Принц Оробас

Лето близилось к завершению. Народ собирал созревший благоухающий урожай. В этот раз он был богат на овощи и фрукты. В покоях графа Бён Бэкхёна стояла тарелка с пустыми початками сладкой варенной кукурузы. Недавно вся графская семья возвратилась в замок после игры в крокет, поэтому уставший юноша отдыхал в своей комнате. Всё чаще Бэкхён оставался один, изредка навещая Чонина. В последнее время их престарелый грум вплотную занялся обучением Чанёля. Поэтому их свидания с Бэкхёном по утрам прекратились. Они виделись урывками, когда юноша по утрам отправлялся на прогулку. «Будь осторожен», — заботливо, еле слышно просил Чанёль и незаметно для старика Ли щекотал пальцами ладонь своего любовника. Чонин отметил несвойственную Бэкхёну молчаливость. Тот погружался в себя и реагировал на зов брата лишь с неоднократного повтора. Молодой человек поинтересовался, всё ли с ним в порядке, на что в ответ получил натянутую улыбку и короткий кивок. Граф Бён боялся с кем-либо поговорить о том, что его беспокоило последнее время. Его могли счесть за полоумного. С Бэкхёном творилось что-то странное. Во сне он слышал голоса, которые рассказывали ему о том, чем заняты его родственники или же о том, что с ними случится в скором времени. Сначала он не обращал на это никакого внимания, не прислушивался к тихим голосам, пока, как и было сказано, не скончалась его тётушка Ынджи. Это настолько потрясло юного графа, что он пару дней не выходил из своих покоев, пытаясь понять: случайность ли это или ужасный дар предвидения, которым он внезапно обзавёлся. Всё-таки он отложил на самую дальнюю полку переживания по данному поводу, когда самочувствие его брата внезапно ухудшилось. Пришедшие осмотреть младшего брата Бэкхёна врачи только разводили руками и просили родителей приготовиться к худшему. Симптомы болезни Чонина всё чаще давали о себе знать. Тот кричал, кидался посудой в прислугу, сквернословил и отталкивал от себя любого, кто желал прикоснуться. Даже того, кого любил больше остальных. — Прости меня, Бэкхённи, — расплакался молодой человек, когда, сам того не понимая, отвесил хлесткую пощечину брату. Бэкхёну было больно видеть такого брата. Он не чувствовал боли на левой щеке с красным следом ладони. Болело сердце. Граф старался не думать о том, что вскоре станет только хуже. По словам врачей и шепоту мелодичного голоса из снов, вскоре Чонина парализует и он не сможет вставать с постели. Когда Бэкхён поделился наболевшим с Чанёлем, тот тут же притянул юношу к себе, обнял всхлипывавшее тело и постарался утешить, уверяя, что «всё будет хорошо». Всё-таки Чанёль был лгуном, ведь Бэкхён понимал, что «всё хорошо» уже никогда не будет. Его брат медленно чах изнутри от неизлечимой болезни. Кошмары вернулись, изводили, мучили графа. Только ночи, когда, уставший после тяжелого дня, Чанёль тайком пробирался в его покои, Бэкхён спал спокойно, цепляясь за шею любовника. Запах, размеренное дыхание, тепло и неторопливые поглаживания Чанёля его умиротворяли. Он никогда не вставал посреди ночи, запыхавшийся и испуганный. Грум защищал его грёзы от вторжения тьмы. Голосов в такие мгновения граф тоже не слышал. Поэтому его нужда в присутствии Чанёля в его жизни росла и пускала свои корни глубоко в сердце. В одну из ночей Бэкхён всё же распахнул глаза, так как ощутил, будто на его лоб капнуло что-то холодное. Юноша чуть не закричал от пронзившего его до самых костей ужаса: Чанёль навис над ним и, сверкая алыми глазами, шептал какие-то чужеземные слова, похожие на заклинание или же тихую песнь. Распахнутый в немом крике рот Бэкхёна тут же зажала рука любовника. — Тише, не нужно так пугаться, — рубиновый блеск глаз исчез вместе с заострёнными клыками. Чанёль убрал ладонь со рта молодого человека, показывая, что причин для беспокойства нет: он не собирался причинять графу боли. — Кто ты, твою мать, такой? — Бэкхён попытался отползти, при этом продолжая смотреть округлившимися от страха глазами на… Человека? Вряд ли. Чанёль им не являлся. — Я не планировал, что ты раскроешь меня столь скоро, — устало вздохнул мужчина, после чего болезненно улыбнулся. — Но и влюбляться в тебя не входило в мои планы. — Так кто ты такой? И что тебе нужно? — присел на подушках Бэкхён, старательно пытаясь отстраниться от существа как можно дальше. Он протёр глаза, решив, что ему всё могло лишь присниться, но Чанёль и не думал исчезать из его покоев, продолжая с понурыми плечами сидеть на кровати. — Слышал ли ты когда-нибудь миф о верных слугах Сатаны? — поинтересовался Чанёль, взглянув на Бэкхёна. Тот вздрогнул. Но не от страха, а от того, что увидел перед собой слабого и душевно страдающего человека. — Да, — сглотнул обескураженный Бэкхён. — Я Принц Оробас, — теперь граф вспомнил, почему ему показалось столь знакомо это имя: он наткнулся в библиотеке на одну старинную книгу, где рассказывалось о 72 демонах Гоетии. — Демон, заточённый в тело животного, — продолжил Чанёль. — И ты меня, сам того не ведая, освободил, Бэкхённа. — Но как? — нахмурился юноша, его брови удивленно взметнулись вверх. Вдруг ему стало невыносимо холодно, поэтому он, поежившись, натянул на себя до подбородка одеяло. Всё казалось ему страшным и безумным. Это же были сказки, легенды. Но слишком реальный демон сидел прямо напротив него и взволнованно вытирал взмокшие ладони о колени. — Кровью. Помнишь, ты обнаружил клеймо за левым ухом коня, когда чистил его? — Да, Бэкхён припоминал нечто подобное. Он действительно как-то наткнулся на странный выжженный круг с буквами и рисунком, но не придал этому никакого значения. Даже решил, будто ему померещилось, раз уже вечером того же дня это клеймо исчезло. — Это была пентаграмма, да? — наконец Бэкхён соединил свои догадки воедино. — Что-то вроде этого, — кивнул Чанёль. — Ты звал на помощь, когда твоя окровавленная рука коснулась печати. Капля крови и желание смертного привязали меня к тебе, сделав моим земным господином. — Так вот почему ты попросил назвать скакуна Оробас, — невесело усмехнулся Бэкхён и обнял руками колени. Всё, что он слышал, было похоже на полнейший вздор. Может, Чанёль так решил подшутить над ним? Он смотрел на мужчину другими глазами, словно впервые его открывал для себя. Погрузился в неизвестность с головой. Кто же такой Чанёль и какова его внутренняя суть на самом деле? Сможет ли граф относиться к нему так же? Останется ли эта тяга, что он испытывал к груму? Демон? Принц Оробас? Шутка ли это? Может, очередной кошмар внутри кошмара? Был один единственный способ проверить, спал ли он или бодрствовал. — Покажи мне, — потребовал Бэкхён. — Покажи мне себя таким, какой ты есть. С пару секунд Чанёль колебался, словно боялся напугать, оттолкнуть, но после кивнул, встал и развел в стороны руки, прикрыв веки и что-то прошептав. Тонкие нити красноватого магического свечения охватили его тело, пока на пальцах не вытянулись длинные когти, глаза не окрасились в багряно-кровавый цвет, золотистый оттенок кожи сменил цвет индиго, а сквозь приоткрытый рот не вырвались слегка закругленные белоснежные клыки. — Днем мои силы заточены в теле коня, ночью же я вновь становлюсь с ним одним целым, способен принять свой настоящий облик, — рассказал всю правду Принц Оробас, чей голос оказался намного грубее, чем у Чанёля. Его образ наводил на Бэкхёна страх. Легенды не врут у Сатаны действительно была своя свита демонов, притаившихся в земном мире и поджидающих своего часа. — Так чего же ты хочешь? — сжал кулаки раздосадованный Бэкхён: неприятно осознавать то, что он делил своё ложе с монстром. И, силы небесные, отдался ему, чего не позволял никому другому. На мгновение стало дурно, но тут же пришло новое чувство. Графа гложила обида на себя, но больше на Чанёля, который всё же врал ему. И это было больно. А ведь он практически поверил Чанёлю, начал откладывать на их побег, чтобы в дальнейшем они с ним смогли жить вместе, где-то, где их не тронет жестокий закон и укор общественности. — Твою душу, — мужчина аккуратно обернул свои пальцы вокруг затылка юноши и заставил Бэкхёна посмотреть в свои демонические глаза. — Никогда, слышишь? Никогда ты не получишь то, о чем просишь! — Бэкхёна трясло от гнева. Он бы набросился на того с кулаками. Но прекрасно понимал, что вряд ли причинит своими ударами боль. Ведь перед ним бессмертное темное существо. Но ему хотелось сделать больно. Может, тогда Чанёль бы понял, как мерзко с ним поступил. Поэтому он отвесил демону звонкую пощечину и гордо задрал голову. Его не волновали последствия. Чанёль только довольно хмыкнул и, взяв за грудки юношу, в чьих глаз проскользнул страх, накрыл губы Бэхёна в собственническом поцелуе, укладывая на кровать и наваливаясь своей тяжестью сверху. Ему не составило никакого труда заставить брыкающегося и сопротивляющегося юношу, который покрывал