==
Магнус сам не замечает, как Александр начинает выведывать у него те или иные слова из неизвестных ему языков. Сначала Таргариен думает, будто Молодой Волк делает это, чтобы понимать то, что доносят Кхалу. То, что его кровные говорят при Лайтвуде. Но каждое слово, что тот спрашивает, будто бы выбрано случайно. — Доброе утро, — говорит он за завтраком на рассвете, когда солнце еще очень низко, — а как по-дотракийски «утро»? — с интересом глядя на кхала невообразимыми глазами. — Аena, — не задумываясь отвечает Магнус, впитывая каждый рассветный блик на бледной коже и улыбку еле заметную на пухлых губах. — Это легко, — кивает Александр и отпивает из кубка, дымящийся на холоде напиток, — пей пока теплый. — Аfazh, — сглатывает Таргариен и запивает сухость во рту, будто из ниоткуда взявшуюся. — Теплый? — любопытно уточняет Молодой Волк, но кхал качает головой, поперхнувшись. — Аfazhi — теплый, — сипло. — Значит я уже знаю, как сказать теплое утро, — довольно тянет Лайтвуд. — И зачем бы тебе это в таком холодном королевстве, — фыркает Магнус, подначивая, но тот только пожимает плечами и продолжает есть. У них на самом деле не так много времени и уже вскоре нужно снова трогаться в путь. Благо разговор можно продолжить по дороге. — Зачем тебе это? — Завтракать? — покрутив в руках кусочек сыра, — ну это нужно для поддержания сил, — совершенно серьезно будто бы. — Зачем тебе учить дотракийские слова? — усмехнувшись на эту корявую попытку пошутить. — Чтобы понимать тебя, — заметив пристальный янтарный взгляд, Александр все-таки решает пояснить, — иногда ты что-то говоришь, когда мы вдвоем, как сейчас, а когда я тебя спрашиваю, что это значит — ты не рассказываешь. — Разве такое бывает? — врет, как ни в чем не бывало. — Вчера. «Аn-ni che-k», — старательно проговаривая по слогам. — Это было вчера? — наигранно удивляется кхал. — Дни будто перемешались. Льдистый взгляд сталкивается с огненным, но они не сражаются. Лайтвуд знает, что добьется своего. Магнус знает, что как бы он не хотел скрыть, все равно расскажет. Кхал оглядывается, будто проверяя точно ли они одни. И мимолетно дотрагивается до широкого кожаного браслета, перехватывающего узкое, загорелое запястье. Почему-то от этого жеста у Александра мышцы живота напрягаются и приходится откинуться на спинку кресла, сесть поудобнее. — Я просто сказал, что пошел снег, — неловко. — Снег будет «ahe-sh», Магнус. — Так ты запоминаешь, — напряженно улыбнувшись. — А смысл просто так спрашивать? — Я не знаю, — резкий выдох. — Что ты такого сказал? Даже врешь, только бы не признаваться? — Аnni chek, — закусив губу, мечтая о том, чтобы Катарина зашла в шатер, как всегда без предупреждения и прервала его мучения. Но она не заходит. Он все еще наедине с пыткой, которая смотрит на него с непониманием. И наверное это самое неприятное сейчас. Даже неприятнее, чем признаться в своей слабости: — мой хороший, вот как это переводится. Когда он начал думать о Молодом Волке, как о ком-то своем? Тогда на Драконьем камне, когда тот так торжественно надел на его плечи плащ или еще раньше, когда все вечера превратились в неимоверный хоровод из улыбок и игривых, искристых взглядов исподтишка. Когда он впервые назвал его так? Магнусу и не вспомнить, столько раз он это делал на любом неизвестном Александру языке. Смаковал, перекатывал на языке слова будто дорогое вино, а потом не подавал вида, только чтобы не оттолкнуть от себя гордого северного короля. Который все продолжает молчать. — Я заигрался, знаю, — голос срывается, а хотелось сказать это равнодушно. — Во что? — Не будь так жесток! — требовательно, по-королевски приказывает Таргариен. Порывист, как всегда. Голос повышает. Поднимается резко, желая только одного, поскорее сесть на коня и поехать. — Магнус, — тихо, но не менее действенно, срывается имя с точеных губ. Неопалимый застывает всего в паре шагов от входа в палатку и как заколдованный