С новыми силами

      Сознание Орихиме мирно плавало где-то между сном и явью, в том самом состоянии, когда тело и разум расслаблены, эмоции и чувства ещё не пробудились, а память преподносит моменты, которые в обычное время задвигаются на задворки как несущественные или, наоборот, слишком болезненные. Сейчас полубогиня сладко нежилась в ласковом утреннем плену родной постели и позволила разуму показать ей картины вчерашнего вечера. Они предстали перед внутренним взором девушки, как недавно просмотренный фильм, когда ещё свежи эмоции от событий, но сердце уже готово к ним, чувства и сопереживания отходят на второй план, и зритель начинает замечать детали, которые при первом просмотре пропустил. Вчера Орихиме уснула, едва коснувшись головой подушки. День был насыщенным, усталость прошедшей войны ещё не прошла, и сил у неё просто не хватило, чтобы подумать обо всём, оставшись в одиночестве.       Улькиорра вчера очень вовремя вспомнил про сломанный замок, на выходе из супермаркета девушка позвонила мастеру, и к её дому они успели подойти почти одновременно с ним. Сердитый, неопрятный мужчина средних лет неодобрительно косился на молодую парочку, особенно ему не нравились татуировки на лице тощего брюнета.       Арранкару на косые взгляды, конечно, было плевать, для него людей без реяцу вообще не существовало, а вот девушка заметно нервничала. Ещё и соседка с тростью по лестнице поднимается, милая старушка, всегда поможет советом, даже просить не надо, но уж больно любопытная.       Женщина поравнялась с дверью в дом Орихиме как раз тогда, когда та расплачивалась с мастером за проделанную работу.       — Добрый вечер, Цумуроба-сан! Как Ваша спина?       — Ох, здравствуй, Химе-чан! Всё болит, уж, видать, до смерти мне с ней мучиться, — она смерила цепким взглядом убирающего инструменты мастера и, особенно пристально, окружённого расставленными вдоль стены пакетами подозрительного брюнета. — Давно тебя не было видно, уезжала отдыхать?       Иноуе попыталась сдержать дрожь. Да уж, отдохнула. На войне в мире мёртвых.       — М-м, нет, моим друзьям понадобилась помощь, и я ездила к ним, — Орихиме не умела врать, но правды-то не ведающему человеку не скажешь.       — Ох, надеюсь, ты была полезна, не мешала никому? А то ты такая ужасно неуклюжая, Химе-чан.       — Нет, я старалась никому не мешать, и меня искренне поблагодарили, — улыбнулась девушка, краем глаза замечая, что до этого уставившийся в никуда Улькиорра начал обращать на их разговор внимание.       — Это тебе кажется, что они были искренни, ты же ребёнок ещё! Правильно я говорю, уважаемый? — старуха вдруг обратилась к мастеру.       Тот с готовностью её поддержал:       — Согласен! Красавица такая, но сразу видно, верит всем подряд, — уже собравший все инструменты, он пренебрежительно взглянул на Улькиорру.       — Вот-вот, послушай, что тебе взрослые люди говорят, Химе-чан!       Девушка благодарно кивала, абсолютно, впрочем, не понимая суть совета и к чему ей надо прислушаться.       — Ты вот соглашаешься, а сама не делаешь, что тебе говорят, красавица, — встрял мастер. — Ты кого с собой привела? Приличная же вроде девушка!       — А? — а вот это уже становилось небезопасно.       Улькиорра перевёл ледяной взгляд на мужчину, отчего тот побледнел и стал потихоньку пробираться к лестнице.       — И правда, Химе-чан, кто это с тобой? — присоединилась к вопросу соседка.       Вопрос поставил обоих в ступор. Они озадаченно уставились друг на друга.       — Эм-м… ну, это Улькиорра! — девушка лихорадочно соображала, как объяснить старухе, на каком основании к ней подселился сосед, да ещё и парень.       — Ульк… странное имя, иностранец?       — Ага, — выдохнула девушка.       — И где ты остановился, Улк… как, ещё раз, тебя зовут?       — Что значит, где я остановился? — Улькиорра вообще-то не собирался отвечать, но старуха нервировала Орихиме, и ему стало интересно почему.       — Проблемы с языком, — понимающе кивнула пожилая соседка. — Я имею в виду, где ты живёшь?       — Здесь, — он кивнул на дверь квартиры Иноуе.       У женщины округлились глаза, а мастер, сплюнув, пошёл прочь, бормоча ругательства.       Улькиорра чуть нахмурился, решительно не понимая, что происходит, и перевёл взгляд на Орихиме. Та чуть дрожала и стояла, обхватив себя за локти и потупив глаза, что слишком живо напоминало плен Лас-Ночес. Шифферу это совсем не понравилось.       — Это правда, Орихиме? — строго спросила старуха, с каким-то отвращением на лице. — Ты живёшь с мужчиной, да ещё и с таким? Ты же даже школу не окончила, а уже так распустилась! А ведь такая приличная девушка была, да правду говорят, по соседству с храмом черти водятся! К друзьям она ездила, как же!       Иноуе чувствовала, как от стыда на глаза выступают слёзы. Она могла бы сказать что-то в своё оправдание, что школу она закончила, что мужчина в её доме вовсе не по той причине, о которой все думают, могла как-то объясниться, но язык словно прирос к нёбу, и она была готова умереть, лишь бы не слушать таких грязных обвинений.        Внезапно возгласы старухи увеличили тональность, а на подбородок Орихиме легли прохладные пальцы. Её красное лицо аккуратно подняли вверх, и она встретилась взглядом с холодными зелёными глазами. Улькиорра смотрел чуть нахмурившись, и в глубине этой зелени горело что-то тёмное.        — Женщина, что здесь происходит?        Старуха за его спиной надрывалась ругательствами, но он их не слышал и глушил их для Иноуе одним своим присутствием.        Девушка прокашлялась и тихо произнесла:        — Она считает, что я сошлась с мужчиной… в этом плане, — она снова зажмурилась.        — Как ни стыдно, в таком возрасте и трахается с кем попало! С каким-то бандитом! Раскрасил рожу и портит девушек, как земля только таких сволочей носит! — старуха совсем разошлась и замахнулась на Улькиорру тростью.        