Принц Оробас

Парень хрипло замычал и в который раз перевернулся с одного бока на другой. Его лицо с застывшей мучительной гримасой блестело от пота. Пальцы сжимали одеяло до треска материи. Юноша отчаянно искал поддержки со стороны, погружённый в страшные сновидения. Наконец ему удалось вынырнуть из воображаемого мира. Бэкхён приподнялся на кровати, потёр лицо руками, стирая льющийся с висков пот, и приложил к груди руку, призывая своё сердце успокоиться. — Бесовщина какая-то, — запыхавшись, произнёс он и перевёл свой взгляд на распахнутое окно: Англия ещё была погружена в сумерки. Двадцатый день графа Бёна мучили кошмары. Каждую ночь во сне к нему приходила некая сущность, чьи глаза светились кровавыми гранатами. Первый подобный сон он видел на следующий день после того, как его спас Чанёль. Вероятнее всего, дело было в потрясении, которое в тот день пережил юноша. Он надеялся, что вскоре кошмары исчезнут, но прошёл почти месяц, а он продолжал видеть один и тот же сон. Бэкхён встал с постели и с босыми ногами дошёл до стола, где лежали его карманные часы. Напольные мастер так и не починил: стрелки больше недели назад застыли на двух тридцати четырех. Его круглые серебряные часики с гравировкой, подарок брата на восемнадцатилетние, всегда были точны и показывали в данный момент пять часов утра. Засыпать сейчас — бесполезно, поэтому Бэкхён решил немного пораньше устроить утреннюю прогулку на жеребце. За две недели Бэкхёну, не без помощи Чанёля, удалось приручить Оробаса. Тот беспрекословно его слушался. С того момента, когда мужчина спас Бэкхёна, конь никогда не вёл себя подобным образом. Поэтому Бэкхён влюблялся в него всё больше. Родители как-то пошутили, что ему стоит обручиться со своим скакуном. Если бы они знали, насколько недалеки были от истины, ведь их сын предпочитал представителей сильного пола. Наспех одевшись и натянув на ноги сапоги для верховой езды, Бэкхён спустился к конюшням. Он подумал, что сначала немного подкормит своего любимца яблоками и морковью, поэтому прихватил с собой небольшую корзинку. — Сегодня ты рано, — Чанёль тоже уже стоял на ногах и приветливо улыбнулся графу. Всё-таки юный граф оказался не справедлив в своих суждениях по отношению к новому груму. Чанёль оказался не таким плохим, как себе представлял Бэкхён. Он действительно не стал рассекречивать тайные вылазки Бэкхёна с братом. Даже больше: он активно помогал им оставаться незамеченными в конюшнях, как можно дольше, умело отвлекая слуг, чтобы Чонин и Бэкхён успели скрыться в замке. Бэкхён заметил в руке грума жесткую щетку. Значит, чистил до этого лошадей. Его неизменная белоснежная рубашка успела прилипнуть к взмокшему от усердного труда телу, позволяя увидеть немного больше, нежели стоило бы: просвечивавшие через тонкий хлопок темные соски и развитую мускулатуру с высеченными, словно из камня, кубиками пресса. Бэкхён гулко сглотнул. Через неделю пребывания Чанёля в их замке юноша осознал, что его непреодолимо влекло в сторону мужчины. Чанёль был слишком красив. Его мужественная красота привлекала многих. Бэкхён возмущенно наблюдал за тем, как все служанки, переметнулись в «круг обожателей Пак Чанёля», а раньше они так же смотрели на него. Но он их понимал. Такой привлекательный молодой человек не мог не быть достойно оцененным. Однажды даже сам глава семейства Бён, цокнув, признал, что их новый грум имеет стать и породу. Тогда-то Бэкхён и сравнил Чанёля с Оробасом. Оба — дикие, необузданные, до невозможности прекрасные. Они пленили похлеще чаровниц. И Бэкхён совершенно терялся, не знал, что должен был с этим делать. — Бэкхён, ты сегодня крайне задумчив, — подметил Чанёль и сделал пару шагов по направлению графа, положив руку на плечо юноши. — С тобой всё в порядке? Бэкхён за всё время с их тайного договора привык, что тот обращался к нему на «ты», пока они были наедине. Это был их маленький секрет. Из-за которого юноша чувствовал себя особенным. Появлялось желание улыбаться без повода. И Чонин словно понимал это. Он никогда не встревал в разговоры, которые вели Бэкхён с