не может пошевелить ни ногой, ни рукой. Александр поднимается, будто перетекает из одного положение в другое, как хищный зверь и подходит, возвышаясь над кхалом, — эта твоя опаска. Я дал ей повод? — Жизнь, — качает головой через силу. — Ты не доверяешь ей или мне? — терпеливо. — Ей. — Тогда, получается ты не заигрался, — осторожно целуя в темноволосую макушку, Молодой Волк обнимает его за плечи, волшебным прикосновением возвращая кхалу силы и возможность двигаться. — Ваше Величество. Ваши Величества, пора двигаться в путь иначе мы выбьемся из графика, — Катарина влетает в шатер именно так, как Магнус хотел того чуть больше минуты назад, — ох, — выдыхает сбитая с толку советница и тут же начинает сбивчиво тараторить: — Извиняюсь. Зайду позже. Извиняюсь. Да. Я постучусь. Стража могла б и предупредить. — Катарина, — с усмешкой зовет ее Александр. — Все ухожу-ухожу.==
Замок с тяжелыми каменными стенами, серыми как и все на севере, возвышается на холме. Он появляется на горизонте, такой строгий, такой закрытый на все засовы и ставни, что Магнусу становится не по себе. Он столько дней ждал, когда же они прибудут в родную крепость Короля Севера, столько раз слушал истории из детства Александра и улыбался, зная, что увидит эти места своими глазами. Неопалимому не по себе от приближения знакомства с Лайтвудами, с их лордами и челядью, со всеми, кто знает Молодого Волка с тех пор как он был еще Волчонком, намного дольше, чем сам Магнус. Таргариену приходится взять себя в руки и не подавать вида, что что-то не так. Он как ни в чем не бывало въедет на своем коне в ворота, как и должно быть. Как того желает Александр. Ворота крепости раскрывают им свои объятья медленно, неторопливо. Лайтвуд с удовольствием бы ускорился, пустил бы коня в галоп, только поскорее бы оказаться дома, догнать Призрака, которого, как законного представителя своего короля, уже вовсю приветствуют зеваки. Магнус замечает это нетерпение Молодого Волка с нежностью, ощущаемой где-то в подреберье. — Мой Король! — обеспокоенно кричит Доротея, с трудом удерживаясь на мчащейся лошади, побелевшими пальцами вцепившись в вожжи. В миг изменившийся взгляд Таргариена, летит в Катарину и возвращается к подъехавшей девушке. — Доротея, что… — пытаясь собрать себя в кучу, — что ты здесь делаешь? — Меня послали твои кровные. Дотракийцы. Они отказываются входить в замок, — ледяной воздух врывается в легкие, но служанка пытается донести всю серьезность ситуации. — Это мой приказ. Что значит отказываются? — Таргариен не смотрит на Лайтвуда и его коня, переминающегося с ноги на ногу, будто чувствующего нетерпение хозяина. — Говорят больше не хотят идти за тобой. Говорят, что эти земли не принесут никому достойной смерти. — Продолжай, — нетерпеливо. — Они напали на отряд северян, — намного тише, будто боясь, что Молодой Волк услышит, — Безупречные остались в стороне. Серый Червь уверяет, что они будут действовать только исходя из твоих приказов. — Annis dothrakhqoyis? — Твои кровные всадники? — кивает девушка, — один ранен, но они покарали нарушителей спокойствия. — Не факт, что схватили всех предателей, — низкий голос Катарины звучит слишком предреченно, чтобы не прислушиваться к ней.==
Стремительным шагом Таргариен врывается в шатер, наспех поставленный под стенами Винтерфелла. Только разведенный огонь, потрескивает будто пытаясь успокоить волнующуюся душу Поцелованного пламенем. Он ходит из стороны в сторону, растирает через ткань перчаток, окоченевшие то ли от холода, то ли от страха пальцы. Каждое движение, каждый шаг и разворот — напряженный, нервный, резкий. Лайтвуд его таким впервые за месяцы знакомства видит. Сглатывает и старается убедить себя, что ему не страшно. Совершенно не страшно наблюдать такую перемену. — Где Катарина? Сколько можно ждать! — рычит Магнус и где-то над каменными стенами замка, раздается грудной рык дракона. Одного из трех. Призрак