Тот, не оборачиваясь, свободной рукой перехватил удар и, легко сжав кулак, переломил толстую алюминиевую трость, как спичку.        Старуха в ужасе замерла. Улькиорра медленно перевёл на неё тяжёлый взгляд, отчего та, охнув, попятилась.        — Не заставляй Орихиме нервничать, мусор.        Старуха икнула, судорожно закивала головой и с совершенно нестариковской прытью посеменила прочь по открытой веранде.        Иноуе застыла в полном шоке, мелко дрожа и прикрывая руками рот, а Улькиорра невозмутимо собрал пакеты с покупками, занёс их в квартиру, вышел, аккуратно взял ошарашенную девушку за плечи и завёл в дом.        — Я дома… — потрясённо протянула Орихиме по привычке.        Улькиорра взглянул на неё немного сердито:        — Я в курсе, — он указал на пакеты. — Насколько я понял, там есть продукты, которые могут испортиться при не надлежащем хранении. Что с ними делать?        Девушка подскочила, выходя, наконец, из ступора, спешно скинула обувь и, с криком: «Мороженое!», подхватила один из пакетов и поволокла его на кухню. Улькиорра собрал остальное.        Он злился. Злился глупо и недостойно, на всякий мусор, который почему-то имеет своё мнение и считает, что может его безнаказанно высказать. И, особенно, на женщину, которая позволила с собой так обращаться и приняла за истину ложные слова. Улькиорра не знал, как ещё объяснить её слишком эмоциональную реакцию. Кто эти люди для неё, что она не перечит их лжи, даже если речь идёт о ней самой? Почему, если для неё настолько важно, что о ней подумают посторонние, она не делает то, что они говорят, или хотя бы не отстаивает свои позиции?        Мучимый слишком сложными для него вопросами и сдерживаемой яростью, Шиффер отнёс пакеты на кухню и повернулся к хозяйке, прячущей заплаканное лицо за дверцей холодильника.        — Женщина…        — Прости меня! — она вдруг захлопнула холодильник и поклонилась ему, заставив замереть от неожиданности. — Я не должна была позволять довести себя до такого состояния, что тебе пришлось меня защищать!        — Защищать? — поражённо пробормотал Улькиорра.        Так вот как это выглядело, будто бы он её защищает. То есть, она может защитить себя и других в бою, но не способна противостоять бессильному мусору?        — Да, — она потупила взор и сжала руки на груди. — Я очень благодарна тебе за это, не знаю, что было бы дальше, если бы не ты. Хоть я теперь и очень переживаю за Цумуробу-сан, она ведь старая, и у неё слабое сердце.        — Переживаешь? — удивление и злость уже грозились прорвать стену невозмутимости бывшего Куатро. — За этот мусор, который беспочвенно оскорблял тебя?        Девушка совсем сжалась и забормотала бессвязные извинения.        Улькиорра вздохнул и прикрыл глаза. Спокойно, всему своё время.        — Женщина, ты сказала, что мы будем пить чай с цукатами и болтать, — спокойно произнёс он. Орихиме внимательно на него посмотрела и растеряно кивнула. — У меня к тебе накопились вопросы, я задам их за чаем.        Он сообщил это не терпящим возражений учительским тоном.        Орихиме моментально представила себя не подготовленной к экзамену школьницей, в слишком короткой юбке и блузке, расстегнутой как у Рангику-сан. И Улькиорру в лёгкой полупрозрачной рубашке, в очках и с указкой в руках. «Ты неправильно ответила на мои вопросы и будешь наказана, женщина».        Иноуе стремительно покраснела и спешно добавила в фантазию толпу зомби и Дона Канодзи. Отпустило.        — Что нужно сделать перед чаем? — Улькиорра окончательно успокоился, заметив на лице Иноуе знакомое мечтательное выражение. Если она больше не нервничает, то и ему не стоит.        — Да! — Орихиме бодро кивнула и побежала к пакетам. — Сначала надо разложить продукты, чтобы ничего не испортилось, затем переодеться в домашнее и помыть руки. Перед едой всегда надо мыть руки, — она полушутя пригрозила бывшему Куатро пальцем, на что тот серьёзно кивнул. — Потом надо приготовить ужин, поесть и можно пить чай.        — Приступим, — Улькиорра подал ей пакет с продуктами.        Они вместе разобрали покупки: Иноуе раскладывала продукты, подробно разъясняя, где что должно храниться и, по возможности, почему. Объяснить Улькиорре, почему соль надо хранить в банке в виде кота в синей кепке с конвертом в лапах, а сахар — в фиолетовой керамической собаке с косыми глазами, ей не удалось. Кофейные зерна в стеклянной ёмкости с надписью «Cucumber»* чуть не вызвали у самого исполнительного арранкара Эспады нервный тик.        Когда Орихиме, умывшись и переодевшись, вернулась на кухню, там её уже ожидал Улькиорра, прилежно восседающий на стуле с раскрытой перед ним «Основами кулинарии». Готовить девушке пришлось под строгим надзором зелёных глаз, а предложение помочь было сурово отклонено арранкаром с пояснением, что как только надзорщик отвернётся, кулинарная экспериментаторша точно что-нибудь учудит и устроит гигаю несварение.        Когда тушёное по всем правилам мясо с овощами и картошкой было готово, Орихиме вдруг решила проверить, сколько еды может влезть в арранкара. Поскольку Улькиорра сразу сообщил, что под его руководством у женщины получилось вкусное блюдо, она решила воспользоваться ситуацией и удовлетворить своё любопытство. Ответом на её невысказанный вслух вопрос «сколько?» стало — сколько есть. Орихиме подкладывала арранкару добавку, он её молча уминал, она добавляла ещё, он съедал и это. В конце концов, он чуть ли не в одиночку прикончил всю кастрюлю еды, которую сама Орихиме обычно растягивала на несколько дней, и вид при этом имел такой, что ему вообще-то всё равно, съесть в два раза больше или в два раза меньше, чувствовать себя при этом он будет одинаково.        Наконец посуда была убрана, в разномастных чашках дымился чай, а в старой пиале с узором из виноградных листьев горкой насыпаны имбирные цукаты. Орихиме внутренне подобралась, готовясь отвечать на сложные, каверзные вопросы.        — Почему для тебя важно мнение старухи? Она как-то влияет на твою жизнь?        — Эм-м, нет, не напрямую, — Иноуе сосредоточенно нахмурилась, полная решимости объяснить арранкару тонкости жизни в социуме, и что не реяцу красит человека. — Понимаешь, Улькиорра, люди живут все вместе, в обществе. И чтобы уживаться, нам приходится подстраиваться друг под друга и под общие правила.        — Среди этих правил — если молодая женщина по собственному согласию живёт с мужчиной, её необходимо оскорблять? — Улькиорра внимательно смотрел на девушку, пожёвывая цукат.        — Ну, не то чтобы необходимо, вообще-то считается не приличным оскорблять других и лезть в чужие дела, но она вполне может думать обо мне плохо.        — И какой это может нанести тебе вред?        Орихиме глубоко вздохнула. Сложно отвечать на вопросы, о которых сама никогда не задумывалась.        — Ну, она не поможет мне, если вдруг потребуется её помощь, одолжить соли, например.        Улькиорра нахмурился.        — То есть, ты вносишь коррективы в свои действия на случай теоретической необходимости одолжить у соседки соли? — он строго взглянул на неё. — Чушь.        Орихиме закусила губу. Чушь, причём редкостная.        — Ну, она будет косо на меня смотреть, когда мы будем встречаться на улице и… А, вот! — она оживилась, отыскав нужный аргумент. — Она расскажет другим, что я веду не подобающий образ жизни, и это может дойти до кого-нибудь важного, например, до моего будущего работодателя, и я не получу из-за этого хорошую работу!        Улькиорра задумался, припомнил речи Тоусена о морали, хитрые присказки Гина вроде: «Плюнь — и попадёшь в знакомого» и слова Айзена-сама о том, что никогда не знаешь, к чему могут привести случайности, и, в конце концов, кивнул, признавая довод Орихиме.        Девушка только хотела облегчённо вздохнуть, но не тут-то было.        — На основании того, что я сегодня видел и слышал вокруг, можно сделать вывод, что добрачные отношения вошли у современных людей в норму, — спокойно проговорил Шиффер, пригубив чай. — Почему тогда твоя соседка осуждает тебя?        — Ну, она старая женщина, раньше же быть с мужчиной до брака считалось очень позорным, — Орихиме закинула в рот цукат.        — Значит, это её оценки устарели, а не твои действия неверны, — подметил Улькиорра.        — Выходит, что так, — Иноуе сокрушённо склонила голову.        — Значит, изначальный вопрос не закрыт, — подытожил Улькиорра, требовательно глядя на соседку.        Девушка откинулась на спинку стула и тихонько запыхтела, собираясь с мыслями. На самом деле, Орихиме была доброй и милой по привычке, это было её личное проклятье, заставляющее прощать всех и вся. И, конечно же, на её жизненном пути попадались люди, пользующиеся её безответностью. Обычно с ними разбиралась Тацки-чан, но она всё-таки не всегда рядом, из-за чего с полубогиней регулярно случаются всякие неприятности.        — Я просто не умею решать конфликты, — неожиданно для самой себя произнесла Орихиме. — Мне сложно принять чью-то сторону, я всё время пытаюсь помочь всем и никому не причинить вреда.        — То есть, ты не стала спорить со старухой, чтобы не причинить вред её слабому сердцу?        — Ага! — Орихиме радостно жевала цукат. А что, звучит неплохо.        — А меня ты спасла, потому что не смогла выбрать сторону, или из-за стремления помогать всем подряд? — он вперил в неё горящий взгляд зелёных глаз.        Иноуе закусила губу. Рано или поздно пришлось бы отвечать на этот вопрос, в конце концов, он заслужил право знать, зачем ему сохранили жизнь, когда он уже, смирившись, умер. Только вот ответа она не знала.        Она отставила опустевшую чашку и прошептала:        — Я не знаю, Улькиорра…        Его лицо помрачнело. Не то чтобы он рассчитывал на внятный ответ, но ожидал хотя бы чего-то, что могло бы объяснить его существование. Должна быть причина, по которой он выжил, какая-то цель, опираясь на которую, он сможет идти дальше. Если не будет цели, то что же ему делать…        — Просто, если бы ты умер, это был бы конец, — раздался глухой голос, заставивший Улькиорру напряжённо вскинуться. — Ты сказал, умирая, — она зажмурилась, сглатывая подступающие слёзы, — что люди наконец начали тебя интересовать. Но если бы ты умер, то ничего бы так и не узнал и ничего не изменилось бы, а я так хотела, чтобы ты понял…        Её голос сошёл до шёпота и совсем затих. Она не решалась открыть глаза и взглянуть на него, совсем не готовая увидеть его реакцию. Орихиме вытащила его из небытия вопреки здравому смыслу и его собственному желанию просто потому, что не хотела, чтобы из-за неё кто-нибудь умирал, будь то друг или враг. И уж конечно, она ни на секунду не задумалась о последствиях, о том, как тяжко собрать из пепла тело и разум. Она тогда вообще ни о чём не думала, в её голове билась единственная мысль: «Не умирай из-за меня!»        — Меня устраивает.        Орихиме неверяще уставилась на Улькиорру. Он сейчас на самом деле это сказал, или ей почудилось?        Шиффер спокойно допил свой чай и отставил чашку.        — Если ты спасла меня, чтобы я смог понять эту вашу «душу», то такая причина меня устраивает. — Он был абсолютно невозмутим и, как казалось Иноуе, даже доволен. На её лицо помимо воли стала наползать глупая улыбка облегчения. — Мотивы, которые тобой двигали, мне, конечно, не ясны, но, скорее всего, связаны с твоим самоубийственным альтруизмом, — он поднялся с места, и девушка вскочила следом. — Рассчитываю на твоё содействие в этом вопросе.        — Конечно, Улькиорра! — она воинственно сжала кулаки и затрясла ими перед носом бывшего Куатро, явно намереваясь силой вдалбливать понятие «душа» в арранкарскую голову. — Я сделаю всё и…        — Давай без фанатизма, женщина, — он отвёл её руки от своего лица. — Формат бесед за чаем меня устраивает.        