Чанёлем. А его брат иногда извинялся, чувствуя за собой вину, ведь уделял в конюшне большую долю времени вовсе не Чонину. Но тот воспринимал это достаточно спокойно, отпускал шутки, что в свой день рождения Бэкхён получил совершенно другой ценный подарок, а не Оробаса. И Бэкхён мешкался с ответом, сгорая от постыдной правды. Потому что он действительно не мог ничего с собой поделать, испытывая симпатию к Чанёлю, который его, при всей этой тяге, продолжал раздражать. Потому что никто ещё, помимо брата, не смел вести себя с ним подобным образом, заставляя чувствовать зелёным юнцом. — Кошмар приснился, — юноша сам не понял, для чего рассказал об этом мужчине. Чанёль лишь кивнул и предложил Бэкхёну угостить Оробаса, который, кажется, только этого и ждал. Конь различал людей и мог точно понять, что пришел его хозяин. Поэтому вытягивал из стойла морду и уже приоткрывал пасть в ожидании вкусненького. — Ну точно большой черный пёс, — выдал смешок Бэкхён, вынимая из корзинки красное яблоко и протягивая его животному. Его тревоги отступали рядом с Оробасом. Тот был его щитом, отражающим все невзгоды и страхи. Бэкхён чувствовал себя в безопасности. Когда в корзинке не осталось ни кусочка яблока и моркови, Чанёль помог закрепить седло на коне и вывести во двор. Начало светать. Ещё блеклый ободок солнечного диска показался из-за горизонта. Бэкхён взглянул на небо. Назревала теплая безоблачная погода. Только граф уселся на животном, как услышал приближающийся цокот копыт. С ним поравнялся Чанёль на серой лошади из кабриолета, Дымке. — Я хотел бы прогуляться с тобой, — грум изъявил свое желание сопроводить Бэкхёна. Юноша только безразлично пожал плечами. Они не в первый раз выезжали вместе и скакали верхом вокруг замка. Нередко делали небольшую остановку в поле, лежали, вдыхали свежий воздух и запах травы и ловили тёплые солнечные лучи. Впервые за несколько лет Бэкхён в такие минутки отдыхал душой. И был ли виной находящийся рядом грум — он терялся с ответом. Бэкхён вновь затеял небольшое соревнование: кто первым окажется у границы их владений у большого клена с высеченной на столбе заглавной буквой их фамилии рода, тот будет освобожден от чистки лошадей. Сначала он радостно смаковал победу, вырвавшись вперед, но его радость не была долгой, в каком-то десятке метров до финиша, Чанёль обогнал его. — Так нечестно. Почему престарелый конь способен обогнать молодого арабского скакуна?! — возмутился Бэкхён. — Оробас точно уступает тебе! На что Чанёль только заливисто рассмеялся. Он первым спрыгнул с лошади и привязал её к стволу клена, после помог с этим и Бэкхёну. Тот по-детски обижено топнул ногой и скрестил на груди руки. — Не всё потеряно, Бэкхёна. У тебя есть шанс отыграться. Давай на перегонки вот до того пугала, — он махнул рукой в сторону столба в центре поля с душистой горчицей. И молодой отпрыск графа Бёна не медля согласился. Даже не дождавшись сигнала Чанёля о начале гонки, сразу стартанул к пугалу. — Ах, ты мелкий проныра, — услышал он позади голос грума. Кажется, ему удалось оторваться от того на приличное расстояние. В этот раз победа точно будет за ним! Ветер приносил приятный аромат лаванды. Бэкхён продолжал нестись что есть мочи к цели. Но у грума было одно значительное преимущество — длинные ноги. А ещё он был в отличной физической форме. Поэтому Чанёль успел поймать графа прямо у соломенного человечка, обхватив обеими руками за пояс охающего от внезапности Бэкхёна, но тут же оступился. И молодые люди кубарем покатились по мокрой от росы траве. Звонкий смех Бэкхёна, словно колокольчик, разносился по просторам графской территории. Он жмурился от солнца и жадно вдыхал запах пыльцы и пряного пота. Щурился и тянул довольную улыбку. Чанёль что-то неразборчиво пробурчал и резко подмял Бэкхёна под себя, прижав над головой того тонкие запястья. Граф перестал смеяться. Стоило только ощутить блуждающий на своей шее рот грума — тут же с его лица исчезла улыбка, будто её и не было секундой ранее. — Ты многое себе позволяешь, — прорычал Бэкхён, одарив Чанёля острым взглядом, но