A Million Little Pieces

«Придёт день после долгого лета, когда звёзды прольют кровь и холодное дыхание тьмы коснется мира. В этот страшный час некий воин вынет из огня пылающий меч, и меч этот будет Светозарным, Красным Мечом Героев, и тот, кто владеет им, будет новым Азором Ахаем, и тьма расступится перед ним».* Александр так и не понял про кого говорила Красная Жрица. Кларисса пришла в Винтерфелл с первыми новостями о ходоках, приближающихся к Стене. Кларисса загадочно смотрела в пламя и его языки отвечали ей изменчивыми пророчествами. Она говорила и говорила. Рассказывала о своем огненном боге и его огненном герое, который спасет всех. Но кто этот герой? Жрица пришла в Винтерфелл, решив, что это Лорд-Командующий. Какая-то странная история с бунтом среди братьев Ночного дозора, смертью и воскрешением Джонатана. Александр не поверил чьим-то россказням, впрочем как и всегда. Ему нужно было увидеть Джейса, услышать его историю, увидеть, что брат жив. И просто позволил жрице остаться под своей крышей. Кларисса и сама не заметила, как герой пророчеств из кого-то, воскресшего благодаря желанию и силе ее бога, превратился в кого-то готового пожертвовать собой, в кого-то «с душой и глазами волка». Король Севера лишь спрятал усмешку за кубком с вином и вновь потрепал по холке Призрака. Эта девчонка мнит себя вершительницей судеб, а сама обманывается так легко. Внимательно слушая каждое пророчество, слетающее с ее губ, Лайтвуд так и не рассказал ей про Призрака. Про то, что иногда ему снится, будто он в шкуре своего лютоволка наслаждается простором земель и ветром, играющим в длинной шерсти, бегает ночи напролет, охотится, забывая про все, что должен. Улавливая хаотичные мысли и странное беспокойство о своем человеке. Красной Жрице не нужно было это знать. Красная Жрица и так знала слишком много. Красная Жрица совершенно не умела интерпретировать свои знания во что-то полезное. А через неделю она с позором покинула Винтерфелл, бормоча под нос о пророчестве, что читала когда-то, о новых видениях, об Азор Ахае. О том, что он «возродится среди дыма и соли», о том, что он пробудит «драконов из камня». Уходя, бормотала и взгляд прятала, признавая поражение, свое и огненного бога. Король Севера хочет спросить у Таргариена о Клариссе. Довела ли она свое дело до конца? Нашла ли того, кто возродил драконов в огне? Нашла избранного? Или герой поменялся где-то на середине пути? Опять. — Ты предложил судить друг о друге по поступкам, — Магнус появляется за спиной Лайтвуда словно из ниоткуда и это напрягает лютоволка, сидящего рядом с Александром. Призрак щерится, обнажая клыки и рычит угрожающе, заставляя Короля с бесконечным количеством имен, замереть на месте и поднять руки в знак добрых намерений. Молодому Волку говорить не приходится, он лишь смотрит в сторону своего питомца и тот вновь опускается на каменную кладку, но продолжает смотреть своими невозможно красными глазами. И от этого Таргариена зависть берет. Драконы его так не слушаются. — Ты не считаешь это справедливым? — низкий, трескучий голос отвлекает Магнуса от лютоволка и он все-таки подходит ближе. «Что за глупый вопрос?», хочется возмутиться ему, но не успевает, Александр сбивает его с мысли: — Зима здесь еще не наступила, не так ли? — Они встретились на стене замка и вид, открывающийся отсюда, угнетает. Эта пасмурная серость, будто нескончаемый дождь и сумрак, сырость. — Почти всю жизнь я прожил южнее. В странах, где цветы украшают землю круглый год, а трава зеленеет вне зависимости от времени года. Ну, и, конечно, одежды на людях намного меньше, — проводя взглядом вдоль широких, сильных плеч Лайтвуда, затянутых в кожу и мех, — здесь я родился, но это… — хозяин замка обводит широким жестом пожухлые поля вокруг, — для меня это — зима. А вот тебе, Король Севера, должно быть жарко, — едва родившаяся на пухлых губах Таргариена улыбка, вянет из-за холодного взгляда напротив. — Эта зима беззуба, обманчиво не опасна. Вот почему все трясутся только о своем стуле, — буквально выплевывая каждое слово. — А ты о своем не трясешься? Тогда я готов принять присягу в любой момент, — фыркает Магнус. — Мои люди доверились мне. А я не могу доверить их кому-то. Позволить сделать из них пир для ходячих мертвецов. Сделать их ходоками, — цедит сквозь зубы Король Севера. И это Магнусу очень легко понять. — Ты видел их, — не вопрос. — Как и твоих драконов, — короткий кивок. — И я знаю, кто симпатичнее, — снова улыбается Магнус, пытаясь разрядить обстановку. Вообще ему некомфортно стоять под этим шквальным ветром. Под этим морозным взглядом. И ветром, который уносит мысли с языка еще до того, как они сформируются во что-то подходящее. И взглядом, что уносится куда-то вдаль, будто его невозможно укротить, будто ему здесь не сидиться и домой что-то тянет, — ведь ты не можешь отрицать, что мои драконы прекрасны. — С другой стороны, я знаю, как убить ходока, а вот драконы… — усмехнувшись, тянет Александр и ему кажется или Таргариен бледнеет под всей этой южной смуглостью? И замолкает резко? Обидел? — Не говори так больше. Никогда, — приказывает тот, а в голосе Неопалимого мгновенно исчезают дружелюбные нотки. Он говорит повелительно, как умеет. И разворачивается стремительно. Просто нужно уйти. «Поверил, что может договориться с этим дикарем северным, дурак!», хмурится Таргариен. Убить его драконов! Что за дерзость! Что за угрозы! — Прости, Магнус, я не… — сильная хватка, чуть выше локтя, останавливает, заставляя замереть, и он бы хотел показать Лайтвуду, что никто не имеет права так к нему прикасаться, но следующее, что он слышит. То, что он слышит: — это не должно было прозвучать так. Я не хотел, — звучит пылко, будто Александру действительно важно, чтобы он здесь остался. Снова этот огонь, греющий Магнуса, знакомый, родной, — сестра говорила, что я скоро разучусь мирно общаться. Что буду везде искать подвохи, предательства и оскорбления, — Лайтвуд обрывает сам себя. Эти слова никому не нужные. Но тишины нет. Ветер гудит между зубцами стены, драконы кричат где-то, сердце бьется оглушительно, как будто в ушах и это обескураживает Молодого Волка. Он застывает, как вкопанный. — Я пришел сказать, — Таргариен осторожно, освобождается от крепко сжатых пальцев на своей руке. Оборачивается. Все еще сурово глядя на гостя, — что позволяю вам добывать столько Обсидиана, сколько сможете увезти. Но мне нужна ответная услуга, — последнее он произносит тише. «Конечно», думает Король Севера и отмирает, «одиночка по жизни, где ему научиться просить не испытывая стыда». — Не присяга? — смущенно улыбнувшись, уточняет Лайтвуд и Магнус ушам своим не верит. Это только что шутка была? От этого сурового северного Короля? Шутка? Северяне умеют улыбаться, а не кривить губы в жалком подобии улыбки? И кожа не треснула? — В этот раз я не буду просить опуститься передо мной на колени, Александр, — кивает Магнус не в силах сдержаться и не отзеркалить улыбку.

