Жалей о будущем. Изменись. Не пей больше. Стань человеком. Найди порядочную женщину. ‒ Ты думаешь, мне нравится каждый день просыпаться в своей блевотине? Думаешь, за меня пойдёт хорошая? Я лечился уже два раза. Не помогает. Ты проживаешь мою жизнь! ‒ Рай, ‒ чувствую, что устал, как собака. День был тяжелым, а доказывать ему что-то бессмысленно. ‒ Ты не принёс ни одного рисунка. ‒ Да потому что всё и так было решено! ‒ он сотрясает кулаками в воздухе. ‒ Проклятый портрет: сероглазая девочка с двумя косичками в красном платьице, та самая, что стоит на стульчике и поёт какую-то песню, ‒ губы расплываются в омерзительной улыбке. ‒ Я знаю, кто она! Наша работница. Китнисс Эвердин. Только ни хрена ты её не получишь! И все твои деньги не помогут. Я вижу, как ты по ней сохнешь с самого приезда. Сколько лет прошло, а, Пит? А всё по-прежнему. Небось, из-за неё вернулся? Только и тут будешь в лучшем случае вторым. Она уже как лет шесть бегает по лесу с Хоторном. Он её там вдоль и поперёк… ‒ Следи. За. Поганым. Языком, ‒ чувствую, как мой кулак ударяется обо что-то мягкое. В голове проносится мысль: «Однажды точно сломаю ему нос!» ‒ Я верну тебе должок, ‒ ухмыляется. ‒ Не сейчас. Ты дал свой ответ. Мой уравновешенный и спокойный братишка всегда становится неуправляемым, когда речь заходит о милой Охотнице, точнее, когда о ней говорят плохо. Интересно, а Делли знает твой секрет? Хочется вытрясти из него душу, но я дышу, стараясь справиться со злостью. Нужно держать себя в руках. Нечего давать ему лишний козырь. ‒ Ты, как хочешь, Рай, а я пойду. Советую тебе сегодня явиться домой. Пожалей хотя бы маму. ‒ Обойдусь без твоих советов. Я обещал сегодня одной курочке, ‒ разряжается пьяным хохотом и бежит в противоположном от нашего дома направлении. ***** Оглушающий стук в дверь заставляет меня проснуться. Ощущение такое, что колотятся в мою голову. Переворачиваюсь на спину и открываю левый глаз. Даже семи нет. Кому и что понадобилось в такую рань? Неужели Рай решил почтить нас своим приходом? Рановато. Идея ночевать на диване в гостиной была плоха в самом зародыше: после бурно проведённой ночи он вряд ли бы захотел меня слушать… Поднимаюсь и натягиваю халат. Звук, исходивший от деревянной двери, становится громче. – Иду, – кричу я, надевая тапочки. – Кто там? – Откройте, полиция, – под ложечкой начинает неприятно сосать. Не самое лучшее начало дня. Неужели Рай подрался с кем-нибудь в кабаке и загремел в участок? – Я Вас слушаю, – распахиваю дверь и обнаруживаю на пороге двух мужчин, одетых в военную форму. Первый – высокий, щуплый, рыжий и улыбчивый Дарий Кэссиди, он на год старше меня и всего три месяца назад закончил академию, но уже вступил в ряды служителей закона. Второму за пятьдесят. Седой, хмурый, поджарый; умные чёрные глаза обводят комнату и запоминают детали; спина, прямая как струна, тонкие губы вокруг жёлтых неровных зубов вытянуты в линию и ничего хорошего не предвещают. – Полковник Тред и лейтенант Кэссиди, – представляется пожилой полицейский. – Мы бы хотели поговорить с Вашим братом. – Рай не ночевал дома, – если уж пришел сам начальник полиции, дело – дрянь. – Вы знаете, где он может быть? – Вариантов много, – пожимаю плечами. – А что случилось? – Когда Вы видели его в последний раз? – раздается следующая реплика, показывающая, что я не тот человек, который имеет право задавать здесь вопросы. – Вчера в начале одиннадцатого он вышел из нашей пекарни. – Кто может подтвердить Ваши слова? – Мисс Эвердин. Она ещё работала в то время, – при упоминании этого имени глаза Треда вспыхивают лихорадочным блеском. – Когда Ваш брат вернётся, позвоните в участок. И помните, мистер Мелларк, что укрывание преступника является преступлением. – Да что он натворил? – не выдерживаю я. – Вчера около одиннадцати часов вечера вблизи аллеи фонарей была зверски избита и изнасилована девушка. Главным подозреваемым числится Ваш брат. – Имя девушки? – сердце пропускает удар. – Ваша