при этом не отстранился. Просто продолжал рассматривать нависшего над ним мужчину. Ему приходилось строить из себя недотрогу потому, что на самом деле близость Чанёля была ему чрезвычайно приятной, до дрожи. Но ему не хватало смелости самому сделать первый шаг. Ранее Бён сам оказывал знаки внимания помощнику поварихи, не ощущал робости, не переживал, что может сказать что-то не так, быть неправильно понятым. С грумом всё обстояло иначе. При нём Бэкхён терялся и даже не мог быстро найтись, чтобы отпустить какую-то колкость. — Но ты не сопротивляешься, значит, ты всем доволен, мой господин, — выдохнул в висок Бэкхёна мужчина, и его губы поцеловали прилипшую ко лбу чёлку. — Прости, но мне тяжело сдерживаться рядом с тобой. Ты заставляешь меня совершать глупости. Порой я ненавижу себя за эту слабость. Было ли это хитрой игрой или Чанёль действительно испытывал к нему искренние чувства? Бэкхён никак не мог понять. Но хотел. Сильно. — Чего ты добиваешься? — поджал губы Бэкхён, продолжая рассматривать внимательно лицо Чанёля, пытался приметить в его темных, как и расцветка Оробаса, глазах ложь. — Неужели непонятно? — мужчина отпустил запястья и неуверенно прикоснулся пальцами к лицу графа, стирая с щеки размазанную по неосторожности грязь. — Нет, объясни несведущему мне, — Бэкхён знал, но хотел услышать это лично от Чанёля. — Я хочу тебя. С первого взгляда, — эти слова заставили его прерывисто вздохнуть и направить свой взгляд на обветренные сухие губы грума. Стоило графу только слегка приподнять голову — они бы поцеловались. А пока его лицо обдавало теплым дыханием. От того, что Чанёль придавил его своим телом, Бэкхён чётко слышал учащённое сердцебиение мужчины. Его сердце не уступало, барабанило о ребра. Их сердца не умели лгать, в отличие от губ. — Мечты, мечты, Пак Чанёль, — хмыкнул Бэкхён и ответно прижал ладонь к лицу грума, при этом кончики пальцев игрались с завитками волос, в которые Бэкхён с радостью бы погрузил всю пятерню. Но Чанёль остановил его, соединив в замок пальцы Бэкхёна со своими, и серьезно заглянул в уже мутные от дымки страсти глаза юноши. — Чего же ты желаешь? Что мне сделать, чтобы стать твоим любовником? — Для начала — поменьше трещать и побольше меня целовать, — как же Бэкхёну понравилось это неизвестное выражение озадаченности, возникшее на лице Чанёля, он несдержанно рассмеялся, откинув назад голову и сразу ощутив на шее грубую ладонь мужчины. — Где именно? — очередной короткий чмок в скулу, от которого тело пронзило мелкой дрожью. Ещё чуть-чуть самую малость. Немного выше. — Начнем с губ, — хрипловато ответил Бэкхён, изнемогая от желания наконец ощутить столь долгожданный поцелуй. — А закончим чем? — рука спустилась на застегнутый жилет, пальцы тут же вынули из петель первые две пуговицы. В то время вторая рука нырнула под рубашку и проскользила вверх к спине, воровато прикасаясь к выпирающим лопаткам. — Я же просил поменьше трепаться, — слишком импульсивно прошипел граф Бён, притягивая за воротник рубашки мужчину ближе к себе. В этот раз в его поступке не было и грамма сомнений. — Как будет угодно, Бэкхённа, — от того, как с придыханием произносил его имя Чанёль, у Бэкхёна кожа покрывалась мурашками, а сердце заходило в ещё более бешеном ритме. Когда же их губы наконец соединились, то Бэкхён решил, что умрёт. Потому что ни с кем до этого он не чувствовал подобного восторга, пока умело одаривал ласками чужой рот. Он мычал, цеплялся за рубаху грума, с неким садистским удовольствием оттягивал густые черные волосы Чанёля и боролся за ведущую роль. Пару раз они стукались зубами, от чего тихо фыркали, посмеиваясь от несдержанности, но вновь с неописуемым наслаждением одаривали друг друга новой порцией сладких поцелуев. Бэкхён всё больше утопал в этом чистейшем безумии. Опустившись на землю, он всё-таки сдался, охотно принимал всё, что ему давал Чанёль. Но и пытался щедро отвечать тем же. Они потеряли счёт времени, пока карманные часы Бэкхёна не прижались к бедру, возвращая к реальности. Поэтому молодым людям пришлось возвращаться в замок.