Девушка кивнула и счастливо заулыбалась. И готова была поклясться, что видела, как в ответ у Улькиорры дрогнул уголок губ.               Это сладкое забытье между сном и явью, когда тело ещё отказывается подчиняться только начавшему пробуждаться разуму. В состоянии полного комфорта в голову лезут разные невероятные мысли и фантазии, которые кажутся такими логичными и правильными, а через несколько минут полностью разрушаются о действительность утра.        В этом зыбком состоянии Ичиго чудилось, будто бы Пустой Зангецу вчера вечером велел ему взять с собой заживляющую мазь, с помощью которой бывший Секста Эспада трахнул богоубийцу в задницу. Подивившись сквозь рассыпающеюся дрёму такому бреду, Куросаки перевернулся набок и тут же был наказан колкой резью в заднем проходе.        Синигами поражённо распахнул глаза. Перед ним светилась барьером стена его комнаты, покрытая сине-серыми бликами зарождающегося раннего утра. Его положение указывало на то, что он в своей постели, голый, а исходящее со спины тепло и знакомая реяцу — что он в ней не один, и недавняя фантазия — не фантазия вовсе, а самая настоящая реальность.        «Радость-то какая, наш Король больше не девственник! — Пустой утёр несуществующую слезу. — Теперь ты стал настоящим мужчиной! — он деланно задумался. — Или женщиной, тебя ж выебали!»        Зангецу пакостно рассмеялся, разжигая в синигами волну удушающего стыда. Мало того, что он вчера по доброй воле отдался, пусть и бывшему, но всё же врагу, так ещё и сам его спровоцировал, прекрасно понимая, что тот не откажет себе в удовольствии нагнуть старого соперника. Теперь Куросаки вроде как не девственник, потому как секс у него был, и при этом он сам ни разу никого не трахнул. И что теперь со всем этим делать?        Ичиго подавил панику и попытался успокоиться. Он сам этого захотел и последствия примерно осознавал, значит, нечего тут разводить трагедию из-за потеряной невинности, как девка какая-то, а уравнять счёт.        Куросаки был человеком действия и, приняв не совсем ещё понятное ему самому решение, аккуратно перевернулся на другой бок, игнорируя новый укол боли в самом интересном месте. Вот он лежит, наглая рожа. Спит голый на спине, прикрыв ладонью живот, с таким видом, как будто не он тут вчера отсасывал и терзал ни в чём не повинную задницу одного рыжего синигами. Почему-то голый нелюдь под боком вызывал в Куросаки куда меньше паники, чем следовало. Словно так и должно быть изначально, а все их ожесточённые сражения раньше были лишь сублимацией истинного желания. Внутри тревожно скреблось неприятное осознание, что герой вопреки своим принципам вступил в связь не по любви, а из-за обыкновенной похоти, да ещё и с парнем, если так можно назвать арранкара. Было обидно за самого себя и немного противно, но деланого не воротишь. Сейчас одна мысль о том, что можно как угодно прикасаться к Сексте Эспада, почти без риска остаться осмеяным и без руки, простреливала от макушки до живота неверящим возбуждением.       Ичиго задумался над тем, как бы уломать гордую Пантеру поменять позиции. На то, что он согласится подставиться по доброй воле, надежды не было. Изнасилование Куросаки отмёл как отвратительную мерзость и, вообще, заткнись с такими идеями, поганка белобрысая! Самая стыдливая часть временного синигами, упорно пытающаяся взять над ним верх, призывала забить, забыть и надеяться, что бывший Секста вчерашним опытом удовлетворится и повторять не захочет. Мысль была соблазнительной, но больно била по гордости и самолюбию, а потому была категорически отвергнута.        Ичиго стал осматривать при свете первых солнечных лучей поджарое тело соседа по кровати в поисках подсказки, как же бравому защитнику всех и вся восстановить свою мужскую гордость. И почти сразу нашёл. Хоть физиология арранкаров и людей кардинально различается, кое-что общее у них всё-таки есть. Утренний стояк, например. Куросаки облизнулся, запихнув подальше стыд и страх, и решительно настроился на реванш.        Гриммджо проснулся от неожиданно резкой волны возбуждения. Он распахнул глаза, но из-за новой вспышки удовольствия не смог сфокусировать взгляд. Судорожно выдохнув, он посмотрел вниз и застонал в голос. Его вставший член во рту у Куросаки.        Ичиго неумело, но старательно водил губами по стволу, пытаясь скопировать вчерашние движения Гриммджо и всё то, что когда-либо видел в порно. Партнёр проснулся почти сразу, и Куросаки поднял на него горящий взгляд, вызывая новый стон.        Гриммджо вцепился пальцами в рыжие вихры и подался вперёд, замычав сквозь сжатые зубы и зажмурившись.        Арранкар двигал бёдрами, больно дёргал за волосы и глухо стонал, моментально возбуждая партнёра. Тот со стыдом отмечал, что невероятно заводится от ощущения чужой плоти во рту и от такой горячей реакции Гриммджо. Ичиго, не переставая водить губами и языком по члену, взял заранее припасенную мазь, выдавил побольше на пальцы и стал аккуратно вводить один в сжатое кольцо мышц. Джагеррджак в ответ только охнул, но сопротивляться не стал. Куросаки добавил ещё один палец и принялся размеренно разрабатывать, не переставая работать ртом и слегка потираясь собственным возбуждённым членом о смятую постель.        Его пальцы уже свободно двигались в заднем проходе, а член во рту стал твёрдым как камень. Ичиго отпустил его, вырывая из груди любовника разочарованный стон, прижался к тому всем телом и, взглянув совершенно тёмным от жгучего возбуждения взглядом, сипло произнёс:        — Позволь мне, Гриммджо…        Тот посмотрел на него сквозь полуприкрытые ресницы и молча развернулся, вставая на колени.        