работница. Китнисс Эвердин, – холодные серые глаза не выдают ни единой эмоции. – Как она? – чувствую, как бисеринки пота выступают над верхней губой. – Она у себя дома, – говорит он совсем не то, что мне нужно. – До свидания, мистер Мелларк. Буду ждать звонка от Вас. Дверь захлопывается, я медленно отхожу, даже не предпринимая попыток запереть её. Пусть будет так. В ушах стучит кровь. Китнисс изнасиловали. Изнасиловали. Возможно, мой родной брат. Что, если это пустые подозрения? Он алкоголик и лентяй, но всё же не настолько мерзавец. «Я верну тебе должок! В этот раз ты отделалась очень легко. В следующий – тебе повезёт меньше», – его слова так и звучат в моей памяти, словно он произнёс их пару минут назад. А что, если он решил отомстить? Не ей, а МНЕ. Я виноват в произошедшем. Сделав больно Китнисс, он разорвал надвое мою душу. Падаю в кресло от изнеможения и чёрных мыслей. Нужно подумать, нужно все взвесить. Если я ошибусь, последствия будут непоправимыми. Нужно отыскать ублюдка, надругавшегося над Китнисс. Найти и убить. Страшные картины с мёртвыми, перепачканными кровью ягнятами, у которых перерезано горло, начинают мелькать в моем сознании. Кто бы это ни был – убить. Убить. Давно не смазанная дверь скрипит под тяжестью чьего-то грузного тела. Жёлтая куртка, светлые волосы, пропитые красные глаза. Рай входит в гостиную и, как истинный хозяин, скидывает сапоги посреди ковра. На белоснежном рисунке появляются земляные следы. Удивительно, что он не открыл дверь с ноги. – А, братишка, поджидаешь меня? – разряжается хохотом на всю гостиную. – Как же хорошо становится на душе, когда дома тебя ждут. Мама давно бросила это занятие. – Где? Ты? Был? – встаю и направляюсь к нему. – Где я только не был? – снова хохочет. – Так и быть, в следующий раз возьму тебя с собой. – Что ты сделал с Китнисс? – Ничего. Ничего я ей не делал, – косящие глаза начинают бегать, бравада заканчивается, он отступает назад. – Я её не насиловал. – А кто тебе сказал, что её изнасиловали? – подхожу ближе. – Да ты сказал. Нет. Ди-ди сказала. Весь кабак болтает. – Врёшь, сукин ты сын! – наношу удар ему в челюсть и припираю к стенке. – Ты хоть понимаешь, что ты сделал? – Она сама, сама! – визжит, как щенок, уворачиваясь от ударов. – Сама меня просила. Так и лезла, когда мы были одни. Соблазняла. Трогала. Даже руку мне в штаны засовывала. Крутила передо мной задом. Я не сдержался. – Тварь! – сгребаю его в охапку и продолжаю наносить удары по телу. – Избить она тебя тоже просила? Отвечай? – Я не бил её. Она со мной по согласию. Это, верно, кто-то другой. – Ты урод! – замахиваюсь снова, но другая сильная рука останавливает мой кулак и оттаскивает к стене. Я пытаюсь вырваться. Ненависть к Раю застилает мои глаза. Я мечтаю только об одном: видеть его кровь на своих ладонях. – Рай... – мама опускается на пол, поднося мокрое полотенце к его носу. – Ты мог убить его, Пит! – кричит она, как угорелая фурия. – Ты бы убил родного брата! – Этот подонок изнасиловал Китнисс! – выплёвываю я, руки отца по-прежнему крепко сжимают мои плечи. – Угомонись, сынок, – шепчет он мне. – Нет. Нет. Я её не трогал. Не трогал, – Рай рыдает, как пятилетний ребёнок, уткнувшись в колени матери. – Полиция приходила за ним. Сам начальник Тред! – Не трогал, – колотит руками по полу. – Я тебя убью! – рычу, продолжая вырываться. – Рай? – строгий голос отца почти оглушает меня. – Я не виноват. Она сама. Я не при чём. – Как я мог воспитать такое отродье?! – заканчивает отец, но не ослабляет хватку. – Денег на адвоката не дам. – Если ты мужчина, то сейчас пойдёшь в участок и во всем сознаешься. – Нет! Я никуда не пойду! Я не хочу в тюрьму. – Я тебя сам туда отведу. Отпусти меня, отец! Я должен позвонить в полицию. – Ты не будешь звонить, Пит! – мать поднимается с колен. – Отпусти его, Метью. Мы сейчас все успокоимся, придём в себя и найдём выход. – Кендра? – папа смотрит на неё так, словно видит впервые. – Ты и ты, – она указывает поочерёдно