***

— Брат, ты заболел? У тебя лицо горит, — Чонин обеспокоенно протянул руку и потрогал всё ещё влажный после верховой езды лоб Бэкхёна. — Нет, — мотнул головой юноша и при этом почему-то побоялся взглянуть в лицо своему брату. Чонин сразу заподозрил что-то нечистое, поэтому решил высказать свои догадки присевшему на его постель Бэкхёну. — Ты был с Чанёлем, угадал? — Да, — не стал отпираться тот. — Мы катались с ним на лошадях, а после в поле… Бэкхён внезапно запнулся и прикрыл пристыженно ладонями лицо. — Неужто Вы наконец поцеловались?! — выкрикнул Чонин, которого осенило столь странное поведение брата. — Я знал, чувствовал это! Как же я тебе завидую, Бэкхён! Вы с ним такая красивая пара! Я не шучу, — состроил серьёзную мордочку юноша, пытаясь показать, насколько правдивы его слова. — Идеально сочетаетесь! Он радостно подпрыгнул на постели, но тут же перестал верещать, когда заметил понурый вид брата. — В чём дело? — Он не из благородных и мужчина. Ты понимаешь, что эти отношения обречены, — простонал Бэкхён и плюхнулся спиной на постель, рассматривая массивную люстру. — Не имеет значения, кто вы в этом мире. Души людей не имеют пола, цвета кожи, родословной, — Чонин старался успокоить Бэкхёна, ведь он заметил, как светился от счастья его старший брат. Таким он его не видел очень давно. Наверное, с самого детства. — Только ты меня понимаешь и поддерживаешь, Чонинни, — Бэкхён перевернулся, подполз к парню и обнял его за шею, опустившись щекой на грудь. — Не упусти своё счастье, Бэкхён. Хотя бы ради меня, — высказал свою просьбу Чонин и одарил целомудренным поцелуем темную макушку. Его старший брат лишь приглушенно угукнул. Братья Бён проспали до полудня, пока их не разбудила мать, позвав к обеденному столу. Когда Бэкхён спускался вниз, то заметил шедшего на кухню Чанёля, который незаметно для посторонних глаз отвесил шлепок его левой ягодице. Юноша икнул от удивления и злобно зыркнул на прячущего в кулаке улыбку грума. Последующие две недели Бэкхён, словно одержимый, с первыми лучами солнца несся к конюшням и буквально набрасывался на Чанёля с поцелуями, стоило им остаться наедине. Они всё меньше времени катались на лошадях и всё больше валялись на покрывале в центре поля, обменивались поцелуями. Бэкхён потерял счёт их разновидностям, они были совершенно непохожими друг на друга: то нежными, то пылкими, то трогательными, то страстными, то уютными, то мягкими, то глубокими. У графа кругом шла голова именно от ласк и поцелуев Чанёля, а не от езды на быстром скакуне. Но вскоре Бэкхёну стало мало одних поцелуев. Всё больше его руки, сами того не ведая, направляли ладони Чанёля к его дымящимся от напряжения чреслам. Но грум одергивал его и тут же прекращал целовать, предлагая вернуться. — Но почему? Почему нам не продолжить? — жалко проскулил Бэкхён, пытавшийся усмирить своё возбуждение. — Не здесь, — мотнул головой Чанёль. — Я не хочу, чтобы ты запомнил наш первый раз таким. — Если… — глотнул воздуха Бэкхён, — если это случится в моих покоях, то ты согласен дойти до конца? — Я и так хочу дойти с тобой до конца, — признался Чанёль, напоследок поцеловав Бэкхёна в лоб, после чего помог ему подняться и стряхнул со штанин песок. Это были слишком соблазнительные слова. И они долго не давали покоя бедному молодому графу, мучили его днями и ночами, изводили, делали неуклюжим и рассеянным. Бэкхён нетерпеливо дожидался, когда родители наконец уедут на юбилей маркизы Ким. Ведь тогда он наконец сможет затащить в свою постель Чанёля. Он мечтал о его теле, которое видел лишь урывками и частями, но никогда ещё полностью нагим, поэтому становился всё более дёрганным, кусал ноготь на большом пальце и поглядывал из окна своей комнаты за собирающейся в дорогу четой