Ичиго заколотило. Он выпрямился, дрожащими руками поспешно размазал по своему члену мазь, гулко сглатывая слюну, приставил головку ко входу и аккуратно качнул бёдрами. И тут же до боли вцепился арранкару в бёдра. Всё тело словно прошибло током. Головку внутри горячего нутра сжало живым пульсирующим теплом, вырывая из груди хриплый стон. Куросаки стал аккуратно толкаться внутрь, от узости было и сладко, и больно, и жарко, и кружилась голова. После нескольких толчков он наконец смог почувствовать своего партнёра и сразу понял, что что-то не так.        Спина Гриммджо была как-то странно напряжена, он резко вдыхал носом от каждого толчка и крепко сжимал зубы так, что выступали желваки. Во всей его позе, в дыхании было что-то чуждое, отстранённое. Куросаки, не прекращая толчков, стал оглаживать его спину, бока, плечи. Ухватившись покрепче за бёдра, он плавным движением вошёл до конца, глухо застонав в унисон с любовником.        Размеренно покачивая бёдрами, синигами склонился над Гриммджо и стал беспорядочно целовать и покусывать напряжённую спину, плечи, одной рукой мягко массируя его член, другой оглаживая, слегка царапая грудь и подрагивающие мышцы пресса.        — Гриммджо… Гриммджо… — без остановки шептал он, обжигая горячим дыханием.        Под настойчивыми прикосновениями тело в его руках расслаблялось, судорожные выдохи сменились на тихие стоны. Джагеррджак начал подаваться назад, на встречу размеренным толчкам, сбивая, принуждая ускорить ритм.        — Не могу больше… Гриммджо… Так хорошо…        Он ещё раз протяжно провел зубами по спине арранкара, коротко поцеловав место укуса, выпрямился и стал стремительно наращивать темп.        Ичиго сбивчиво, хрипло стонал, до крови вцепившись пальцами в чужие крепкие бёдра. Гриммджо обхватил собственный член и принялся торопливо дрочить, не в силах устоять в таком положении, уткнулся лицом в постель, вцепившись свободной рукой в простынь. Беспорядочные хриплые ругательства заменяли ему стоны.        Он оглушительно кончил, когда Ичиго со всех сил толкнулся внутрь, сорванным голосом выкрикивая его имя.        Они повалились на кровать, тяжело дыша, и попытались принять нормальное положение. Барьер над ними исходил трещинами от выбросов реяцу, сердито гудел, но держался.        — Гриммджо… — Ичиго всё ещё задыхался.        — Признания в любви и комментарии по поводу моей задницы оставь при себе, — голос Гриммджо был почти ровным.        — Нет… просто… — он сосредоточенно замолчал, болезненно нахмурившись и явно тщательно подбирая слова. Джагеррджак напрягся.        В их, так называемых, отношениях взаимная привычка говорить друг другу в лоб всё как есть, без заботы о чувствах и последствиях, полностью устраивала обоих. Так они выяснили о самих себе много интересного и полезного, и то, что Куросаки вдруг решил думать, прежде чем говорить, серьёзно напрягало, о чём Секста тут же сообщил.        — Харе сопли жевать, говори, что не так.        Ичиго взглянул на него как-то виновато.        — Гриммджо, у тебя был… плохой опыт?        Джагеррджак поражённо уставился на него. Носатые меносы, как он это делает? Дурак дураком, а иногда прям как в душу смотрит. Пантера отвернулся и хмуро буркнул единственное: «Был».        Ичиго зажмурился, ощущая, как его с головой накрывает волна омерзения и ненависти к самому себе. Он почувствовал себя таким жалким и мерзким, что хотелось не просто отмыться — утопиться в ледяной воде.        Гриммджо взглянул на сжавшегося рядом с ним рыжего паренька и тяжко вздохнул. Такой моралист, как он, после таких откровений может и импотентом стать. Он одним движением обхватил подрагивающего синигами за плечи, сгрёб в охапку и прижал к себе. Куросаки поражённо замер, уткнувшись носом в пахнущую потом и постелью грудь.        — Был плохой опыт — стал хороший, так что не забивай голову всякой хернёй, у тебя и так там одно дерьмо.        Утешитель из Гриммджо был такой же, как из Йоруичи монашка, но для Ичиго это было в самый раз. Он сразу ощутил, как отпускает колючая гадливость, а на её место приходит намного более уместная тягучая расслабленность. Куросаки потёрся носом о гладкую кожу, чуть прикусил и обвился всеми конечностями вокруг крепкого тела своего недавнего врага. Тот только хмыкнул в ответ, потираясь подбородком о жёсткие рыжие волосы.        Света в комнате становилось больше, с улицы стали доноситься первые звуки начинающегося дня, а двое всё лежали в объятиях друг друга и думали, каждый о своём.        Гриммджо размышлял над тем, что же побудило его поддаться богоубийце. Не то чтобы он был сильно против, в пассивной позиции тоже было своё особенное удовольствие, да и опыта у него было полно, просто это было немного не в его характере. Но что-то было в карих глазах синигами, когда он произнёс те слова. Не желание обладать или подавлять, скорее, быть на равных. Джагеррджак давно уже считал богоубийцу равным себе и даже сильнее, и то, что они сравнялись ещё и в постели, было вполне логично. Ну, настолько, насколько вообще может быть логичной сексуальная связь между принадлежащим к разным мирам непримиримыми врагами.        А Ичиго пытался понять, изменятся ли теперь их отношения с Гриммджо. Здравый смысл и опыт подсказывали, что нет. Скорее всего, к их нездоровому общению добавится жаркий секс, граничащий с увечьями. Куросаки был уверен, что Секста сам не понял, почему сейчас уступил, и во все последующие разы свою позицию придётся отвоевывать с кровью и, возможно, с оружием. В расслабленном после оргазма разуме всё произошедшее вдруг стало выглядеть не так страшно: в конце концов, их миры сейчас в союзе, вполне возможно что и они двое смогут прийти к соглашению, Куросаки и не такие чудеса умудрялся совершать.        — Эй, — Ичиго приподнялся на локтях и хитро заглянул в голубые глаза. — Ты сказал, что опыт хороший, значит, я хорош в постели.        Гриммджо громко фыркнул, закидывая руки за голову.        — Сойдёт для девственника, — он покровительственно потрепал рыжую макушку.        — Тут практика нужна, — произнёс Ичиго с видом знатока        — Вот и практикуйся на собственной заднице, — парировал Джагеррджак.        — Так нечестно! Давай по очереди!        — Это тебе не машинки в песочнице катать, дебила кусок, — Гриммджо начал подниматься с постели, болезненно хмурясь.        Куросаки фыркнул и полез следом, а встав на ноги, тут же свалился на одно колено от резкой боли в заднем проходе.        — И как я ходить буду? — ошарашено вопрошал временный синигами. — Меня же отец прибьёт!        — Не мои проблемы, — беззаботно отозвался арранкар, надевая трусы. Ичиго с удовлетворением отметил, что его тоже слегка потряхивает, а походка сбивается.        — Я тебе ещё отомщу, хренов извращенец, — синигами принялся поднимать себя по стеночке, дабы добраться до шкафа и одеться.        Уже одетый в мятую домашнюю одежду, Гриммджо коварно прищурился и сделал партнёру подсечку. Он вышел из комнаты абсолютно довольный собой, с треском разломав хрупкий барьер, под заливистые маты плюхнувшегося на многострадальную пятую точку богоубийцы.        Если придурок решил, что после случившегося между ними что-то изменится, то он крупно ошибался. Пусть сам Гриммджо уже не был в этом так уверен.               Строчки прыгали, раздваивались и рассыпались на пиксели. Ичиго протёр глаза, ещё раз попробовал сфокусировать взгляд на мониторе, показывающем ему страницу из краткого курса введения в хирургию, но всё было тщетно. Мозг устал после тяжёлого дня: первый секс с утра, преодоление «интересной» походки, пинки от отца, двухчасовое ознакомительное занятие в колледже и экскурсия, а теперь ещё и дополнительная литература перед началом семестра. Впечатлений целый вагон, а бедный синигами с начала войны не отдохнул ни дня. А ведь надо ещё квартиру найти, переехать в неё, перетащив с собой бывшего Сексту Эспада и оставив тут сердобольных родственников. Куросаки сложил на столе руки и уткнулся в них головой. И с заработком надо что-то делать, на одну стипендию едва ли удастся прокормиться двоим проглотам, а ведь ещё надо платить аренду, одеваться и ещё всякое.        Тут Ичиго зачем-то вспомнил, как сегодня покупал в аптеке лубрикант. Своими алыми щеками и ещё более хмурым, чем обычно, взглядом он напугал бедную девушку-фармацевта до икоты. А когда она дрожащим голосом перечисляла виды смазок, с разными вкусами и эффектами, лицо синигами становилось всё краснее, глаза всё круглее, а икота у девушки сильнее. Наконец, при упоминании лубриканта с ароматом клубники, Куросаки не выдержал и в ультимативной форме потребовал выдать ему самую обыкновенную, ничем особенным не отличающуюся, смазку известного брэнда. Бедная девушка так торопилась спровадить сердитого клиента, что чуть не забыла взять с него деньги. Хорошо хоть Гриммджо рядом не было, а то б синигами точно сквозь землю со стыда провалился.        Ичиго со скрипом повернул голову и посмотрел на арранкара из-под полуприкрытых век. Джагеррджак лежал на его кровати, уткнувшись в толстенную книгу, слегка постукивая по обложке пальцами в такт музыке в наушниках.        «Ичиго, — в голове синигами вдруг раздался низкий голос. Куросаки напрягся. Старик Зангецу редко давал о себе знать и, когда такое всё же случалось, богоубийца всегда внимательно прислушивался к советам воплощения сил квинси. — Он читает книги на разных языках», — и замолк.        Сонный мозг Куросаки лихорадочно заработал. Гриммджо знает несколько языков, это точно можно как-то использовать, но как?        «Воу-воу, Король, ты потише думай!» — Пустой закачался будто под порывами ветра.        Ичиго поднялся и подошёл к кровати. На обложке книги в руках Гриммджо были надписи вроде как на французском, ещё пара книг на прикроватной тумбочке вроде как тоже на латинице, а одна с какими-то неизвестными закорючками, похожими на арабскую вязь.        Куросаки пнул арранкара по коленке.        — Чё надо? — тот нехотя вытащил из ушей затычки.        — Гриммджо, сколько языков ты знаешь?        — Хрен знает, много, — бывший Секста пожал плечами.        — В смысле? — не понял Ичиго. — Ты не знаешь, сколько знаешь языков? Как так?        Гриммджо скорбно вздохнул, закрыл книгу, заложив страницу читательским билетом, и сел на кровати с видом ненавидящего детей дядюшки, к которому пристаёт с вопросами малолетний племянник.        — Уэко Мундо — единый мир, там нет разделения на нации, как здесь. Пустые сливаются в гиллиана вне зависимости от национальности, возраста, пола, веры и личных предпочтений. Став арранкарами, некоторые особо умные, — он указал на себя жестом «Кто здесь главный красавчик!», — научились получать доступ к знаниям и опыту душ, из которых состоят, игнорируя их личный опыт.        — Круто! — пробормотал Куросаки, восхищенно взирая на Сексту. — А Улькиорра тоже так может?        — Конечно, все в Эспаде так могли, и даже некоторые фрасьёны.        — Гриммджо, — Ичиго с торжественным видом положил руку ему на плечо. — Я нашёл тебе работу!        — А на хрена же она мне? — поинтересовался тот, сбрасывая руку синигами и вновь устраиваясь с книгой.        — На жратву и квартиру нужны деньги, моей стипендии на двоих не хватит, — Куросаки вернулся за компьютер и застрочил по клавиатуре.        Джагеррджак досадливо цыкнул, но спорить не стал. О том, что в этом мире всё завязано на деньгах, он уже догадался, и зависеть от Куросаки даже в такой, как ему казалось, мелочи никоим образом не хотел.        — Отлично, нашёл площадку для вольных переводчиков, — Ичиго сосредоточенно уставился в монитор. — Глянь, твоё имя так пишется на латинице?        Гриммджо поднялся со стариковским пыхтением и наклонился над синигами.        — Ага.        — Теперь надо отметить языки, — Куросаки защелкал мышкой. — Английский, французский, испанский. Немецкий?        — Saugen eine jungfräuliche ficken, ** — невозмутимо произнёс Секста.        У Куросаки защекотало внизу живота. Он гулко сглотнул.        — Китайский?        — Только традиционный, без понятия, что значит «упрощённый язык», — он присмотрелся к тексту на мониторе.        — Португальский?        — Eu não sei o fígado cortar ou rasgar a garganta, *** — вкрадчиво произнёс Гриммджо ему прямо в ухо.        — Гарганта! — обрадовался Ичиго, услыхав знакомое слово, и облизнулся.        — Molodets, polutshish vkusnij ledenets, — он потрепал стремительно краснеющего парня по загривку, чуть царапая ногтями. — Это русский, отмечай.        — Немецкий мне больше понравился, — признался тот, поёрзав. В джинсах становилось тесно.        — Ich habe bemerkt, **** — промурлыкал Гриммджо, запуская руки под футболку Куросаки.        Тот изогнулся, развернулся на стуле, поворачиваясь лицом, напрочь забывая об анкете.        — Блять, Гриммджо, задница ещё болит, — почти отчаянно протянул он, жадно шаря руками по чужому телу. Внезапный полный доступ напрочь выбивал из головы все мысли.        Джагеррджак оторвался от вылизывания его шеи, насмешливо ухмыляясь.        — А тебя ещё многому нужно учить, маленький синигами.        Куросаки рыкнул и, вцепившись в его горло стальной хваткой, впился в губы злобным поцелуем.        — Я теперь даже не знаю, что больше хочу в тебя засунуть: член или меч, — Ичиго ухватил арранкара за плечо и со всех сил кинул на кровать, бросаясь сверху.        Гриммджо прижал его к себе, потёрся всем телом, вырывая первый тихий стон.        — Ну, как говаривал старина Зигмунд, ***** — мурлыкал он низким, хриплым голосом, стягивая с парня футболку и покусывая загорелую кожу. — Sword ist ein Phallussymbol, also kein Unterschied.*******        Куросаки снова застонал и принялся стягивать с арранкара штаны.        Ему определённо необходимо выучить немецкий.               Улькиорра сидел на низком диване в своей комнате-гостиной и держал в руках книгу о демонах, написанную в середине шестнадцатого века каким-то испанским инквизитором. Он уже в третий раз перечитывал описание очередной твари «с шерстью смоляной, с когтями, рогами и крылами, вида скорбного и хвостом, аки плетью» и испытывал смутные сомнения, так как эту книгу порекомендовал ему мальчишка-квинси. Из раздумий над природой своих сомнений Шиффера вывел звонок мобильного телефона. Он выудил из кармана домашних штанов противно пиликающий аппарат и присмотрелся к экрану, на котором красовалась надпись «Рыжий синигами» и пиксельная клубничка. У Йоруичи явно всё в порядке с чувством юмора, надо будет обратить внимание, как она зашифровала в его телефоне остальные контакты.        Куатро нажал на кнопку с зелёной трубкой и поднёс телефон к уху. Вроде всё правильно сделал.        — Алё? — позвали из динамика.        — Куросаки Ичиго, — к такому способу общения, когда собеседник тебя не видит, надо ещё привыкнуть.        — Я в курсе, — хмыкнули на той стороне. — Улькиорра, я нашёл тебе работу, будешь тексты переводить с разных языков за деньги. Согласен? — Улькиорра кивнул. Он как раз задумывался над этим вопросом, но, не зная механизмов функционирования этого мира, ничего путного надумать не смог. — Эй, Улькиорра? Ты там завис, что ли, или не понял, о чём я?        — Что тут может быть непонятного? Согласен.        — Ладно, тогда я распечатаю тестовое задание и занесу тебе завтра.        — Понял, — произнёс Улькиорра и нажал на отбой.        Одной проблемой меньше. Поблагодарить, что ли, Куросаки? Да нет, глупости какие.        Шиффер отложил книгу и поднялся. Следует сообщить новости соседке. Орихиме пришла примерно полчаса назад, засыпая на ходу, скрылась в своей комнате и затихла. Бывший Куатро неслышным шагом выскользнул в коридор и заглянул за соседнюю полуприкрытую дверь. Девушка лежала на своей постели на животе в позе морской звезды и, кажется, спала. Из одежды на ней было только трусы и домашняя свободная футболка. Острый глаз Улькиорры легко различал в синих вечерних сумерках витиеватую надпись «Tuesday»******* на светло-зелёных трусах. Он раздражённо поджал губы. Сегодня была пятница. Эта женщина словно нарочно делает всё как угодно, только не так, как надо, даже в таких мелочах. И теперь Шиффер уже не мог с ходу сообразить, веселит его её суетная непосредственность или раздражает.        Орихиме немного поворочалась во сне, и Улькиорра вдруг обратил внимание на то, какая на самом деле аккуратно круглая у неё попа. Ощущая колкую щекотку внизу живота, он прошёл в тёмную девичью комнату и остановился над постелью, задумчиво разглядывая стройную фигурку спящей девушки. Щекотка усилилась, и Улькиорра протянул руку к её бедру, но почему-то остановился на полпути. Ему хотелось провести ладонью по нежной коже, ощутить тепло и гладкость, но что-то его останавливало. Шиффер продолжал стоять с протянутой к полуголой девушке рукой, никак не решаясь взять то, что лежит прямо перед ним. Ему казалось, что стоит к ней прикоснуться и что-то сломается, безвозвратно рассыплется в пепел. Непонятно что именно, но он точно что-то потеряет, если нарушит ту границу, в которую сейчас уперлись его пальцы.        Иноуе опять завозилась во сне, и Улькиорра поспешно отдёрнул руку.        — Улькиорра? — она взглянула на него из-под длинных ресниц подернутыми пеленой ещё не до конца отступившего сна глазами. — Ты что-то хотел?        «Тебя», — вдруг пронеслось в его сознании, чуть не заставив Куатро вздрогнуть.        — Женщина, я всё понимаю, это твой дом, но ты хотя бы закрывай дверь, — ему внезапно стало весело. Хотеть эту рыжую нелепость? Вот уж вздор.        Девушка пару раз моргнула, окончательно просыпаясь, перевела взгляд на свои голые ноги и молниеносно, Улькиорра даже заподозрил её в использовании сонидо, завернулась в тонкое одеяло до самых кончиков заалевших ушей.        — Я это по привычке, Улькиорра! — она приняла твёрдое решение до конца жизни не высовываться из-под этого одеяла.        — Я не против, — он оставался невозмутим, но Орихиме вдруг показалось, что на его лицо набежала какая-то лукавая тень. — Это ты говорила, что между мужчиной и женщиной должна быть дистанция.        — Н-не против?        — Ты красива, — он отвернулся и безразлично пожал плечами. — Если будешь перемещаться по квартире в таком виде, мне это доставит эстетическое удовольствие.        Иноуе вдруг стало слишком жарко под тонким летним одеялом.        — Я н-не думала, что тебя такое интересует.        — Зря, — он обратил на неё слабо горящие зелёным в вечернем сумраке глаза. — Я Пустой, а пустые суть звери. Конечно, я довольно далеко ушёл от них в своём развитии, но всё равно инстинкты в моих мотивах занимают одну из ведущих ролей.        Орихиме понятливо закивала головой, ощущая, как от стыда, страха и какого-то сладкого предвкушения становится тяжело дышать.        — И что теперь делать? — она понятия не имела, о чём спрашивает, но больше ничего ей в голову не приходило.        Улькиорра чуть склонился над ней. Лукавая тень на его лице уже зажгла тёмный огонёк в глазах.        — Оденься, женщина.        Орихиме резко выдохнула, ощущая, как по телу пробежала волна разочарования.        Шиффер спокойно выпрямился и неспешно прошёл к выходу.        — Я заходил сообщить, что Куросаки нашёл мне работу переводчиком. — Всё ещё ошарашенная девушка только кивнула. — И ещё, — уже на пороге он обернулся и невозмутимо взглянул на смущенную хозяйку квартиры. — Сегодня пятница, — и вышел, прикрыв за собой дверь.        Орихиме с тихим стоном накрылась одеялом с головой. Ей было жарко и стыдно за свою безалаберность, совершенно непозволительное для невинной девушки поведение и надетые в спешке утра трусики с неподходящей надписью. Хорошо хоть с эмблемой Бэтмэна не нацепила, Улькиорра пришёл бы в восторг. Орихиме сжалась и уткнулась лицом в смятую постель. Ей было так плохо, что она даже не смогла представить восторженного Куатро.        Сегодня у неё был тяжёлый день. Она прошла тестирование и собеседование в колледж кулинарных искусств, помимо этого, абитуриентам провели экскурсию по заведению. Орихиме ужасно переживала из-за теста, ведь из-за войны у неё не было времени на подготовку. Но на собеседовании круглощёкая женщина-экзаменатор сообщила, что с её оценками и рекомендациями из школы девушку примут в любом случае, а тест — просто формальность. Другие преподаватели колледжа заинтересовались, почему же столь блестящая выпускница выбрала такое малопрестижное заведение. Иноуе пролепетала в ответ, что кулинария — её страсть и то, чем бы хотелось заниматься в дальнейшем. Преподавателей это удовлетворило, и они ободряюще сообщили смущённой будущей студентке, что те, кто любят своё дело, становятся профессионалами, а профессионализм, как правило, приносит с собой хороший доход.        Этот вопрос ей уже задавали. После заполнения школьных выпускных анкет, четверых друзей вызвали к директору для разбора полётов. Куросаки и Исида были лучшими выпускниками этого года, а Садо и Иноуе в десятке лучших, и руководство школы было очень недовольно, что они остаются в их захолустье, а не едут прославлять родной город в университеты Токио.        Ясутора лаконично ответил, что в учёбе более не заинтересован. Орихиме лепетала про любовь к готовке и дорогую жизнь в столице. А у Ичиго и Урью были наготове отмазки про семейный бизнес.        На самом же деле, правду говорил только Чад, который собирался вплотную заняться спортом. Куросаки оставался в городе из-за слов хмурого рогатого синигами из двенадцатого отряда о том, что сила духовно обогащённой земли, на которой стоит Каракура, будет постепенно увеличиваться в течение, как минимум, ближайших десяти лет, прежде чем достигнет своего пика. Естественно, всё это время, а потом на протяжении всего периода спада духовной силы, несчастный город будет эпицентром всех мыслимых и немыслимых сверхъестественных катаклизмов. Не в характере временного синигами оставлять защиту семьи и родного города на других, поэтому он, не раздумывая, решил остаться. Исида остался в Каракуре из-за нежелания оставаться в стороне от грядущих событий, да и безумная жизнь столицы его совсем не прельщала. А Иноуе не хотела расставаться с друзьями и, в первую очередь, с Курасаки-куном. Для неё уехать в другой город означало раз и навсегда поставить точку в их романтическом сближении.        Со всеми этими воспоминаниями, переживаниями и размышлениями, уставший от напряжения войны разум девушки не справлялся с бодрствованием, и по прибытии домой просто забыл напомнить обладательнице, что в доме она теперь живёт не одна. Её сил хватило лишь на то, чтобы аккуратно повесить на вешалку платье, чтобы не помялось, да плюхнуться на кровать. Футболку Орихиме на себя натянула только потому, что обнаружила её скомканной под подушкой.        Иноуе предстала перед своим бывшим стражем почти голой, фактически спровоцировала пустого, а когда он не поддался, то почувствовала себя разочарованной. Чего она ожидала? Неужели того, чтобы он набросился на неё? Девушка обхватила себя за плечи. У неё было ощущение, что её предало собственное тело, причём бесцельно, просто чтобы поиздеваться. Ведь если бы Улькиорра на самом деле поддался своему инстинкту, Иноуе стала бы сопротивляться, а на всплеск её перепуганной реяцу сбежались бы все защитники Каракуры с оружием наперевес.        Орихиме решительно растерла ладонями всё ещё румяные щёки. Это всё гормоны, весна и усталость. Она хорошенько отдохнёт, привыкнет к своему соседу, и смущаться будет только рядом с Куросаки-куном. Полубогиня выдохнула, делая над собой усилие, чтобы поверить в эти мысли. Другого выхода для себя она не видела.