подбирается ближе к ногам хозяина. Застывает снежной фигурой. Пристальный взгляд красных глаз следит за мечущимся южанином. Словно от него действительно исходит опасность. — Ты послал за ней всего минуту назад, — положив широкую ладонь на голову лютоволка, Александр старается говорить как можно спокойнее. — Не может быть! Прошла целая вечность! — тот, кого зовут Неопалимым, срывает перчатки и опустившись в кресло, кидает их на ковер. Янтарные глаза смотрят перед собой, не моргая. — Они никогда не бунтовали против меня, — еле слышно, так что за треском влажных дров можно упустить половину слов. — Нужно лишь успокоить их. Эти земли пугают лошадей больше, чем ядовитая вода. — Дотракийцы ничего не боятся! Никогда! — Тогда почему я слышу страх в твоем голосе, мой Король? — сбитое дыхание не позволяет Катарине сказать это настолько величественно, насколько задумывалось, понимает Александр и облегченно кивает заметив ее поклон. — Твои драконы охраняют шатер. Твои кровные следят за порядком среди всадников. Тебе нечего… — Хватит! — приказ совершенно незаметно перетекает в еще один драконий рык и Призрак поднимается на ноги, пытаясь закрыть Молодого Волка своим телом. — Я казню взбунтовавшихся! Они не могут безнаказанно мне угрожать. Они не могут противиться моему приказу и самовольно разбивать лагерь где им заблагорассудится! — Но Король Севера прав, — Александр удивлен, советник Кхала согласилась с ним. Такое разве бывает? — Они боятся. Они не доверяют каменным стенам и потолкам. Привыкшим к простору пустыни, нелегко жить в гробнице. — Это не просто желание ночевать под звездами! — Их убивают. С того дня, как мы высадились в порту уже одиннадцати дотракийцам перерезали горло. Они не доверяют северянам. Они не доверяют даже Безупречным. — И мне, ведь это я привел их сюда, — кивнув самому себе. — Почему ты молчала? — Я сама только узнала. — Я отдалился от них, — качает головой Магнус. — По одному человеку каждый день, что мы находимся здесь и я только сейчас узнаю об этом, — цедит он сквозь зубы и огонь отражаясь в его янтарных глазах, кажется, может сжечь всю крепость вплоть до склепа и катакомб. — Главарь бунта — дотракиец. Твои кровные оставили ему жизнь, чтобы ты вершил суд. — Кому-то выгодно чтобы я не знал. Чтобы мои кровные не знали, а остальные варились во всем этом недовльстве, — бормочет себе под нос и тут же уже громче: — Собери моих военачальников. Суд так суд. Вопросительный взгляд Катарины отвлекает Александра от зарождающейся идеи, понимания почему все это происходит. Но секунда, карий взгляд с немым вопросом и подозрение исчезает: — Воспользуйтесь тронным залом, там поместятся все. — Советница кивает и поклонившись уходит. — Ты отдаешь мне свой тронный зал? — удивление в голосе, ничем неприкрытое. — Одалживаю, — торопливо облизнув пересохшие пухлые губы Александр не может оторвать взгляд от Неопалимого. — Будь осторожен. Ты единственный, кто держит здесь огромное количество людей. — Они не поднимут на меня руку. — Лайтвуд очень сомневается в неприкосновенности Магнуса, но все равно кивает, соглашаясь. — Позволь мне разобраться во всем этом. — Ты хочешь, чтобы я не присутствовал? Ты хочешь, чтобы я не участвовал, хотя мои люди пострадали? — Александр, — Магнус совершенно не желает недомолвок между ними. Или обид. Или соревнования в том, кто лучший Король. Потому что, очевидно, он проигрывает Молодому Волку, которого встречали со слезами на глазах даже престарелые, закаленные в боях лорды. — Северяне настораживают их. Тебе нужно доверие. Я кажется понимаю. — Спасибо, — тонкими пальцами скользнув по щеке, покрытой темными жесткими волосками, Магнус напряженно, одними губами улыбается, скорее из вежливости, тут же прервав мимолетное прикосновение. — Я буду в замке. Брат с сестрой давно меня не видели. Да и остальные уже рвутся собрать целое посольство, — с кривой усмешкой выдыхает Александр. — Встретимся в твоем тронном зале, Король Севера, — Возродившему драконов нужно побыть одному, нужно собраться с мыслями, поэтому он не останавливает Молодого Волка, когда тот уходит. Хорошенько подумать получится только без него поблизости.==