его бранными словечками, лежать смиренно под ним, использовав свои колдовские нити. Он не хотел, чтобы всё зашло настолько далеко, не планировал, что всё обратится подобным образом. — Не говори никогда. Ты уже фактически мой. По крайней мере, твое сердце уже принадлежит мне, — Чанёль потерся носом о подрагивающий подбородок любовника и положил ладонь на грудь того, где под рёбрами учащенно билось сердце. Теперь Бэкхён догадался, почему, когда они переспали в первый раз, он чувствовал себя, будто в самом центре губительного пожара: с закрытыми глазами, он не видел тусклого красноватого свечения, исходившего от поверхности ладоней мужчины. Уже тогда он использовал свою силу, чтобы Бэкхён ощутил небывалый восторг и влечение. А был ли он вообще влюблён? Или и это тоже всё проделки хитрого демона, желающего заполучить его душу? — Ненавижу, — сквозь сжатые челюсти промолвил Бэкхён, осознавая, что лжет самому себе, не только Чанёлю. Демон раздвинул его ноги, попутно целуя вздувшуюся на шее вену. Кричать было бесполезно. Иначе юноша опозорил бы себя, все бы узнали, что он мужеложец. От него отрекся бы отец и всё общество. И сопротивляться особо не хотелось, потому что таким властным и диким Чанёль нравился ему. Бэкхёна привлекло в нем именно это. В глубоком подсознании он ждал того, кто сможет его подчинить, как и необузданного жеребца. Он сравнивал скакуна с Чанёлем, а в итоге сам оказался «необъезженной лошадкой». Поэтому насилием назвать действия мужчины не мог. Он лишь любил его так, как мог. Ведь до сих пор, даже в грубоватых прикосновениях чувствовалась забота.  — Я — Принц, а ты граф, — Чанёль лизнул чувствительное местечко под пупком молодого человека. — Не ты ли сказал, что титул решает позиции в постели? Тогда отдайся мне! — Нет! — вяло стонет Бэкхён, чувствуя, как в него проскользнули два пальца. Юноша был уже достаточно растянут, ведь часами ранее он безропотно разрешал Чанёлю овладевать им. — Ты не прав, Бэкхённи. Ты любишь меня, жаждешь меня, так же сильно, как и я тебя, — надавил на простату Чанёль, вырывая первые страстные стоны из потерявшего от сладкого безумия голову молодого человека. И Бэкхён был готов откинуть в сторону свою гордость, разрыдавшись от безысходности, понимая, насколько прав Чанёль. Он влюбился в него. Сильнее, чем ожидал. Утром Чанёль, как это было уже заведено, не ушёл. Бэкхён проснулся от легких поцелуев и щекочущего за ухом дыхания грума. — Чан, не надо, перестань, — фыркал Бэкхён и старался уйти от телячьих нежностей, принявшего человеческий облик демона. — Не могу, ты такой красивый по утрам. Так бы и съел, — мурлыкнул приглушенно Чанёль. Он пытался таким образом извиниться перед Бэкхёном, целовал оставленные на бёдрах и спине парня синяки и рассказывал свою грустную историю о том, как стал Принцем Оробасом. Чанёль никогда не был племянником лорда Пака, любящего идти на сомнительные сделки и переброситься картишками за покерным столом. Но Принц Оробас взял его земное имя и фамилию, когда наконец смог забрать душу заядлого игромана. Внушить родственникам умершего то, что он и есть Пак Чанёль — демону не составило особого труда. Внешне они с ним не были похожи, да и характерами тоже. Но имя настолько приелось Чанёлю за пять лет, что он начал считать его своим настоящим земным именем, а не так, как его нарекли в Аду. Но не сын лорда Пака был целью демона, а граф Бён Бэкхён. Его душу Оробас приметил давно. И выжидал подходящего момента, когда сможет наконец начать реализовывать свои многолетние планы. — Я боялся, что Маркиз Фенекс заберет тебя раньше, чем произойдет наше знакомство, — застегивая пуговицы на одежде, произнёс Чанёль. — Кто он такой? — Бэкхён помог ему заправить рубашку в брюки. Он отказался минутами ранее от магической помощи Чанёля по затуманиванию разума прислуге и родителям графа, чтобы те позабыли о выходившем из покоев их сына мужчине. «Пока ты в нашем замке — ты Пак Чанёль и веди себя по-человечески», — наказал, пригрозив пальцем, юноша. — Тот арабский принц, Мустафа. Неприятная личность, — щерился Чанёль, видимо, не хотел вспоминать данного демона. — Он может сладко петь, дарить заманчивые обещания и рассказывать удивительные истории. В этом никто с ним не сравнится. Он кажется справедливым и порядочным, но на самом деле он поистине жесток. Ты не видел, что творится в его гареме. Мне жаль этих молодых людей, которые купились на его красивые сказки. — А ты разве не жесток? Убиваешь ради существования, кормишься горем других, — потупил взгляд, поджав губы, Бэкхён. — У меня не было выбора, — взял юношу за руку Чанёль и поцеловал тонкие аритократические пальцы. — Любой отдаст всё ради того, чтобы жить. Если демоническая сущность внутри этого тела погибнет, то на его место прийдет другая вместе с другой физической оболочкой. А у меня была цель. — Цель? Какая же? — нахмурился граф. — Я мечтал полюбить, — ответил мужчина и прижал полураздетого Бэкхёна к своей груди, утыкаясь носом в темную макушку. — Кажется, это частичка меня из прошлой жизни. — А кем ты тогда был? — Ты когда-нибудь слышал о тамплиерах? — задумчиво поинтересовался у Бэкхёна Чанёль. — Да, конечно, — Бэкхён узнал о них на уроках истории. — Я был одним из рыцарей. В раннем детстве меня посвятили в таинство ордена. С тех пор я жил ради свободы Святых земель, сохранения Святыни. Но в моем сердце не осталось места для чувств. Лишь преданность бравому делу. Последнее, что я помню из земной жизни — кровавое солнце и одна единственная мысль: «Красное — это не кровь, а олицетворение любви. Той, что мне не удалось испытать. Но я хочу встретить её в следующей жизни.» — Почему я? — этот вопрос всю ночь изводил молодого человека. И наконец он смог его задать. — Сам не знаю, — демон постарался вспомнить, с чего именно возникла непреодолимая тяга к юному графу Бёну. — Простая случайность, и больше я не смог думать ни о чем другом. — Ты демон, Чанёль, и вполне мог спутать непреодолимое желание завладеть душой с влюбленностью, — Бэкхён придержал ладонями лицо грума и легонько поцеловал. — Нет, ты не прав, — тут же мотнул головой его любовник и его ладонь прошлась снизу вверх по спине Бэкхёна, замирая на плече. — Это другое. Просто постарайся мне поверить. Хотя бы раз доверься мне. — Я уже доверился, тогда, — Бэкхён вспомнил их первую совместную ночь и погладил Чанёля по щеке, при этом его уголки губ были слегка приподняты. Улыбался. — И я благодарен тебе за это. Пойми, я не причиню тебе зла, — Чанёль попытался уверить в чистоте своих намерений юношу. Бэкхён звонко рассмеялся, запрокинув назад голову. — Демон, который не причиняет зла? Ты уверен, что ты демон, а не ангел? — юноша стёр с уголков глаз влагу. — Ангел здесь ты, принявший меня таким. Мне было страшно. Да, Бэкхён, представь себе, но демоны тоже умеют бояться. У каждого свой страх. И больше всего на свете я боюсь тебя потерять, — Чанёль поцеловал костяшки пальцев и потерся щекой о внешнюю сторону ладони возлюбленного. Бэкхён вновь смутился и попросил Чанёля поскорее вернуться в конюшню, пока не проснулся весь замок. И тот с улыбкой на губах кивнул, прихватив подмышкой свою обувь. Так, на босую ногу, можно было бесшумнее покинуть покои графа, а каблуки на обуви сильно стучали о дощатый пол. Чанёль уже приноровился подобным образом уходить из замка. Конечно, Бэкхён никому не рассказал о секрете Чанёля. Даже своему брату. Поэтому чувствовал себя перед ним провинившимся. Графу не давало покоя одно: при каких обстоятельствах отец приобрёл арабского скакуна, внутри которого был заточен демон. По этой причине после занятий музыкой и географии он поднялся в кабинет главы семейства, который в этот момент, макнув перо в чернильницу, что-то сосредоточенно писал. Бэкхён постучался и, заметив одобрительное мычание, вошёл. — Отец, у меня к тебе будет одна просьба. — Конечно, спрашивай, что твоей душе угодно, милый мальчик, — Джин отложил в сторону перо и внимательно посмотрел на своего отпрыска. — Ты можешь рассказать, как к тебе в руки попал Оробас? — топчась на месте от волнения, спросил Бэкхён. — В это трудно поверить, но я приобрел его практически даром, — его отец постучал пальцами по крышке стола. Перстень с огромным изумрудом отбрасывал блики света, привлекая к себе вгляд Бэкхёна. Когда-нибудь это кольцо перейдёт ему по наследству. Но вот загвоздка: жениться Бэкхён не собирался. Если только вступить в вынужденный брак по договору, где он бы своей супруге рассказал, что любит мужчин. На данный момент одного конкретного. — У кого? — навострил уши Бэкхён. — У молодого мужчины в длинной тёмно-синей мантии, — почесал бороду мужчина. — Я встретил его в порту. Меня тогда изрядно удивили его длинные прямые серебристые волосы, напоминающие лунный свет. Многие сторонились странного иноземца в этом одеянии. Он сам