Тяга

Утро добрым не бывает. Конечно, если вы просыпаетесь дома, в мягкой, согретой постели, впереди чашка кофе или травяной чай, ненавязчивый шум телевизора на заднем плане, у вас выходной и имеется возможность поваляться подольше, вытягивая поочередно конечности и болтая босыми ногами в воздухе, это утро вполне тянет на отметку «доброе». Однако со мной все иначе, утро я провожу за мытьем полов, уборкой мусора, стиркой. Я уже поняла, что, когда Талли отсутствует, его парни развлекаются на полную катушку. Утром, в дверях номера появляется блондинка, и намекает, что для меня есть работа. Уже через несколько минут я ношусь с ведрами, швабрами на хиленьких ручках, которые постоянно разваливаются и моющими средствами. Все комнаты наверху погребены под руинами вчерашней вечеринки. Мне кажется я выкинула тонну использованных презервативов, еще больше остатков еды, бутылок, даже чей-то одежды, которая очевидно была уже не пригодна для дальнейшего использования. Сейчас дом пустует, внизу, куда я постоянно спускаюсь за щетками и новыми мешками для мусора, прямо на столах спят несколько мужчин, пока остальные медленно потягивают пиво смотря спортивный канал. Иногда наверх поднимается блондинка, проверяя мою работу. Я мою все: пол, двери, мебель, так как на всех поверхностях присутствуют недвусмысленные отметины гулянки. Кое-где в обивках кресел виднеются аккуратные дыры, кому-то приспичило палить по ним из пистолета. Пистолет. Я вспоминаю вчерашнюю прогулку, мысли о которой старательно отгоняю от себя все утро. Хорошо, что меня загрузили работой, так приходится гораздо меньше времени на столкновения с собственными мыслями. Когда солнце ярко прорывается сквозь шторы окон, я смотрю на часы. Уже два, а я еще даже не ела. Поскольку кухней заведует все та же девушка, которая сочла, что я лучшая уборщица месяца, я не спускаюсь вниз, а притаскиваю в комнату пакет с шоколадом. Хорошо, что я основательно запаслась им. Заканчивается моя история золушки только под вечер, ноги гудят от усталости, спина от непривычной нагрузки ноет. Руки я тщательно смазываю кремом, так как от воды они стали похожи на лапы древних ящеров, а о перчатках тут никто и не слышал. Сидя на кресле в убранной комнате я поглощаю последнюю шоколадку, сегодня шоколад – моя единственная еда, когда дверь тихо открывается и в проеме появляется Талли. Мы не виделись со вчерашнего дня. Его черные волосы все также уложены назад, темная рубашка застегнута наглухо на все пуговицы, у него расслабленная поза человека весь день решающего насущные проблемы и наконец пришедшего домой. Почему-то я ожидала увидеть в нем перемены, что-то упущенное мной раньше, что-то, что проявляется в человеке хладнокровного застрелившего другого. Он смотрит на мои колени. Я тоже смотрю на них. Кожа на них розовая, и все еще хранит узор деревянного настила, а как еще прикажите мыть полы в таких условиях. - Ну, сколько берешь за свои услуги? – спрашивает он. - Глажка пять долларов, стирка – двенадцать, - отвечаю я, сминая шоколадную фольгу и катая из нее шарик. - А если у меня своя стиралка? - Тогда и стирайте сами. Он проходит в комнату и садится на соседнее кресло, в руках у него пакет из придорожной закусочной. - А знаете, я сегодня работаю за еду, - говорю я и он усмехается, доставая содержимое пакета. Кусочки курочки еще не успели остыть, и я блаженствую, поедая их. - Эжен Морис, - говорит Талли и смотрит на меня чуть наклонив голову. - Это мой редактор, - я перестаю жевать, хотя еще остались аппетитно поджаренные блинчики. Видимо за время, проведенное здесь я разучилась удивляться. - Такого не может быть, - я тянусь к блинчикам, но передумываю, - нет, если вы хотите сказать, что это все не случайно, да откуда он вообще может вас знать? - Покупает дурь у моих ребят дважды в месяц. В горле появляется ком, и я выпиваю немного колы. Слишком медленно до меня доходит сказанное. Я вспоминаю Эжена, это уже пожилой, слегка полноватый мужчина страдающий отдышкой и носящий ужасные галстуки в горошек. Теперь понятна причина его вечно слезящихся поросячьих глазок и хлюпающегося носа, всем в офисе он рассказывает про острую форму аллергии. - То есть он меня, что называется «заказал»? - спрашиваю я. - Да. - Тогда почему я все еще здесь? - Потому что его формулировка в отношении тебя была слишком расплывчата. - Причем тогда те, другие девушки? - Чтобы не привлекать внимание, в подобных клубах мало ли что может произойти, забрали каких-то шлюх и забрали. - Да, но я-то не шлюха, я журналистка. - Вот поэтому ты здесь и оказалась. - Вы читали, что я пишу? Это ни политика, ни экономика, ни криминальная хроника, это колонка об искусстве, чем я могла помешать Эжену? - Наверное тем, что его смещают и первый претендент на его место ты. - Он вам это сам рассказал? Вот так пришел и сказал «завалите как мне эту сучку, а то она может получить мое кресло»? - Не совсем, - Талли закатывает рукава своей рубашки обнажая бесчисленные татуировки, - видишь ли он сказал, что я могу делать с тобой все что захочу. - Класс. Я смотрю вы не пренебрегли его словами. Он откидывается на спинку кресла, проводит рукой по волосам. - Садись ко мне, - говорит он, похлопывая себя по коленям. Его голос и тон, вызывают неоднозначные чувства, но я подчиняюсь. - И во сколько я ему обошлась? - Очень дорого, поверь, он едва не отказался от этой затеи, услышав сумму. - Когда это было? Талли улыбается, как всегда скрывая улыбку, поэтому получается нечто вроде оскала, и отрицательно кивает головой, намекая, что я задаю слишком много вопросов. Вообще это наш первый нормальный разговор с ним. А Эжен - старый уродец. Человек может привыкнуть ко многому, приспособится к условиям, сделать вид, что рад каждый день видеть лица коллег, даже если его уже тошнит от одного их вида. Делать обычные вещи и тихо сходить с ума от ненависти ко всем. Но кто бы мог подумать, что он решится на такое.