на нас с отцом пальцем и садится в кресло. – Вы считаете, что совершите благое дело, заступаясь за бедную сиротку? Хотите исковеркать сыну и брату жизнь? – А то, что он сломал жизнь Китнисс, это не в счёт, – ощущая полученную свободу, иду на ящерицу, распростёртую по полу. – Семья дороже всего, – мама преграждает мне дорогу, – и я не позволю разрушить наши семейные узы ради восстановления чести грязной нищенки. Кровь не вода! Хочешь упечь Рая за решётку, ну, и каково тебе будет жить с этим грузом потом? Собираешься успокаивать себя мыслью о том, что преступник получил по заслугам? – Он получит срок! – скриплю зубами я. – В Капитолии – да. Но мы не в Капитолии, и ты вечно забываешь об этом. Если его посадят, ей из дома стыдно будет выйти. Все будут знать, что она изнасилована, а что можно одному – разрешено всем. Девчонка пойдёт по рукам, поэтому наш закон и гласит: «Тронул – женись!» – Я не женюсь на ней, мама, – Рай поднимает мерзкую голову и прячет её в плечи. – Я не хочу. – Я тоже не хочу видеть её в своем доме невесткой. Много чести. – Что за закон такой? Добить? Сделать ещё больнее? – Не тебе судить! – Можно попробовать дать ей денег. Продадим пекарню, – Рай пробует подняться с колен, но, заметив мой взгляд, вновь принимает позицию «лежачего не бьют». – У Пита полно деньжат – пусть раскошеливается, – отец качает головой и закрывает глаза рукой. – Семья дороже всего! – Деньги не помогут. Делу уже дали ход. Ромулус Тред сам взялся. За девушкой кто-то стоит, и этот кто-то очень влиятелен, – переводит взгляд на меня. – Теперь ты понимаешь, Пит, что, если мы посадим Рая, ей не видать спокойной жизни. – Она не пойдёт за него замуж. У мисс Эвердин есть жених. – Надолго ли, – она ухмыляется и скалит зубы. Теперь я понимаю смысл выражения «мать-волчица». Любому горло перегрызёт за Рая. – Я знаю Хейзел Хоторн со школьной скамьи. Эта женщина – моралистка до корней волос, приверженка старых традиций. Она позволит жениться своему сынку-оборванцу только на чистой и непорочной девушке. Рано или поздно жениха отговорят, и Китнисс останется одна. – Что же делать, мама? – Рай смотрит на женщину, возвышающуюся над ним, как на королеву. – Рассуждать логически. Девушка была изнасилована и заявила в полицию. Жених скоро её бросит. Насильника принудят жениться. Рай её не трогал. Значит, это сделал кто-то другой. Вопрос: кто? – она обводит всех победоносным взглядом. – Если бы ты не была женщиной, которая родила мне детей… – Тогда что? – мама встаёт и заглядывает в глаза папе. – Ударил бы? Я не дам погубить своего сына. Он моя кровь и плоть. Я люблю его таким, каков он есть. Ты найдёшь какого-нибудь бедного парня, который возьмёт вину на себя. Денег не жалей. Продадим всё до последней статуэтки. Главное, чтобы виновный был найден, женился и уехал отсюда с женой подобру-поздорову. – Эта сволочь уже как час здесь, – слышится громкий голос, и ту же секунду дверь не выдерживает крепкого удара ногой. – Покинь мой дом, Хеймитч Эбернети! – хозяйка упирает руки в бока. – Я не хочу, чтобы из-за тебя здесь что-то случилось. – Да уже случилось. Ты насильника воспитала! – Кто ты такой, чтобы предъявлять такие обвинения? – мама закрывает Рая собой. В голове творится неразбериха. Китнисс, Рай, родители, человек, живущий со мной на одной улице. Мамины слова, мамины действия. Она пойдёт на всё, что угодно, лишь бы обелить Рая и очернить Китнисс. Заплатит взятку, солжёт, украдёт, убьёт, но отговорит Хоторна и добьётся закрытия дела. Рая не осудят, а если он всё-таки женится, жизнь Китнисс превратится в ад. Найдут кого-то другого. Кем будет этот человек, и как он будет над ней издеваться за то, что она не делала? Есть только один выход… – Это не Рай, – кричит мама. – Мой сын на такое не способен. – Тогда кто? – Понятия не имею. Этим человеком может быть кто угодно… – Это я. Я изнасиловал Китнисс Эвердин, – не узнаю свой голос, в то время как четыре пары глаз с удивлением устремляются на меня.