окликнул меня и спросил, не хочу ли я у него за приемлемую сумму купить скакуна. — И ты взял этого коня без опаски? — пораженно воскликнул Бэкхён, зная, насколько подозрителен его отец по отношению к незнакомым ему и непроверенным людям. — Конечно, у меня были мысли, что он болен, поэтому мужчина предлагал столь низкую цену. Но в итоге все опасения оказались напрасными, — улыбнулся Джин и взял в руку перо, поняв, что ответил на вопрос сына и можно продолжить писать письмо двоюродному брату. — Радуйся, Бэкхён, своему подарку и ни о чём не думай. — Но я не могу, — немного погодя со вздохом ответил Бэкхён, прикрыв дверь в кабинет отца. После Бэкхён поднялся к Чонину, который вновь был крайне возбужден и отказывался принимать пищу. — Я буду есть исключительно то, что приготовит Бэкхён! — капризничал юноша и бросал в дверь подушки. Одну из таких поймал его старший брат, отворивший дверь в его комнату. — Чонинни, я же не умею готовить, — постарался успокоить разбушевавшегося парня Бэкхён. — Я точно уверен, что прислуга что-то подсыпала в мой суп! — не унимался Чонин. — Хорошо, я прослежу за тем, как повариха будет готовить твой обед, — пообещал брату Бэкхён. Тот сразу же изменился в лице. Скадки на лбу разгладились, а губы сложились в счастливую улыбку. Чонин попытался встать с постели, чтобы броситься в объятия любимого брата, но не смог. Бэкхён вовремя успел подбежать, чтобы поймать падающего на пол Чонина. — Мои ноги, Бэкхённи, я не чувствую ног, — заплакал пребывающий в первобытном ужасе юноша. Он любил танцевать, даже, когда был болен и слаб. А теперь его лишили и этого. Аккуратно Бэкхён взял его на руки и переложил на постель худое тело, которое, казалось, весило не больше пушинки. После ему пришлось до самого заката успокаивать плачущего брата. Бэкхён ненавидел врать. И тогда он ещё больше ненавидел себя, когда говорил, что доктор пропишет Чонину лекарства, благодаря которым тот поправится. Когда же он вернулся в покои совершенно опустошённый и подавленный, Чанёль уже ждал его внутри, стоя над раскрытой книгой. При одном взгляде на Бэкхёна он понял, о чём тот переживал. — Ты можешь приготовить мазь, втирать её два раза в день в спину и ноги своего брата. Это облегчит боль. — Но не избавит его от неё! — хлопнул книгой Бэкхён и злостно отшвырнул её в угол комнаты. — Здесь я бессилен, прости, — покачал головой Чанёль и, извиняясь, погладил щеку возлюбленного. Тот резко подался вперед, крепко обнимая и судорожно вздыхая в шею грума. — Это невыносимо, Чанёль. Я не могу смотреть без слёз на то, как он мучается. Не могу врать и улыбаться, обещая излечение от болезни. — Бедный мой Бэкхённи, — Чанёль наклонился и поцеловал, ощущая на губах солёную влагу. Сердце дало трещину. Боль человека передалась ему. Он жадно втянул через нос воздух и продолжил успокаивать графа, так как мог. Без магии, исключительно своей человеческой оболочкой, своим теплом и объятиями. Они оказывались в привычной им плоскости, когда они оставались наедине. Бэкхён нетерпеливо стягивал с мужчины одежду, больше кусался, чем целовал. Не обращал внимания на прокушенную губу. Он хотел сейчас одного — забыться, хотя бы на мгновение. — Я хочу стать с тобой единым целым, Бэкхён, — с жаром выдохнул Чанёль, пока ласкал окрепшую плоть любовника. — Но мы же уже, — Бэкхён не понимал демона, поэтому нахмурил брови и смял ладонью крепкую ягодицу того. — Ты не понимаешь. Мы демоны — гордые создания, привыкшие подчинять, обманывать, нам не свойственно отдаваться кому-либо, — юноша, лишь открыв рот, слушал то, о чем, его хотел попросить Чанёль, и не мог поверить своим ушам. — Возьми меня, целиком. Я твой. Тогда мы будем на равных. Ты не усомнишься в том, что я действительно чувствую, а не играю с тобой. — Глупый, — промычал Бэкхён, млея от приятного скольжения пальцев на своей эрекции. — Я и так понял, что ты честен со мной. Но Чанёль был непреклонен. Умелыми ласками он довёл Бэкхёна до того состояния, пока тот не был способен отвечать за свои поступки. Чанёль дразнил Бэкхёна, запустил его руку за свой пояс и заставил прикоснуться к той части себя, где обычно находились его руки, растягивающие и подготавливающие любовника принять его до самого основания. Всё закончилось тем, что Бэкхён прикусывал напряженную икру мужчины, расположив его длинные крепкие ноги у себя на плечах. Он с остервенением вбивался в любовника и, как обезумевший, повторял его земное имя. Внутри Чанёля было тесно и горячо. Мужчина словно весь был соткан их огня. И Бэкхён был рад гореть с ним в этом чувстве, что поглотило их обоих. Бэкхён был благодарен Чанёлю. Он знал, насколько тяжело ему далось это решение. Ведь он был таким же гордецом. Но благодаря подобной жертвенности демона, граф осознал, что их связывала вовсе не магия, а вполне обычные человеческие чувства. Пока что Бэкхёну крайне трудно давались признания. Он не был до конца уверен, что, сказав их, Чанёль не получит то, что так отчаянно жаждет, из-за чего он выбрал в свое время Бэкхёна. Он боялся, что дьявольская половина окажется сильнее той, которую постоянно видел и ощущал граф Бён. Следующим днём Чанёль помог Бэкхёну приготовить мазь для брата. Ему действительно стало лучше, но вернуть ногам их способность ходить так и не удалось. Бэкхён продолжал плакать, хотя старался сдерживать свои слёзы. Но это получалось с трудом. — Плачь, Бэкхённи, — шептал Чанёль, руки которого не спеша гладили по голове горевавшего юношу. — На душе станет легче. Но легче не становилось. Врачи просили родителей юноши смириться с тем, что вскоре их чадо покинет мир смертных.

***

Однажды в дождливую осеннюю ночь в дверь постучали. Дворецкий отказывался впускать промокшего гостя, пока не спустился Джин посмотреть, кто же решил почтить их столь поздним визитом. — Ах, это Вы, тот, кто продал мне этого арабского скакуна! — тут воскликнул мужчина, стоило лишь с головы гостя соскользнуть темно-изумрудной мантии, открывая вид на перевязанные черной лентой длинные серебристые волосы. — Прошу разрешите у Вас переночевать, достопочтенный граф Бён, — изъявив свою просьбу, поклонился тот. — Я маркиз О Сехун, держал путь к дальнему родственнику, но внезапно меня настигла гроза. — Так Вы знакомы с герцогом? — граф приказал слугам взять его плащ и высушить до отбытия гостя. Джин проводил мужчину в гостиную и усадил в одно из кресел рядом с горящим камином, чтобы тот согрелся и высушил своё одеяние: длинную светло-серую тунику. В этот самый момент вниз спустился заспанный Бэкхён, которого крайне заинтересовало то, кого же занесло в их замок в столь поздний час. Он застыл возле ступенек, как только увидел их гостя, поняв, кто именно сидит в гостиной перед камином с потрескивающими горящими поленьями. Как и говорил отец, мужчина был одет слишком странно. Но больше всего в нем привлекали внимание отливающие серебром длинные, тонкие волосы и бледная под стать им кожа. Он был похож на сказочного эльфа: высокий, длинноволосый, привлекательный, с длинными пальцами, широкоплечий и с вытянутым силуэтом. Завидев Бэкхёна, тот тут же поднялся и поклонился. — Слухи о Вашей красоте — правдивы, Ваша светлость. Но Ваш младший брат ничем не уступает. — Вы знаете о Чонине? — удивленно заморгал Бэкхён. О его брате предпочитали молчать. Или же он слышал, как того называли «причиной всех бед графства». Но никогда не обсуждали его внешность. — Вы правы, — кивнул он маркизу. — Мой брат ещё прекраснее меня. Но, к сожалению, люди этого не видят. — Так куда Вы держали путь? — перебил их диалог Джин, показывая тем самым, что не желает обсуждать младшего сына с посторонними. Бэкхён от обиды прикусил щеку. — К герцогу Паку, — тут же перевёл свое внимание на главу семейства мужчина, усевшись в удобное, обшитое бархатом кресло. — Может, тогда и имя «Пак Чанёль» Вам о чем-нибудь говорит? — удивленный ответом мужчины спросил граф, а услышавший имя своего любовника Бэкхён тут же напрягся. — Так это же мой любимый троюродный брат! — больно уж наигранно, по мнению юноши, удивился их ночной гость. Предчувствия никогда не обманывали Бэкхёна. Он ощутил тот же самый прошедший по его спине холодок, что и при встрече с Чанёлем. — Позовите грума, доложите, что приехал маркиз О Сехун, — попросил дворецкого Джин. Бэкхён решил остаться. Его заинтересовал этот необычный гость, который ещё, ко всему прочему, ещё и знал Чанёля. Имел ли он понятие, кем тот являлся на самом деле? Именно это и пытался выяснить Бэкхён, дожидаясь прихода молодого грума. Первое, что не осталось незамеченным со стороны Бэкхёна, когда Чанёль увидел своего родственника, — проскользнувшее на какую-то долю секунды в самом начале выражение глубочайшего изумления. — Что ты тут делаешь? — Дорогой родственничек, ты слишком груб, — прицыкнул маркиз и обнял Чанёля, губы которого презрительно