Бён. Стоило им только выехать за ворота, как он бодро вскочил со стула и побежал вниз по ступеньках в библиотеку. Оттуда — напрямик к конюшням. Никогда ещё Бэкхён настолько не жаждал чужих прикосновений, не томился от желания ощутить вкус губ другого мужчины. Чанёль перевернул его жизнь вверх тормашками. И она заиграла новыми красками. У Бэкхёна подкашивались ноги и тело покрывалось мелкими мурашками, пока он в своих покоях с упоением отвечал на ставшие ему привычными поцелуи. Они были сродни ежедневной традиции: Бэкхён вставал, шел к конюшням и получал свою порцию утренних легких поцелуев, по вечерам же они были более чувственными и тягучими. Ночью его сновидения дразнили образом лежащих на постели, сплетённых голыми телами любовников. И всё же, когда его опустили на простыни, обнимая и целуя каждый участок кожи, до которого можно было только дотянуться, Бэкхён испытывал стыд, что, возможно, Чонин и слуги догадывались, по какой причине молодой граф позвал в свои покои грума. Раздевались они с Чанёлем нерасторопно, смаковали каждый открывшийся участок кожи, оставляли на нем поцелуи или же укусы — второе больше Бэкхён, отчего Чанёль навал его «зубастиком», и тот в отместку мстительно прикусил кожу над ореолом соска любовника. Освобождать мужчину из одежды оказалось не менее приятным занятием. Его тело было ещё более невероятным, нежели Бэкхён рисовал в своих фантазиях. Хорошо сложенный, награждённый природой не только внешностью, но и немаленькими размерами. Впервые Бэкхён смутился, взглянув на другое тело мужчины. Дело в том, что он попросту ощутил себя неполноценным по сравнению с Чанёлем. Он привык вести в сексе, контролировать процесс, но с этим человеком растерялся и не представлял и малейшего понятия, как себя вести в постели. Бэкхён ладонями изучал натянутые под кожей мускулы, бугрящиеся мышцы на руках и прессе, массировал затвердевшие соски и гладил большими пальцами выступающие кости таза, рисуя на внутренней стороне бёдер волнообразные линии. Исходящий от тела жар, вполне зримое вожделение Чанёля заставляли мозг плавиться. Он видел плящущие дьявольские искры в глазах мужчины, бродивший по губам кончик языка и всё больше пьянел, одаривая более откровенными ласками столь желанное тело. Юноша не понял, с какого момента уже сам лежал на простыни и трепетно отзывался на каждое прикосновение изучающих рук, мягких губ и игривого языка Чанёля. Он приподнялся, помог стянуть с себя штаны с кальсонами, и тут же его спина прогнулась в натянутую дугу, когда пах графа наконец заполучил желаемую столь давно запретную ласку. Он протяжно промычал и слегка раздвинул ноги, подаваясь тазом навстречу незамысловатым движениям. — Такой фантастически-прекрасный, — с губ Чанёля, наблюдавшего за столь открытым и честным в своих желаниях Бэкхёном, сорвался восторг, и он поддался вперед, чтобы вновь поцеловать раскрасневшиеся от ранних поцелуев губы. Бэкхён же прикрыл глаза и расслабился, отдавшись целиком этому первобытному чувству. Ему нравилось ощущение чужого языка во рту, как чувственно Чанёль посасывал его губу и слизывал стекающую к подбородку слюну. Когда же губы любовника плавно перекочевали на его эрекцию, то Бэкхён напрочь позабыл о стыде, скуля и вопрошая о большем. Он придерживал за взмокший затылок грума и пытался сам установить необходимый темп, но тот и не думал ему подчиняться, нарочито медленно ублажая своим ртом. — Нет! — внезапно до звона в ушах любовника взвизгнул Бэкхён и резко дернулся в сторону, глядя испуганно на мужчину, чей палец совсем недавно пытался проскользнуть внутрь него. Чанёль нахмурился и возобновил попытку, но Бэкхён вновь ушёл от проникновения. — Я думал, что пора бы перейти на новый этап. Разве ты не этого хотел? А то странные