Изабель находит брата именно там где и ожидала: в крипте, напротив скульптуры их отца холодной и равнодушной ко всему, что происходит вокруг. — Лорды не довольны, что ты позволил варварам вершить суд над убийцами наших солдат. — Лордам стоило выбрать другого короля, если они хотели, чтобы все происходило согласно их желаниям, — пожав плечами, Александр не отрывает задумчивого взгляда от лица скульптуры, — или королеву. — Они так любят тебя, а ты продолжаешь в них сомневаться. Совсем одичал. — черный, в сумерках склепа, взгляд сестры будто ласково проводит по кудрявящимся волосам и отросшей бороде. Но Молодой Волк молчит недолго. — Мы должны принять, что не знаем, чем закончиться эта война, Изабелла. — Наши боги не позволят тебя убить. Не здесь. — Боги уже позволили очень многое, — отвернувшись от памятника. — Зачем ты искала меня? — Южный Король вступил в крепость, с ним дикари с краской на глазах, — торопливо кивает Изабель, пытаясь не отставать от рванувшего к лестнице брата. На один широкий шаг Короля приходится ее три, вынуждая почти бежать, — он хотел к тебе, но в крипту его не пустили. Они сталкиваются во дворе, и без того полном людьми. Только вокруг кхала и его кровных всадников народ отступает. Обходят южан и пялятся, будто завороженные, будто взгляд оторвать не могут. — Магнус, — Молодой Волк, словно порыв ветра, прорывает это кольцо настороженности и оказывается всего в нескольких шагах от Таргариена, с прищуром замечая, как кровные сделали шаг к своему кхалу, будто ожидая нападения. — Аnnevalat, — вместе с парами воздуха, выдыхает он, просит, чтобы оставили одного. Но дотракийцы медлят, недоверчиво оглядываются и только после обмена кивками, направляются к воротам, возвращаются в лагерь. — Почему они так смотрят? — еле слышно спрашивает Магнус. Лайтвуд подходит совсем близко, благословляя сестру, за то что та отошла на несколько шагов и жестом приказала всем расходиться, — как на диковину выставленную для потехи. — Магнус, — выдох облегчения, — они простые северяне. Их никто не учил выражать восхищение. Вот и смотрят. — Восхищение? — исподлобья, хитро смотрит он на Короля Севера. Зацепившись за это слово, очень легко не обращать внимание на то, что не одни и кто-то смотрит. — Такой цвет кожи и разрез глаз, янтарный оттенок. У нас такое не встретишь, — выдает на одном дыхании Александр, пытаясь перебороть восторг, перехватывающий горло и мешающий говорить, дышать. — Так значит ты еще не плохо справляешься, да? — улыбнувшись тянет он, заставляя Александра засмеяться. Звонко. Почти по-детски. Так, как Таргариен еще не слышал. — Я приказал всем собраться здесь. И… — вздохнув, с трудом подбирая слова, — ты будешь там со мной? — Но ты же… — Я знаю. Я передумал, — фыркнув так по-кошачьи, Магнус как можно незаметнее сжимает своими пальцы Лайтвуда, настолько трогательно, что тому остается лишь кивнуть.==
— Почему ты предал меня? — металлический голос Неопалимого очень быстро разносится по всей зале, в тишине, прерываемой только тяжелым дыханием избитого дотракийского всадника, стоящего на коленях. — Ты слаб! Ты привел нас сюда и они ничего не могут предложить нам, кроме промерзшей земли, — дотракиец не кричит, не повышает голос. Что-то подсказывает Александру, что тот просто не может. У него не осталось сил ни отбиваться, ни доказывать свою правоту. — Вы пошли за мной потому что я — кхал! И вы пошли на войну, биться и если придется умирать. — Воевать! Воевать за новые земли, а не сидеть в крепости и ждать пока ты налюбуешься своим северным мальчиком! — Аcchakat! (1) — этого слова Лайтвуд еще не слышал на дотракийском. Также, как и тона, которым оно с точеных губ срывается, приказом. То, что