скривились. Кто же такой этот маркиз О Сехун?! — Ваша светлость, могу я вернуться в домик для прислуги, чтобы досмотреть наичудеснейший сон? — Чанёль развернулся спиной к мужчине, показывая всё своё нежелание продолжать разговор. — Конечно, Чанёль, — получивший разрешение графа грум, даже не взглянув на ошеломленного таким поведением Бэкхёна, покинул гостиную. Что-то явно было нечисто. Это напрягало и, в какой-то мере, пугало Бэкхёна. — Прошу простить, господин Бён, моего непутевого братца. Мы с ним в давней ссоре, — произнёс маркиз, глядя на пустое место, где совсем недавно стоял Чанёль. — Ничего страшного, маркиз, — зевнул в ответ тот. — Время позднее. Поэтому отложим разговоры на дневное время. Слуги покажут Вам Ваши покои. Простите, но я сильно устал за день и привык ночью спать. Не хотелось бы будить и свою супругу. — Ох, что Вы. Извините, что нарушил Ваш сон. И благодарю за гостеприимство, Ваша светлость, — новый учтивый поклон, выражающий безмерную благодарность на великодушие Джина. Бэкхён последовал за отцом, бросив напоследок через плечо взгляд на гостя. На губах того царила крайне довольная усмешка. Медленно замок погружался во тьму. Вскоре поутихли и звуки снующей в коридорах прислуги. Бэкхён всегда чутко спал, поэтому тотчас пробудился, когда услышал какой-то шорох в коридоре, от которого поднялся с постели. Он накинул поверх рубашки на плечи шерстяное пальто и, крадучись на цыпочках, вышел из покоев. В коридоре чей-то тихий разговор слышался более чётко. Один голос был ему знаком. Бэкхён вряд ли бы спутал с кем-то другим бас Чанёля. Граф пошёл в направлении, откуда раздавались голоса. Вскоре они прервались, а Бэкхён оказался стоящим в тишине на лестнице недалеко от покоев брата. Охваченный волнением и дурным предчувствием, юноша ускорил шаг. Он затормозил в метре от входа в комнату Чонина, заметив стоящего возле двери грума. Тот потирал лоб ладонью и говорил с самим собой. Как только Бэкхён его окликнул, мужчина испуганно дернулся и резко поднял глаза на юного графа. — Что ты здесь делаешь? Почему рядом с… — тут Бэкхён заметил, что дверь в покои была приоткрыта. — О нет! Чонин! Он тут же ворвался внутрь и первым, что заметил — склонившегося над лицом брата Сехуна. Его губы прикасались к приоткрытому рту лежащего в постели юноши. В груди Бэкхёна заклокотала ярость. Как посмел этот мужчина запятнать его больного младшего брата! — Отойди от моего брата! — рыкнул Бэкхён, оттолкнув мужчину от лежащего без сознания Чонина, из уголка губ которого к подбородку спустилась блекло-синяя струйка. — Что ты ему дал? — по слогам произнёс юноша и попытался стереть с лица Чонина неизвестного ему происхождения жидкость, но Чанёль схватил его за руку и попросил не делать поспешных выводов. — Не переживай. Это снимет на время его боль, — спокойно ответил маркиз О, словно не чувствовал за собой и грамма вины. — Я не спросил о предназначении напитка, а спросил что ты ему дал! — Бэкхён услышал болезненный стон брата и повторил попытку вырваться из захвата, но демон держал его стальной хваткой за руку и не давал натворить глупостей. Маркиз поглядел на Чанёля и, обменявшись с ним одобрительными кивками, произнёс: — Свою кровь. — Ты такой же монстр, да? — теперь Бэкхён сам обо всем догадался. Его потряхивало от злости, пока он следил за тем, как исходящее от рук голубоватое свечение касается лица его корчащегося от мучений брата. — Бэкхён, он умирает. Я пытаюсь ему помочь, — Сехун пытался объяснить, свидетелем чего стал Бэкхён. — Я и без тебя это знаю, — зло выплюнул граф, после чего попросил Чанёля его отпустить, пообещав, что будет спокоен. Маркиз встал с колен и понимающе улыбнулся Бэкхёну. Ему ли не знать, что тот чувствовал при виде такого Чонина. — Мне по силам его спасти. Нам с Чанёлем. Я Губернатор Осе, демон, как и Чанёль, — представился он. — Хотите мою душу? Не получите. Ни мою, ни Чонина. Можете убить меня, замучить, но я не отдам вам то, чего вы требуете! — встал в боевую стойку Бэкхён и враждебно сверкнул глазами. Он обескураженно приоткрыл рот, когда после его яростного выпада Сехун рассмеялся. — Ты смелый, Бэкхён. Твой род может тобой гордиться. Но ты ошибаешься, Чанёль предложил другое. Именно поэтому я и здесь. Без меня он не сможет осуществить задуманного. Чан не думал, что столь скоро мне придётся явиться в ваш дом. — Задуманного? — не понял, что именно планировали демоны. — Да, — кивнул Сехун. — Но мне придётся забрать у тебя Чонина. При этих словах сердце Бэкхёна ухнуло в груди и покрылось мелкими трещинками. — Я не могу отдать Чонина, он всё, что у меня есть, — не согласился с таким Бэкхён. — Он будет жить, Бэкхён, — уверил его маркиз и бросил взволнованный взгляд на лежащего на постели парня. — Есть только один-единственный способ, — подключился к разговору Чанёль. — Я передам ему силы, наделю властью демона. Он станет новым принцем Оробасом. — А я позабочусь о нём, — кивнул утвердительно Сехун. — Этого я и боюсь, — признался Бэкхён. Как он может понадеяться и вручить жизнь брата в руки незнакомца, ещё и демона. Как он вообще может потерять Чонина? — Его бутон любви распущен. Это моя роза, — впервые глаза Сехуна сверкнули голубым. Бэкхён знал этот взгляд: взгляд ревнивца. Так Чанёль смотрел на него постоянно, когда его любовник вёл беседы с другими молодыми людьми, титулы которых больше подходили на роль возлюбленных Бэкхёна, нежели грум-полукровка. — Изыди, демон. Он никогда не полюбит монстра, — уверил его Бэкхён, сжав до хруста кулаки. — Но не ты ли полюбил Чанёля? — вопрос заставил графа Бёна испуганно посмотреть на грума. Он тут же закрыл рот, воздержавшись от дальнейших возмущений. — Чанёль отдаёт бессмертие ради тебя, человечишка. Ты понимаешь, что это значит? — пояснил Сехун притихшему юноше. — Что? — не поверил своим ушам Бэкхён. Зачем демон собирается жертвовать всем? Ради чего? Его? Смешно! Такого быть не может. Бэкхён с трудом мог поверить в такой вздор. — Бред, он не ради меня… Чанёль? — обратился наконец юноша к притихшему груму. Принц Оробас подошёл к Бэкхёну и переплел свои пальцы с его, при этом его губ не покидала тёплая улыбка. Именно с такой он встречал по утрам проснувшегося Бэкхёна. Такая родная и любимая. — Я люблю тебя, Бэкхённи. Приметил ещё, когда Сехун показал в волшебном зеркале то, как ты ухаживаешь за его человеком. — Ненавижу тебя. Вся жизнь под откос, — стукнул по груди демона Бэкхён и пытался сделать вид, что ему совершенно безразлично признание Чанёля. Но его глаза предательски блестели от скопившейся в них влаги. — Неправда. Ты ждал именно меня, — возразил Чанёль и украл поцелуй с губ возлюбленного. Бэкхён вновь не знал, как ему ответить, поэтому просто закрыл глаза и размеренно дышал через рот. Следовало бы ему сейчас признаться? Или это слишком рано? Он заметил ухмыляющегося над развернувшейся перед ним сценкой Сехуна и вновь обратился к нему: — Значит ли то, что он поменяется местами с Чанёлем и будет обращен в лошадь? — Именно, — щелкнул пальцами тот. Бэкхён оказалась смышленым малым, что, вне всяких сомнений, радовало Сехуна. Значит, ему будет в свое время легко понять и то, чем руководствовался он, когда явился этой ночью в замок. — Тогда мы с ним сможем видеться, — внутри Бэкхёна загорелся огонёк надежды. — Лишь в дни кровавой луны. Раз в четыре года, — кажется, Сехуну нравилось разбивать чужие мечты. — Почему? — тут же погрустнел юноша. — Ты больше не его хозяин. А тот, кто его вызовет, в последствии должен будет отдать свою душу за услуги демона, — пояснил маркиз. — А твоя душа — моя, — Чанёль собственнически приобнял со спины Бэкхёна. — Тогда почему ты свободен? — не понимал Бэкхён, как Сехуну удалось обратиться человеком. — Я не был свободен, Бэкхён, — улыбнулся тот. — Душа Чонина должна была рано или поздно стать моей. — Хочешь сказать, что это он вызвал тебя? — удивился Бэкхён. — Неосознанно, в вашем живом лабиринте, будучи ещё ребёнком. Он отрыл под кустом розы статуэтку леопарда, в которой был заключен я. — Так это по твоей вине он заболел? — ненависть к этому демону вернулась с удвоенной силой, но тот тут же покачал головой. — Здесь ты не прав. Мы, демоны, не имеем права причинять боль своим хозяевам, - взгляд Сехуна поменялся, стоило ему лишь вновь взглянуть на лежащего в постели юношу. В нем плавали нежность и забота. И легкое прикосновение к темным мягким волосам того лишь подтвердили догадку рассерженного Бэкхёна, насколько дорог демону его брат. — Чонин был болен по велению судьбы. Я не прикладывал свою руку. Пытался его спасти. Всё время. И лишь благодаря мне он смог прожить до своего совершеннолетия. — Почему не раньше, почему сейчас? — успокоившись, обратился к демону Бэкхён. Он начинал понимать, что не властен над обстоятельствами. Ему прийдется выбрать: спасти Чонина, обратив в демона, либо