из нас любовники. Только ты получаешь удовольствие, — раздосадованно выдохнул Чанёль и продолжил нежно скользить пальцами по учащенно вздымающейся груди графа. — Никто не имеет права меня там касаться! — процедил тот и сжал ноги, исключив тем самым повторные попытки Чанёля прикоснуться к нему в непривычном месте. — Почему? — никак не мог понять столь резкого отказа мужчина. Его пальцы прошлись по губам Бэкхёна, уголки которых были опущены вниз. — Потому что я привык брать, — ответил юноша. — Для меня это не новость, — констатировал факт Чанёль и, наклонившись, лизнул покрасневшую раковину уха. — Но ты многого лишаешься. — Мне нравится быть исключительно сверху, — Бэкхён был непреклонен, но это не удивило Чанёля. Он и так знал, насколько граф мог быть упрямым. — Откуда тебе знать, если ты ни разу не пробовал быть ведомым? — Я не хочу. Мне-… — Тебе любопытно, согласись, — прошептал на ухо Чанёль. — Хорошо, я признаю, что порой думал об этом, трогал себя там, но пока что я не готов, — кивнул Бэкхён, при этом отчаянно избегая пристального взгляда мужчины. Чанёль с полминуты прожигал графа глазами, после чего встал с постели и что-то попытался отыскать в кармане своих брюк. Бэкхён проводил его удивленным взглядом, пока тот не вернулся на кровать с небольшой лентой из черного атласа и флаконом с маслом. — Закрой глаза, — он не спросил Бэкхёна об одолжении, решил всё сам, завязывав повязку на глазах любовника. — И расслабься. — Не надо, — голос юноши дрогнул, потому что он понимал, к чему всё шло. И он боялся. Отдаться другому — стать полностью беззащитным, обнажиться целиком перед другим. — Не бойся, Бэкхённи, я не причиню тебе зла, не обижу, не сделаю больно, — уверил его ласковым шепотом Чанёль и мимолетно поцеловал в губы. — Доверься мне. Тяжело. Бэкхён никогда никому не доверял помимо своих родителей и брата. Тем более, сложно поверить тому, кого он знал всего тридцать восемь дней. Он расслабился и открыл доверительно шею. Вздрогнул, ощутив на чувствительной коже горячие губы. — До чего же ты прекрасен, Бэкхён, — то, как Чанёль произносил подобные вещи своим утробным низким голосом, сводило графа с ума, лишало силы воли. — Я подарю тебе просветление, дам возможность знать всё, что пожелаешь, тебя будут уважать друзья и враги, протянут руку помощи, когда это потребуется. Власть церкви и рода принадлежат отныне тебе. А взамен ты отдашься мне. Вполне достойный обмен. Подари мне всего себя. Вначале своё тело. — Что ты мелешь? — Бэкхён закашлял, подавившись от смеха слюной. — Придёт время и ты узнаешь, мой дорогой восхитительный господин, — и вновь тело графа подверглось жаркому изучению пальцев и губ Чанёля. В этот раз они казались ему раскаленно-горячими, разум паниковал, что юноша может обжечься, отчего того била мелкая дрожь. Но он не пытался уйти от этих ощущений, наоборот, пребывал в каком-то граничащим с безумством наслаждении. Когда Бэкхён лишился анальной девственности, как и у невинной девы, тоже пролилась кровь — он слишком сильно впился зубами в губу, при первом проникновении твёрдой эрекции Чанёля. И мужчина с удвоенным удовольствием слизывал с пострадавшей губы кровь, при этом размеренно двигаясь в постанывающем под ним теле. — Ты же обещал, — захныкал парень, но его сразу же заставили замолчать настойчивым властным поцелуем. «Больно» — первое, что пришло Бэкхёну на ум. «Не так уж и неприятно» — второе, а третьим ощущением уже было — «не бывает настолько хорошо». Чанёль оказался искусным любовником. Он безошибочно нажимал на те точки, которые могли заставить Бэкхёна изнемогать от неукротимого желания ощутить больше, острее, сильнее. Юноша практически не чувствовал боли. Как только у него появлялись отголоски болезненного ощущения, то сразу