это приказ понятно. То, как дотракийцы неспокойно завозились, чувствуя возмущение за оскорбленного кхала, вот что подсказало. — Уведите его! Не желаю видеть! — Me nem nesa, Khal. (2) — Кривит губы предатель и эти слова Король Севера понимает: «все» и «знать», они очень легко складываются в фразу. — Gezri. (3) — Шипит сквозь зубы Магнус. Его мелко трясет. Так, что и не заметить, если стоять там, где находится схваченный. Но Александр замечает, он стоит за его спиной, отступив на пару шагов. Да, он хозяин в Винтерфелле, но сейчас речь о дотракийце и не ему вершить суд. Иначе тот бы уже не усмехался. Не смог, потеряв голову. — Qoy qoyi, (4) — Магнус даже не смотрит на своего кровного, знает, что тот поблизости, — addrivat aresak. (5) Кровные, все как один, одним движением хватают предателя и выволакивают из зала, за ними и остальные дотракийцы. — Я не влезаю в твои дела, но надеюсь ты не позволил своим распотрошить его прямо во дворе. Там бывают дети, — совершенно спокойно замечает Александр. Невозмутим, как и весь Север. Возможно и детям ничего не было б, натолкнись они на багровеющие на снегу кишки предателя. Магнус качает головой, стараясь выкинуть из головы картинку, вставшую перед глазами. Он бы сам вспорол живот аракхом, он бы отдал труса драконам, он бы… — Нет. Его убьют по законам дотракийцев, это сделают равные ему, в открытом поле, — голос все еще подрагивает от ярости, что сильнее слышно в опустевшем зале. Все военачальники ушли так и не вставив хоть слова, никто другой не рискнул зайти. Пока. У них слишком много дел. Нужно готовится к походу. Нужно собрать силы и дать бой ходокам. Напоминает себе Магнус, а сам только разворачивается на месте делает шаг, другой и утыкается лбом в плечо обтянутое мягким мехом, все еще пахнущим морозом. — Этот… — Таргариен пытается вспомнить ругательство на общем языке и не одно не приходит на ум, — он хотел вбить клин. — Это слышали только самые приближенные из твоего войска и я. Считай, никто не слышал, — сильные руки сжимают Магнуса в объятьях, прижимая к широкой груди и так действительно становится спокойнее, но кажется Александр ничего не понял. — Все, что он говорил на общем языке было нацелено на тебя, — по-южному теплый, янтарный взгляд беспокойно исследует непроницаемое лицо. Лайтвуд задумчиво смотрит на двери в зал. Будто повторяя в голове весь разговор. — Когда хочешь ранить воина не используя оружие, нужно бить по его гордости. Ни один дотракиец, не высказывал ко мне неуважения. Никто из твоего народа, на самом деле. Так какой у меня повод чувствовать себя оскорбленным. — Глупый! «Северный мальчик» — это про тебя. — Я знаю, — спокойно кивнув, Лайтвуд отходит и садится в кресло, заменяющее ему трон, — и поверь мне, я слышал о себе вещи обиднее. — Какие же? — с интересом. — Что я ребенок зверя, что мой отец зачал меня с волчицей. Что я перекидываюсь в лютоволка и сжираю младенцев каждое полнолуние. — В моих краях это звучало бы похвалой. — И в моих, — смешок, — до появления Семи Королевств. Моргенштерн рассказывает эти сказки в более цивилизованных землях и там ему верят. Боятся меня больше ходоков. — Sajo rakh, (6) — тяжело выдохнув Таргариен подходит к Королю Севера. Тот незамедлительно головой упирается в живот Магнуса. Чувствует как его тонкие пальцы перебирают отросшие пряди, спускаются к бледной шее, — Мой Волк, — с придыханием. Ты не можешь вести войну по всем фронтам. Так же как и я. Сначала ходоки. — Они все могли нам помочь. Даже без Королевской Гавани. Вестерос большой. Они боялись тебя, боятся меня. Слушаются Себастьяна, а наши люди будут гибнуть, чтобы они продолжали нас боятся. — Зато когда все закончится никто не сможет устоять перед твоим благородством. — Нашим. — Нет. Ты убедил меня. Я здесь из-за тебя, — еле слышно шепчет Магнус и ему кажется, пока не осознанно, где-то очень глубоко в душе: здесь он нашел то, что так давно искал.