оставить умирать человеком. — Я ждал, когда он станет взрослым, потому что давно испытывал к нему губительное влечение, — признался Сехун. — Я хотел разделить с ним не только вечность, но и свою постель. Это создание нуждается в любви. Я всегда знал, насколько сильно Чонин мечтал ощутить на себе все прелести влюблённости. И я одарю его ими сполна. — Никакого насилия? — угрожающе поинтересовался Бэкхён. Граф Бён ещё в семнадцать осознал, насколько сильно его любимый братик мечтал о романтике в своей жизни, завидовал тем, у кого была возможность познать все прелести влюблённости. Граф надеялся, что Сехун окажется порядочным и не сыграет на чувствах братьев, обманув их. — Нет, конечно, — замотал руками демон. — Могу дать тебе своё нерушимое слово. — Я верю тебе, — наверное, это были те самые слова, которые хотел больше всего услышать от него Сехун, поскольку Губернатор Осе тут же облегченно выдохнул и, поклонившись, поблагодарил брата своего возлюбленного. — Значит, я не увижу брата четыре года? — раздосадовано проговорил Бэкхён. Тяжесть расставания терзала его изнутри. Ведь Чонин был его солнцем. Как он сможет жить без его улыбок и голоса, и такого родного теплого «братик». — Но не беспокойся. Он может приходить в твои сны. Там вы встретитесь, — пообещал ему Сехун. — А конь? Что с ним? — вспомнил о своем любимце граф. — С этого момента это просто лошадь, — пожал плечами Сехун. — Он был сосудом для силы Чанёля. Сейчас же он бесполезен. — Тогда он останется у меня? — Да, — согласился Сехун, а Бэкхён облегченно вздохнул: хоть какая-то радость после длительной полосы огорчений и боли. Жеребец станет для него частью памяти о брате, о странностях, приключившихся с графом и сопровождающих его уже несколько месяцев. Темные, как и это арабский скакун, секреты. — А разве Чонин не должен быть заточен в тело лошади, пока не найдет хозяина? — спросил маркиза юноша. — Бэкхён, ты ещё столького не знаешь о нас, — вздохнул Сехун и его губ коснулась понимающая улыбка. — Мы кормимся душами потому, что не находим ту единственную, благодаря которой можем существовать без лишних хлопот по отлову новых душ, попавшихся на крючок людей. Если только не делаем это со скуки. Нам вполне хватает энергии, что мы черпаем из души «огня». Так мы называем тех, кто способен стать вечным источником жизни для демона. Мы либо забираем души хитростью, либо переносим в наш мир их владельцев. Второй вариант более редкий. Из семидесяти двух демонов лишь четверо решили разделить вечность со своим «огнём». Обычно люди становятся либо прислужниками демонов, либо самими демонами. Хотя Чанёль здесь отличился. На моей памяти подобную глупость совершил лишь один демон, отдав силу ради смертной жизни подле возлюбленного. — Сехун, — оборвав демона, позвал его обеспокоенно Чанёль. — Нужно поторопиться. Чонину стало хуже. — Да, конечно, — отозвался тот и тут же подорвался с места. Чонин действительно, не переставая, мычал от боли. Его кожа покрылась капельками пота, а лицо исказила гримаса боли. Бэкхён смотрел на таинственный обряд, в ходе которого Чанёль потерял сознание, когда из него вырвался клубок тех самых красных светящихся нитей и растворился в теле его брата. Граф помог Чанёлю подняться и поинтересовался, все ли с ним в порядке. Грум выглядел бледным, но при этом счастливым. — Да, мой родной, — коротко мазнул губами по щеке графа грум. Они с Сехуном продолжили ритуал по передаче силы, пропев на неизвестном Бэкхёну языке затянувшиеся заклинания. И, к удивлению юноши, он замечал, как изменился тон лица его брата, приобретя здоровый оттенок и алый румянец. — Это всё, что нужно для ритуала? — спросил Бэкхён у заметно уставшего Сехуна, но ответил ему, перебив открывшего рот демона, Чанёль. — Нет, есть ещё кое-что. Нам нужно обменяться с тобой кровью. Особо не раздумывая, мужчина уколол палец Бэкхёна кончиком лезвия лежащего на тарелке ножа и проделал тоже самое со своим указательным пальцем. После чего капельки крови с подушечек пальцев встретились, смешавшись, стекая по длинным фалангам. Возникло тусклое бледно-розовое сияние и ранки тут же затянулись. Это была последняя искра демонической силы Чанёля, которая окончательно иссякла в его теле. — Время для прощаний, — проговорил Сехун и кивнул на лежащего Чонина, чье тело начало медленно становиться прозрачным. — Что с ним? Почему он исчезает? — воскликнул Бэкхён, явно не ожидавший столь скорого расставания. — Он стал демоном, Бэкхён. Его душа пока что лишена человеческой оболочки. Вскоре и я потеряю её, ведь теперь у меня нет хозяина, он покинул мир людей, — маркиз похлопал юношу по спине, пытаясь приободрить и подталкивая ближе к младшему брату, ставшему новым Принцем Оробасом. Бэкхён не сдерживал своих слёз, когда желал Чонину всего самого лучшего в его новой жизни. Он обещал, что разберется с Сехуном, если тот будет его обижать или доведёт до слёз. Стоящий неподалеку Губернатор Осе старательно пытался не рассмеяться. Но его одёрнул ткнувший локтем Чанёль, который укоризненно посмотрел на демона, смевшего смеяться над его возлюбленным. Когда же тело Чонина окончательно растворилось в воздухе, оставив после себя один столь родной Бэкхёну тонкий аромат цветов, которыми всегда пах юноша, граф вытер слёзы и ещё раз промолвил свою угрозу в адрес Сехуна. — Запомни, мне плевать, что ты демон. Я достану тебя из-под земли, пройду все круги Ада, но уничтожу, если хотя бы однажды услышу от своего брата, что он расстроился или плакал из-за тебя. Ты меня понял? — Обещаю, Бэкхён. С этого дня мой «огонёк» в надежных руках, — поклялся маркиз, а затем обратился к Чанёлю. — Удачи тебе, друг мой. Они обменялись последними в своей жизни рукопожатиями, после которых Сехун приобнял на прощание Бэкхёна. — Ну, будь счастлив, невестка, — хмыкнул он и тут же испарился следом за Чонином. — Какая?.. — нахмурился Бэкхён, но оборвал предложение на середине, проглотив крепкое словечко. Не пристало графам сквернословить. — Теперь ты мой супруг, — отозвался Чанёль и обнял оторопевшего такой новостью Бэкхёна. — Мы только что заключили с тобой союз, обменялись кровью. У вас так кольцами обмениваются во время бракосочетания. — Совсем из ума выжил, демон? — влепил затрещину хохочущему груму Бэкхён. — Я больше не демон. Так же смертен, как и ты. Хотя во мне осталось немного магии. Наполнить тебя ей? — слащаво промурлыкал Чанёль, а после притянул Бэкхёна к себе, сжимая половинки его попы. — Вообще-то это комната Чонина, — тут же покраснел Бэкхён и отвёл взгляд в сторону. Его уши предательски поалели, выдавая все его непристойные мысли с поличным. — Сколько у нас есть времени? — спросил Чанёль, приподнимая над полом своего возлюбленного и донося до мягкой кровати, на которой в скором времени тот будет извиваться от очередных голодных ласк грума. — До рассвета три часа, — тут же скороговоркой отчитался Бэкхён, словно являлся главным часовщиком замка, и обхватил руками шею мужчины. В этот раз он знал наверняка, что этот пульс и бьющееся в груди сердце были человеческими. — Тогда я успею как минимум дважды заставить тебя потерять голову, — хмыкнул самоуверенный молодой человек. — Не быстрее, чем это проделаю с тобой я, — Бэкхён прикусил мочку уха Чанёля и тут же дразняще пососал. — Сегодня я сверху. — Как будет угодно моему господину, — выдохнул Чанёль и принял объятия своего возлюбленного. Теперь он знал, насколько приятной может быть человеческая любовь. Он нашёл свой «огонь» жизни. Даже если теперь он смертен. Бэкхён будет зажигать в нем желание жить. Сколько бы лет им не отвела судьба на их безумное, случайно найденное счастье. На следующий день весь замок был поднят на уши исчезновением младшего из сыновей вместе с заночевавшим у них маркизом. Джин Бён устроил настоящий допрос Чанёлю, родственнику этого человека, но тот не мог ответить ничего вразумительного. Вся прислуга подтвердила, что грум ночевал в своей комнате и не покидал её. Поэтому мужчину отпустили. Поиски продолжались. И лишь один Бэкхён спрятался в конюшне и беззаботно улыбался, поглаживая одной рукой стоящего в деннике арабского скакуна, а во второй сжимая написанную братом записку, что, каким-то неведомым образом, оказалась лежащей на столе в его покоях. «Бэкхённи, помнишь, что я тебе сказал вечером в конюшне в день твоего рождения? „Отец будет в бешенстве“. Ведь тебе самому придётся объяснять, что ты обручен с мужчиной, как и то, что твой брат стал демоном. Люблю тебя! Будь счастлив со своим Принцем Оробасом в мире людей! А я буду оберегать вас вместе с Сехуном в своем.» — Всё хорошо? — Бэкхён вздрогнул от тяжести опустившейся на его плечо головы Чанёля. Граф убрал в карман послание от Чонина и, разлохматив густую шевелюру грума, утвердительно кивнул. — Да. Всё замечательно. И в этот раз в его словах не было и крупицы лжи.