==

— Красная Жрица? — вытерев салфеткой, испачканные в жире жаренного мяса руки, Магнус задумчиво дотрагивает пальцами до подбородка. Царственный. Все в нем. Осанка. Жесты. Интонации. Взгляд. Рядом с ним Александр чувствует себя деревенщиной, а ведь он получил достойное лорда обучение. Как же чувствуют себя дотракийцы рядом со своим Кхалом. — Жрица Р’глора. Огненный бог. Посылает своим служителям пророчества в языках пламени, — с усмешкой, несерьезно, рассказывает Лайтвуд. — Она пришла и говорила об избранном, который должен спасти все живое от надвигающейся смерти. Но эти избранные, — кинув Призраку кости, оставшиеся после трапезы, — неотвратимо менялись. То это был Командующий Ночного Дозора, то я. И раз ее здесь не было, получается я пришел первым. — Ко мне? — приподняв тонкие брови. — К тебе, пробудившему драконов из камня, — испытующий взгляд напротив будоражит Магнуса. Как и тело, что наконец не скрыто горами кожи и сугробами меха. Знает, что увлечься ему ничего не стоит и отдергивает себя, смотрит на кубок, на Призрака, на огонь. Куда угодно, только чтобы не поддаться этому интересу. Не захотеть познать Север заключенный в этом человеке, — это не первое и не последнее данное мне пророчество. Их слишком много, чтобы успели исполниться все, — легкомысленно качает головой Таргариен. А у самого перед глазами плосконосое лицо ведьмы-мейеги, а в голове слова, звучащие насмешкой, которым он до сих пор верит и не верит: «Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, — бормотала Мирри Маз Дуур. — Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Тогда он вернется — но прежде не жди!»** Катарина убедила, что это лишь метафора. Что все эти слова лишь означают — никогда. «Мое Солнце и звезды», — иногда зовет Магнус своего погибшего Кхала и порой ему кажется, что он слышит в ответ: «Луна моей жизни». В такие моменты он думает, что унаследовал безумие отца. — Магнус, — напряженное молчание, то как Таргариен сжимает кулаки до побелевших костяшек, заставляет Короля Севера повысить голос, — Магнус! — А что ты думаешь о пророчествах, Александр? — сморгнув видение прошлого, спрашивает Неопалимый. — Я верю в людей, в союзы, — Лайтвуд не задумывается, точно знает ответ, много думал над этим. Это приятно удивляет, — в то, что нет одного избранного. Даже боги путаются в своих решениях. Это значит только одно. Всем нам нужно объединиться. Поэтому я здесь. — Не из-за Драконьего стекла? — И поэтому. Это лучшее оружие, — пожав плечами, кажется его бесполезно пытаться подловить на вранье. Поэтому Магнус просто хочет вновь смутить: — Так ты приглашаешь меня в гости? — хитро глянув из-под ресниц. — Север будет почтен, — не пряча морозный взгляд, кивает Александр, — но сначала — оружие.