же они испарялись, уступая место странному трепету и невыносимому жару, от которого кровь бурлила в венах и шумела в висках, отбивая бешеный ритм. Граф понимал, что отдал Чанёлю нечто более важное, чем просто позицию актива. И, кажется, любовник это осознал, судя по тому, каким осторожным и обходительным пытался быть с Бэкхёном. Чанёль терпеливо выжидал, пока тот привыкнет к нему, целовал, шептал что-то трогательное, обещал, что больше не будет никакой боли, гладил подрагивающие бёдра руками, вылизывал напряженную шею. Бэкхён поверил ему. Доверился практически незнакомому человеку. И тот не нарушил данного слова. Бэкхён горел, его лихорадило, как объятого огнём. Он сгорал в этих чувствах. Его подбрасывало на кровати при каждом глубоком размашистом толчке. Пальцы перекочевали с простыни на могучие плечи грума, короткие когти впивались в кожу, оставляли царапины и глубокие красные полумесяцы. Место их соединения периодически трепетно сжималось. Граф ощущал себя полностью заполненным и удовлетворённым. Плоть, скользившая внутри, постоянно попадала под нужным углом по железе и дарила острейшее наслаждение. Разрядка была бурной, до ослепляющей яркой вспышки перед глазами. Только тогда Чанёль снял повязку и зацеловал лицо Бэкхёна невесомыми поцелуями, прикасался губами к векам, лбу, щекам, губам, подбородку, при этом повторял, какой Бэкхён замечательный и что теперь перед ними откроются новые горизонты. Его речи казались Бэкхёну странными. Но он решил, что это те самые привычные бессмысленные и несуразные разговоры в порыве страсти. В тот день Бэкхён сорвал свой голос, несмотря на то, как сильно старался сдерживать себя. Они с Чанёлем ещё немного понежились в его постели, прежде, чем груму пришлось уйти: вскоре должны были вернуться родители. Молодые люди никак не могли оторваться друг от друга, продолжая целоваться, пока заново натягивали на себя одежду. Как бы Бэкхён не хотел, но им пришлось расстаться тем вечером. Ночью Чанёль вернулся. В этот раз он был более страстным и диким. И даже эта грубость воспламеняла Бэкхёна. И он с радостью отдавался своему любовнику. Ему льстило, что Чанёль выбрал именно его, считал красивым и облюбовывал каждую клеточку тела, восторгаясь упругостью кожи, запахом и линиями бёдер, которые ранее смущали Бэкхёна. Утром, когда разум немного прояснился, Бэкхён сидел на своей пустующей холодной кровати и прикрыл руками лицо, мыча от бессилия. Что же он наделал? Отдался полукровке, простому конюху без крова и гроша за душой. Тому, кого практически не знал. Молодому графу пришлось прятать следы от своих же зубов на ребре ладони под перчатками для верховой езды, а шея была перемотана платком, скрывающим целый цветник из засосов. За ужином он впервые солгал родителям, что простудился. Тем более, когда охрипший голос тоже сыграл ему на руку. Он постарался избежать дальнейших расспросов, ретировавшись из гостиной под предлогом, что хочет отнести еду «безумно проголодавшемуся» брату. Чонин же с завистью смотрел на сидящего в его покоях брата, который задумчиво витал в своих мыслях и блаженно улыбался. Таким он походил намного больше на больного, нежели Чонин. Но Бэкхён действительно был болен, болен любовью к простолюдину. И эта любовь в будущем вряд ли принесет ему счастье. Чанёль до сих пор оставался для него загадкой. Но с того дня кошмары отступили. Граф пускал тайно в свои покои Чанёля, и после очередной наполненной страстью ночи они засыпали вместе. С первыми лучами солнца Чанёль осторожно, чтобы не потревожить сон своего любовника, выскальзывал из графской спальни и отправлялся на конюшню заботиться о лошадях. Он ни на секунду не забывал о своих обязанностях. Чонин оказался прав: день рождения подарил Бэкхёну два бесценных дара.