***

«Об обманах демонов» — По ту сторону Всё чаще Чонин слышал, как за его спиной прислуга шепталась и называла «осенним цветком», «однолетней астрой», которая, не успев зацвести и порадовать глаз людской, с наступлением скорых холодов тут же погибала. Если же стоило упомянуть цвет, то Чонин ассоциировался у многих исключительно с белым. Открытый, улыбчивый, невинный ребёнок, при этом с некой отрешенностью был погружен в свой внутренний мир и фантазии. Природа щедро наградила его привлекательной внешностью, золотисто-бронзовой кожей, которой многие восторгались, помимо прочего, пылким, мечтательным взором и идеальной фигурой. Мальчик мог есть, сколько душе угодно, но не поправляться. С самого раннего детства, возможно, даже с рождения Чонин ощущал присутствие чего-то неведомого и неподвластного разуму людей. Возможно, всё дело было в том, что его коснулась смерть и ожидала, когда же душа невинного мальчика наконец будет принадлежать ей. Он видел расплывчатые белые силуэты, черные тени, пляшущие в зеркалах, пугался их и накрывал все отражающие поверхности тканью, чтобы не видеть, как они оборачивались вокруг шей окружающих его людей, сдавливали и рисовали черной краской на коже перевёрнутые кресты при каждом обмане, которые видел один Чонин. Лицо престарелого дворецкого наполовину было усеяно этими символами, руки прачки тоже, как и шеф-повара. Даже в жаркое лето молодой человек ощущал холод, преследующий его. Он называл его «морозным дыханием смерти». Чтобы согреться и перестать мёрзнуть, Чонин начал танцевать. И, к своему изумлению, осознал, что во время танцев он забывает обо всём и чувствует, что окутан теплом и умиротворением. Бэкхён всегда сидел рядом, наблюдал за танцующим в их зелёном лабиринте у фонтана братом, восхищался им, подбадривающе хлопал в ладоши. Нередко, он пел, пока Чонин пытался подстроиться под ритм музыки, виртуозно выкручивая фуэте или же грациозно выполняя арабеск. Семилетний мальчик, только научившийся читать, тянул руки вовсе не к историям о приключениях мореплавателей, а к сказкам и древним рукописям. Он практически даром приобрел на рынке у немецкого торговца книгами потрепанный томик Иоганна Вейера «Об обманах демонов»[3], заинтересовавшись изображениями, которыми пестрила эта книжонка. Она была написана на языке оригинала, а Чонин не понимал латынь. Только значительно позже он вернулся к томику, в возрасте четырнадцати лет. И тогда его взгляд на мир полностью поменялся. Но первый переломный момент наступил, когда юноше исполнилось тринадцать. Тогда внезапно в памяти начали возникать темные пятна, он не мог вспомнить заученные стихотворения, даты, события, плохо усваивал полученный педагогами материал, часто на пустом месте устраивал скандалы и не мог контролировать свой гнев. До какой же степени он испугался сам себя, когда стукнул игрушечным деревянным мечом своего брата. Человека, которого любил даже больше своей матери. Над ним даже подтрунивали дети других благородных семей, намекая, будто Чонин любит того «нездоровой братской любовью». Но это было не так. Он лишь чувствовал, насколько сильно им дорожит Бэкхён, жертвуя многим ради младшего братишки, проводя с ним всё свободное время. Пришедший в его покои одним из вечеров врач попросил родителей мальчика переговорить с глазу на глаз, оставив Чонина в своих покоях одного. Только он не учёл, что этот ребёнок любопытен, как и любой другой, поэтому решил подслушать, что же такого хотел рассказать мужчина его отцу и матери. Услышанный диагноз, ещё только предположение, вверг мальчика в глубочайшее потрясение. Он сразу же, зажав рот ладошкой, вернулся в комнату и спрятался с головой под одеяло, прижав к животу ноги. Чонин не поверил сказанному и посчитал, что доктор решил нажиться на якобы больном ребенке. Но одно являлось весомым доказательством того, что мужчина не врал: черные тени не оставили темного рисунка на его коже. С тех пор беззаботная искренняя улыбка исчезла с губ ребенка, как бы Бэкхён ни старался её вернуть. Именно в этом хрупком возрасте тринадцати лет, испугавшись своего отвратительного поступка и увидев слезы в глазах брата, Чонин убежал и спрятался в лабиринтах сада. Он сидел и плакал возле распустившегося кровавыми бутонами куста роз, набирал руки полные земли и бросал их со злости в живую ограду. Его пальцы, зачерпнувшие сухой чернозем случайно наткнулись на нечто твёрдое и гладкое. Ребёнок отвлекся от тяжёлых мыслей и начал активно разгребать землю, пока в его руке не оказалась старинная фарфоровая статуэтка прилегшего прикорнуть леопарда. Внезапно он услышал голос матери и тут же спрятал её во внутреннем кармане жилета. Взволнованная графиня Бён в сопровождении двух слуг отыскала ребенка и отвела в его покои, наказав на неделю домашним арестом без права на прогулки, пока Чонин не подумает над своим поведением. Но юноша не особо горевал по этому поводу. Всё, что ему было важным, находилось под рукой: книги, свободное для танцев пространство и, конечно, брат, навещающий его по несколько раз на дню. Для Чонина найденная статуэтка стала неким символом исповедальни. Он разговаривал, делился самым сокровенным, своими переживаниями, тем, что не рассказывал даже старшему брату. Никто не знал о существовании этого предмета, включая Бэкхёна. Перед сном он клал статуэтку под подушку, зная, что старший брат обязательно придёт, чтобы пожелать добрых снов и немного поговорить перед сном, рассказать, что же случилось нового за день. После он доставал леопарда, гладил, будто тот был живым и целовал, шепча, как человеку, «сладких снов». И в снах к нему приходил светлый силуэт, который молодой человек никак не мог разглядеть, но юноша, а Чонин был уверен, что таинственный незнакомец — мужчина, пользуясь завесой тайны открывался сам и вёл беседы с Кимом, давал советы и выслушивал всё, что гложило подростка. Статуэтка была единственным и дорогим сокровищем Чонина. Именно по этой причине он не мог остановить поток льющихся из глаз слёз, когда нечаянно её разбил. Он собирал осколки в платок, не обращал внимания на порезанные и кровоточащие пальцы. Родители решили, будто Чонин намеренно порезал себя, поэтому запретили ему вновь несколько недель покидать покои, кормили одним супом, исключив возможность доступа ко всему острому, включая вилки и ножи. Осколки он продолжал прятать в тайнике стола. В день, когда четырнадцатилетний подросток захотел вновь посмотреть на них, в выдвижном ящике он нашёл тот самый приобретённый семью годами ранее томик Вейера. Он не понимал, каким образом там оказалась эта книга, ведь, как Чонин помнил, он положил её на одну из самых дальних и высоких полок в их библиотеке. Погрузившийся в ностальгию и воспоминания, когда отроки графской четы Бён беззаботно резвились и не особо задумывались о будущем, Чонин листал книгу, пока не наткнулся на описание демонов Гоетии. Его познания в латыни были не великими, но благодаря урокам он сумел перевести интересующие его отрывки. Удивительно, что, несмотря на свою забывчивость, слова переводились одно за другим, складываясь в предложения. Отчего-то больше всего времени Чонин просидел, вглядываясь в изображение пятьдесят седьмого демона, Губернатора Осе. Возможно, дело было в том, что тот умел перевоплощаться в леопарда, а разбивший найденную статуэтку Чонин до сих пор любил своё сокровище и не мог его позабыть. Гость продолжал приходить в его сны. Стал единственным лучшим другом, о котором так мечтал юноша. Чонин с нетерпением ждал их встречи. Наверное, он сходил с ума, раз предпочитал фантазии реальному миру. Но он ничего не мог с собой поделать, стараясь быстрее уснуть. Ведь там, в стране Грёз, он мог танцевать, смеяться, веселиться, разговаривать со своим безликим другом. Раньше он плохо спал, боль и кашель возвращались и усиливались именно в тёмное время суток, но после того дня всё перевернулось вверх тормашками. Днем его терзала боль и приступы кашля, он сильнее нервничал и вдавался в панику, когда ночью по его жилам струилось тепло и безмятежность. Когда он просыпался, то его губы горели, словно всю ночь он тер их рукой и постоянно покусывал. Чувствовал себя при пробуждении Чонин замечательно, холод перестал ходить по пятам. К семнадцати годам Чонин расцвел, преобразившись в привлекательного молодого человека с манящими выразительными губами, страстным взглядом и с находившимися в легком беспорядке темными густыми волосами. Прислуга, помогающая юноше с принятием ванны, явно смотрела на него изучающе и со смущающим его вожделением. Вскоре Чонин отказался от помощи посторонних, раздевался исключительно в присутствии родственников, потому что ему становилось дурно от чужих прикосновений. Он знал о наличие любовниц и любовников у брата. Никогда не говорил тому, что стал свидетелем их с помощником шеф-повара свиданий. Чонин позорно опускал руку вниз и удовлетворял себя, прикусывая до крови губу, чтобы ни один стон не вырвался наружу. Гость из грёз тоже, словно измывался над юношей, выдавал порой странные недвусмысленные фразы, где намекал, что хотел бы встретиться с Чонином в реальности, вкусить его и прикоснуться хотя бы на секунду к столь очаровательному созданию. Однажды, когда прислуга пришла подливать юноше теплую воду, он перехватил её за руку и положил на пульсирующий пах. Пара неуверенных движений под водой — и Чонин тут же оттолкнул служанку, приказав убрать и оставить его одного. Её руки не принесли долгожданную разрядку, а произвели обратный эффект — юноша ощутил омерзение, и эрекция спала. Как и все молодые люди его возраста, его тянуло к запретному плоду, но Чонин не понимал своего тела, которому были неприятны любые прикосновения не родного ему человека. Он вновь прибегнул к проверенному способу забыться — танцевал, до усталости, до тех пор, пока его не держали ноги. Тем самым он лишь делал себе хуже, давая возможность болезни проникнуть глубже в его тело. Он начал завидовать брату, которого на дне рождения спас чертовски симпатичный грум. Чонин продолжал мечтать о любви, когда его брат обретал её. Юноша довольствовался лишь ухажером в своих снах, который нашёптывал ему о своих фантазиях касательно Чонина. На теле Чанёля не было ни одной метки лжи. С одной стороны, это подкупало Чонина, но с другой, казалось юноше странным. Никому не удавалось за все годы жизни ни разу не солгать. Он стал присматриваться к Чанёлю. Всё больше он улавливал его связь с арабским скакуном. Единожды груму удалось сильно напугать Чонина. Это произошло, когда они находились в конюшне с Бэкхёном после заката. Один из конюхов, пока чистил кобылу, потерял нательный крестик и решил за ним вернуться сразу же, как заметил пропажу. Этот юнец застал в конюшне Бэкхёна с сидящем на коне Чонином и стоящим поодаль, прислонившегося к пустому стойлу Чанёля. Конюх понял о секрете и потребовал за молчание вознаграждение. А пожелал он видеть Бэкхёна в своей постели. Стоило лишь ему намекнуть на это, как Чонин, которому Чанёль в это момент помогал спуститься с лошади, покрылся гусиной кожей от страха. И дело было вовсе не в грязных требованиях конюха, как в облике грума, который на долю секунды преобразился. Чонин заметил полыхающие гневом красные радужки и впивающиеся в кожу на подбородке клыки. Но тут же видение рассеялось. Судя по складкам на переносице, нахмуренным бровям и поджатым губам, Чанёль действительно пребывал в бешенстве. Когда он помог Чонину встать на землю, то сразу же, сделав пару широких шагов, оказался рядом с конюхом и, схватив за рукав рубахи, вывел на двор. О чём они с ним говорили — оставалось загадкой. После Чанёль вернулся и заверил, что их секрет останется и впредь тайной. На следующий день этот конюх больше никому на глаза не появлялся. А Чонин всё больше ломал голову над тем, кто же такой Чанёль. Странный дар Чонина изредка помогал ему избежать опасности. Так ему удалось предотвратить желание служанки расправиться с Чонином, не ответившим ей на чувства. Когда та поставила перед ним тарелку с супом и пожелала насладиться обедом, молодой человек заметил окольцевавшую её запястье тень. На коже выявился перевернутый крест. Не умеющий контролировать свой гнев Чонин тут же рукой опрокинул тарелку на пол и отвесил девушке пощечину, приказав убраться из его покоев. Он был взбешен тем, что даже больным и проклятым судьбой мог вызывать ненависть у других. Чонин и так уже был одной ногой в могиле, но люди продолжали желать ему скорейшей смерти. Если бы тогда не Бэкхён, то Чонин точно бы сошел с ума от горя, потеряв способность ходить, и решил наложить на себя руки. Брат всегда мог утешить его и подарить надежду. Танцы были его любимейшим занятием, но брата он любил сильнее. Чонин видел, как на ключице Бэкхёна при очередном «всё наладится» появлялся тонкий крест Святого Петра, и пытался сдержать слезы. Он понимал, что Бэкхён слишком любит его и старается оградить ещё от большей боли, поэтому прощал ему всякую ложь, произнесённую, пока они были вместе. Чем больше Бэкхён проводил время с Чанёлем, тем сильнее Чонин понимал, что третий лишний в их компании. Он чувствовал себя балластом, кто тянет на дно Бэкхёна, который вполне мог покинуть отцовский дом и сбежать с любовником. Но ему не давал пойти на столь отважный шаг больной брат. Лишенный возможности ходить, Чонин ещё глубже погружался в депрессию. Внутренне опустошенный и подавленный, он лежал весь день напролет, изредка смотрел в окно на грозовые тучи или читал книгу о демонах. В такой вот осенний дождливый день Чонин поймал себя на мысли, что никого не обманывающий и не позволяющий быть искушенным верховный демон Принц Оробас чересчур похож на их молодого грума. Тяга к лошадям, овеянная мистическим таинством аура, привлекательность, необузданный горячий темперамент, служение своему господину, Бён Бэкхёну, и откровенно собственнические замашки — черты Чанёля, переплетающиеся с характеристиками этого прислужника Сатаны. Но всё-таки он не интересовал его настолько сильно, как Губернатор Осе. Чонин неосознанно призывал того в своих снах и умолял, просил… О чем? Вовсе не о том, чтобы ему вернули возможность заниматься искусством, танцевать, не о том, чтобы побыть хотя бы на час полноценным здоровым человеком. Чонин цеплялся за мутный образ с распущенными длинными белыми, словно чистейшее серебро, волосами и просил наделить его тело способностью ощутить столь необходимую ему страсть. Вечером следующего дня, когда окно в комнате юноши было плотно заперто из-за разразившейся на дворе грозы, Чонину стало невыносимо плохо. Он корчился, мычал, метался в постели, раздирал себе руки, стараясь избавиться от разрывающей его изнутри боли. Он умолял Небеса сжалиться над ним, шептал молитвы. Но ничего не помогало. Чонин плакал и обратился за помощью к другой, тёмной стороне, демонам, о которых столько читал в этом небольшом томике. И наконец тогда он почувствовал облегчение. Он ощутил вновь эти покалывания язычков пламени на своих губах, но в этот раз все было намного ярче, осязаемее. Тёплые прикосновения, словно наяву, длинных светлых, как фарфоровых, пальцев. — Хороший мой, потерпи, — шептал неизвестный мягкий голос, в котором он ощущал любовь, но вовсе не братскую. Чонин расслабился. Но вскоре боль вернулась с новой силой. И ему хотелось вонзить себе припрятанный кинжал в сердце, лишь бы избавиться от неё. Внезапно всё прекратилось. Неведомая легкость охватила его тело. Он будто парил высоко в небе, его кожу щекотала прохлада и голова была опустошена от переживаний. — Распахни веки, новый Принц Оробас, верховный демон, «огонь» моей души, — чьи-то холодные пальцы робко прикоснулись к щеке юноши, призывая проснуться. Чонин нехотя приоткрыл глаза, пытаясь разглядеть расплывчатый силуэт нависшего над ним человека. — Как ты себя чувствуешь, Чонинни? — ласково поинтересовался тот. Поморгав, юноша поднял свой взгляд и сразу же накрыл распахнутый от потрясения рот ладонями. Снился ли ему вновь сон? Голос, пальцы, стройный силуэт в опоясанной голубо-серой тунике до щиколоток и длинные светлые волосы, ниспадающие до пояса — Чонин не мог поверить своим глазам. Тот, кто стоял перед ним, однозначно был тем самым гостем, приходившим к нему во снах в течении пяти лет. — Не может этого быть! Ты! — наконец обрел дар речи юноша. — Да, я, Сехун, с которым ты разговаривал, — согласившись, подал голос Губернатор Осе. — Мне столько нужно тебе рассказать. Но сначала ты должен узнать, что больше не являешься частью мира смертных. Мой брат, Чанёль, Принц Оробас, отдал тебе своё бессмертие и титул. Чонин неверяще поглядывал на незнакомца. Как же было ему распознать, говорил ли тот правду? — В это трудно поверить, — покачал он головой и глубоко вздохнул, тут же удивившись, когда не почувствовал привычной тяжести в области груди. — Я знаю, Чонин, — во взгляде Сехуна плескалось раскаяние. — Но тебе придется. Молодой человек решил посмотреть по сторонам? Где он находился? Что это за место? Стены, словно высеченные из хрусталя, бледно-голубого, возвышались высоко над головой, исчезая в сером густом облаке дыма. Их прозрачность давала рассмотреть местность, на которой была построена эта… крепость, замок, башня? Чонин не мог понять. Раньше он не верил в то, о чем писал Данте Алигьери, о кругах Ада и мучившихся в них грешниках. С черных гор спускались огненные реки с бурлящей в них кровью, что билась о камни. Чонин явно слышал крики и не менее громкий смех, приглушенные из-за толщины хрустальных стен. — Это… — догадался он. — Ад, Преисподняя, царства нашего Владыки. Называй, как тебе будет угодно, — кивнул Сехун. — Но от этого реальность не изменится. Чонин истерично рассмеялся, назвал демона лжецом и пытался разузнать, как ему попасть обратно в замок, оценив хорошую шутку. — Может, меня накачали опиумом, вот мне и мерещится всякое, — никак не мог поверить в реальность происходящего Чонин. Сехун поймал его, схватив за плечи, и выдохнул в лицо: — Прости, но это правда. Посмотри на меня, не отводи взгляда. Видишь ли ты в моих глазах хотя бы намёк на то, что я лгу тебе? Лгу тому, кого люблю? — Любишь? — зацепился за последнее слово Чонин, тут же поднимая глаза. Точно, он сошёл с ума. Его любят! Как это возможно? Он же всю жизнь был заточен в проклятом замке. Сехун общался с ним во снах, но они не видели друг друга. Тот рисовал лишь образ, который себе представлял, делился тем, что хотел бы первым делом сделать при их встрече. От воспоминаний жарких признаний Чонин зарделся и отвёл взгляд в сторону. — Да, Чонинни, люблю, — взял за руку юношу Сехун. — Ты поймешь это, когда узнаешь правду. Молодой человек, нахмурившись, промолчал. Он был слишком смущен, когда услышал первое в своей жизни признание. И от кого? До дрожи в коленях прекрасного мужчины. Как он смог очаровать такого — в уме не укладывалось. Юноша вздрогнул, когда крики за стеной послышались отчетливее. — Пойдем, я отведу тебя в мои владения, — подал руку Чонину демон, заметив напуганное лицо молодого человека. — Ты не должен видеть грешных. Пока рано, ты не готов к этому. Чонин пытался осмыслить сказанное Осе, пока тот вёл его по витиеватой лестнице, уходящей всё дальше в темные чертоги одной из черных гор. Он больше не часть мира людей? Означало ли это, что Чонин мертв? А как же его брат? Бэкхён же, наверняка, сильно переживал. Нужно было первым делом дать о себе знать. Чонин озвучил свою просьбу. Его голос эхом отражался от камней: — Я хочу отправить ему письмо. Ведь можно? — Это вполне возможно, — коротко согласился Сехун, придерживая юношу одной рукой за пояс, боясь, что тот мог оступиться. — Тогда сначала заглянем к нему. Наш владыка милостив к таким, как ты. — Каким же это? — Чонин старался не думать о горячих пальцах, которые, словно невзначай, проскальзывали под его рубашку и прикасались к голой коже. — Новообращенным демонам. Как я и сказал ранее, ты новый Принц Оробас. Пятьдесят седьмой высший демон нашего Владыки. — А что тогда стало с Чанёлем? — побеспокоился Чонин о возлюбленном брата, опустив тот факт, что оказался прав касательно крайне странного грума. — Он смертный, как и Бэкхён. У них есть всего какие-то жалкие десятки лет для совместной счастливой жизни. А у нас с тобой, милый Чонин, есть целая вечность, — горячо шепнул в ухо юноше демон. Табун мурашек пронесся по коже Чонина, а сердце гулко забилось в груди. Если он демон, тогда почему этот орган до сих пор давал о себе знать? Но и в груди Сехуна билось сердце. Он это успел понять, нечаянно задевая плечом. Разве у демонов есть сердце? А они могут любить? Чонин сомневался, что Сехун честен с ним. И это ощущение усилилось, когда они оказались на задымленном воздухе. Их постоянно окружали черти и страшные тёмные существа, вытягивающие длинные слизкие языки и пытающиеся прикоснуться к лицу и рукам Чонина. «Невинный, в Преисподней невинный лакомый кусочек», — верещали они. Сехун только крепче прижимал юношу к своей груди и разгонял нечисть своей силой. Может, этот демон добивался того же, что и эти мерзкие твари. Ведь Чонин знал, что всякий демон, вкусивший невинного, получал неведомую ему силу. Когда Чонину пришлось предстать перед Владыкой, то он удивился его внешнему виду не меньше, чем тому, что с этого момента он будет частью другого мира. Не зря писалось, что демоны произошли от падших ангелов, ведь этот молодой мужчина, восседающий на троне из черепов, напоминающий больше несовершеннолетнего юнца, не был похож на Владыку Ада. Запинающийся молодой человек смог еле как выговорить свою просьбу. Он боялся гневной реакции, громыхающего голоса, отдающегося в каждом уголке темного мира, но его опасения оказались напрасными. Черноволосый юноша на троне лишь мотнул указательным пальцем с перстнем и промолвил, что сейчас Чонин мог подумать о том, что должно было стоять в весточке, которую тот желал отправить брату. Не долго думая, молодой человек мысленно написал короткое сообщение, при этом улыбаясь самому себе. Бэкхён должен будет оценить его позитивный настрой. Тем самым он пытался дать знать, что всё с ним хорошо. Так же, Чонин, упомянув Сехуна, постарался уговорить себя, что у них действительно может выйти нечто путное. Хотя и смешно это звучало: любовь двух демонов в Преисподней. Не забыв поблагодарить Владыку, Чонин с Сехуном покинули его тронный зал и отправились наконец туда, где находились владения Губернатора Осе. Юноша отметил, насколько тихо было за пределами небольшого замка из черного камня и хрусталя. Похоже, Сехун сам не любил слушать мучения грешников. Долго Чонин стоял посреди гостиной и хлопал от удивления глазами. На полу — ковер с рисунком леопардовых пятен, возле кажущегося абсолютно ненужным в Аду камина длинная ваза в форме сидящего леопарда. На кресле лежало, касаясь пола, тоже бледно-желтое покрывало с коричневыми пятнышками. — Ты настолько любишь леопардов? — поинтересовался Чонин, прикасаясь к ворсинкам покрывала. Ощущения были сродни тем, будто он гладил эту самую дикую кошку. — Не настолько сильно, как тебя, — вновь решил смутить его своим ответом демон. Он подошел к замершему юноше и приобнял его со спины, положив на плечо голову. — В той статуэтке, что ты нашёл в саду, был заключен демон. Когда ты разбил её и испачкал в своей крови, то освободил. Попробуй догадаться, кто именно был заточен в статуэтке леопарда? Сехун заправил темно-шоколадную прядь волос Чонина за ухо и поцеловал волнующее его местечко кожи прямо за мочкой. Юноша затрепетал в его руках, напрягся, но и не думал выскальзывать из приятных ему объятий. — Ты всегда был со мной, — осознал Чонин. — Все эти пять лет. — Да, я наблюдал за тобой, охранял, являлся в образе человека, пока ты спал. — Каким образом тебе удавалось унять приступы? — поинтересовался Чонин. Сехун коротко хмыкнул и, поддев указательным пальцем чужой подбородок, выдохнул тому в губы. — Вот таким. В животе Чонина запорхали бабочки. Сначала он не поверил, будто все происходило на самом деле, поэтому потянулся руками к шее демона, дабы кончиками пальцев ощутить его присутствие. Слегка вспотевшая гладкая алебастровая кожа не была выдумкой. Чонин зажмурился. Он не был готов, потому что не доверял. В его голосе раз за разом всплывали слова нечисти, желающей полакомиться невинным юным телом. Поэтому он отстранился и покачал головой, вопрошая дать ему время. И Сехун не пытался проявить настойчивость. Он терпеливо ждал. Каждый раз, после того, как они дремали в отдельных покоях, Губернатор поступками пытался доказать своё неравнодушие и искренность чувств. Будь это просто из ниоткуда взявшийся букет цветов, или же сворованная из мира людей личная вещь Чонина. За такое наказывали, сурово. Ведь Сехун нарушал гармонию между мирами. И наказание за подобное безрассудство не заставило себя ждать. Он лишился своих длинных серебристых волос, которыми так гордился. Чонин понял все сразу, когда тот вернулся в свои владения с выражением вселенского горя и с короткой стрижкой на голове. Тогда юноша впервые спал с демоном в одной постели, обняв и перебирая пальцами светлые пряди. Сехун рассказал Чонину о том, как влюбился, наблюдая из магического зеркала Владыки. Случайно поймал его читающим книгу в своих покоях. Чонин был настолько грустным и прекрасным, что Сехун решил понять, по какому поводу печалился молодой человек. А когда узнал, то долго не мог найти себе места, посчитав, что жизнь несправедлива. Сначала он просто хотел помочь Чонину, подтолкнув к тому месту, где была зарыта статуэтка, а после, когда пришел в первый раз в образе человека в его покои и прикоснулся, осознал, что нашёл свой вечный «огонь». И тогда он уже не мог отпустить Чонина. Юноша слушал его с замершим сердцем, и его душа была покорена этим рассказом. Прошло некоторое время, прежде, чем Чонин полностью открылся Сехуну, распахнул свои объятия и ответил на поцелуи, не просто приоткрывая губы, но и сам стал их инициатором, проскальзывал языком внутрь горячего рта такого же, как и он, демона. Порой он не контролировал свои силы, раздирал на затылке кожу вытянувшимися острыми когтями, но Сехун шептал, что всё в порядке, что раны затянутся. И уже через мгновение кровь не текла по пальцам Чонина, а на месте изорванных ран появлялась молодая гладкая кожа. Они целовались в очередной раз на постели Сехуна, в которой спали вместе уже достаточное время. Волосы демона так и не отросли из-за магии Владыки. Осе позволил себе в этот раз немного больше, кружа ладонями на упругих ягодицах Чонина, которые изредка сжимал. От этого приятная волна возбуждения спускалась вниз по спине юноши, сосредоточившись на его паху. Чонин внезапно замычал. Виною стало то, что их эрекции сквозь ткань одежд прикоснулись друг к другу. Желание скрутилось в плотный ком внизу живота Сехуна. Он лизнул губу Чонина и, взглянув на раскрасневшееся лицо возлюбленного, прохрипел: — Можно мне… — Да, — не дал договорить Сехуну живо кивающий Чонин, нетерпеливо стаскивая тунику вместе с рубашкой и оставаясь в одних панталонах. Руки Сехуна сняли с него с небывалой нежностью, но при этом молниеносно нижнее бельё. Демон сам стянул своё одеяние, Чонин помогал ему с этим. Они не прекращали ни на секунду выпускать губы из плена других, смаковали каждый шумный вздох. О всемилостивый бог, как же Чонин мечтал об этом моменте, когда его кожа будет гореть под ласкающими его руками любовника! Ни одной мысли о неприятных ему прикосновениях не проскользнуло в его разуме. Чистейшее наслаждение. Его твердая, налитая силой плоть оказалась в плотном кольце из пальцев, скользящих вдоль слегка загнутого на конце ствола. Первые капельки страсти подхвачены большим пальцем и размазаны блестящей дорожкой по эрекции. Чонин осмелел и ответил Сехуну тем же, лаская в такт неспешным движениям чужое возбуждение. Сехун нетерпеливо опрокинул Чонина на спину, раздвигая его ноги и умоляя того согнуть их в коленях, чтобы можно было насладиться в полной мере таким доверительно открывшимся перед ним возлюбленным. Прокрутив в воздухе двумя пальцами, Сехун мазанул скользкими и холодными пальцами по расщелине, чувствуя, как напрягся Чонин. — Не волнуйся, Нинни, — попросил его чмокнувший в качестве моральной поддержки демон. — Я доверяю, Се, доверяю тебе целиком и полностью, — голос Чонина подрагивал. Несмотря на столь убедительные слова, он боялся всей этой неопределенности. Внутри его ещё поедал червячок сомнений касательно искренности чувств Сехуна. Но он решил отдаться с головой этим неизведанным ощущениям. Стиснув зубы, Чонин постарался расслабиться, ощутив, как первый палец проскальзывал внутрь. Нужно было отдать должное силе воли Сехуна. Юноша видел, насколько тот был напряжен, пот лился ручьем, приходилось постоянно облизывать губы и стирать его рукой, но он продолжал обходительно подготавливать возлюбленного, медленно растягивая узкий проход. Когда в Чонине свободно двигалось три пальца, Сехун подумал, что этого вполне достаточно. Он втянул в рот маячивший перед глазами твердый темно-золотистый сосок и, прикусив его, приставил кончик плоти к растянутому кольцу мышц. Сделав один глубокий вдох и взглянув на сжимающего над головой подушку Чонина, он плавно вошёл в него. Юноша тут же дернулся и, накрыв лицо подушкой, подавил болезненный стон, прикусив мягкую ткань. Они демоны, но ощущали боль. Сиюминутную. Которая испарялась сразу же, заживляя поврежденное место. Сехун мог без растяжки войти в него, но не сделал этого. Разве это не показатель, насколько ему был дорог Чонин? Боль быстро исчезла, словно её и не было, оставив после себя странное ощущение. Пока что Чонину было трудно сказать, что именно он чувствовал в тот момент. До момента, когда Сехун начал двигаться. Он убрал с лица раскрасневшегося и взмокшего от волнения юноши волосы и попросил его скрестить за его спиной ноги, после чего приобнял за бока и взял неспешный ритм. Они взглянули друг другу в глаза. То, что Чонин увидел в сверкающем голубой сталью взгляде, его потрясло: в холодном взгляде пылала любовь. От этого юноша простонал. Его руки обняли шею любовника, а губы прижались к чужим. Он хотел почувствовать Сехуна ещё больше. О чем попросил его. И тот не отказал, сменив амплитуду толчков и слушая короткие вскрики Чонина всякий раз, когда его бедра прижимались к ягодицам юноши. Шквал эмоций Чонина накрыл его с головой. Слишком сильный и мощный. Он не смог ему противиться. Толкался навстречу, мычал от переизбытка чувств. Он достиг пика, ни разу не прикоснувшись к зажатой между их телами плоти. И помог Сехуну поспеть за ним, размазывая вязкую белесую субстанцию по пальцам. Позже Чонин крепко обнимал Сехуна и, расчувствовавшийся, плакал, лежа на широкой груди, к которой липла щека. А тот в ответ пальцами гулял по взмокшей спине возлюбленного и клялся: — Не выпущу тебя из своих покоев. Никому не дам смотреть на тебя, любоваться, желать, так же, как и я. Даже фантазировать о тебе. — Ревнивец, — ударил пяткой возлюбленного Чонин и прикусил кожу под подбородком. — Просто ценитель искусства. А ты самое прекрасное произведение, шедевр. Созданный природой для меня. В ответ Чонин рассмеялся и зарычал, словно дикая кошка, игриво царапая лопатку Сехуна. Тот тут же перевернул Чонина на спину и атаковал новой порцией темпераментных поцелуев. Пора было Владыке пересмотреть облик Принца Оробаса. Ведь такому, как Чонин, больше подходил образ пантеры. И эта кошечка больше подходила к леопарду Губернатора Осе. Безупречное сочетание темного и светлого в человеческом облике, не менее идеальное — в облике зверей. Пускай пока эти двое наслаждаются своими безоблачными деньками в его Царстве. Вскоре и для них у Владыки найдется работенка. Он не разлучил бы Чонина с братом. Ведь и в Англии было полно грешных душ. Братья должны были встретиться раньше, чем об этом догадывались.

Демоны — те же ангелы, в которых живёт мятежный дух. Но даже он не способен противостоять любви.

— fin —

____________________

[3] «De Praestigiis Daemonum», выпущенная в 1563 году серия из шести книг на латыни со сведениями о демонах, изображениями печатей их вызова и «псевдомонархии» в Преисподней. Чонин купил первый том данной работы Вейера.