Ясень

Том лежал на боку, подложив под голову согнутую руку, и сквозь опущенные ресницы смотрел на Гарри. Тот выглядел лучше: бледность и дрожь ушли, дыхание выровнялось. Он не помнил, когда Гарри впервые упомянул нити. Кажется, это было на второй или третий год правления. Том поделился, что наконец-то стал видеть Рольфа, а Гарри ответил, мол, ничего удивительного — нити окрепли. Тогда-то он и выяснил, что для Гарри связи между живыми существами — это нити. Чем сильнее связь, тем крепче нить. Тот ощущал всех, даже тех с кем никогда не встречался. Любой подданный Королевства мог до него дотянуться. Том не видел нити, как ни старался. Даже когда они делили сознание. «Вот они, — объяснял Гарри, — нити между мной и тобой». Том качал головой. «Есть ты и есть твоё тело. Раздельно. Ты не слышишь его, поэтому и не видишь, — ворчал Магнус. — Эмпатия на примитивнейшем уровне. Не чувствуешь ни себя, ни других. Учись вслушиваться». Том учился. Он чувствовал других. С кем-то получалось легко, как с Линтом или Тре-Ло, с кем-то так и не вышло, как с Магнусом. По возвращении в Англию он не думал о нитях, пока не попал в Хогвартс. Они напоминали о Гарри, а вспоминать о нём было мучительно. Теперь он понимал почему — он был связан с тем, кто ещё не родился. Не сразу, не за месяц и не за два, он почувствовал сначала Ральфа Лестранжа, затем Тони Долохова. Позже стал ощущать и других. Он не видел нитей, но чуял, как постепенно прорастают связи. С кем-то лучше, с кем-то хуже. Он знал, когда тот или иной профессор в хорошем настроении, а когда нет. Чувствовал, что Дамблдор терпеть его не может. Понимал, когда Долохову требуется помощь и находил того в любом закутке. Он не видел нитей привязанностей, но полагался на них. На солнце его разморило. Медленно скатываясь в дрёму, он плыл на грани сна и яви, когда ощутил Гарри. Они не делили сознание, не обменивались воспоминаниями, не разговаривали — просто были рядом. Гарри ускользнул, и Том — сам не понял как — последовал за ним. Сначала он увидел орла, потом альбатроса, затем речных русалок. Образы мелькали — размытые и нечёткие, будто он смотрел на них сквозь мутное золотое стекло. Сперва он осознал, что не только видит — его тянет. Он словно плыл в реке золотистого света, и та выносила то к одному, то к другому. Потом — что свет ему знаком и близок. Затем — свет и не свет вовсе, а сплетение тончайших золотых нитей, тянущихся от Гарри. Он задохнулся — от удивления и размаха — и выдал себя. Они рухнули вниз. Несколько минут его мутило: тошнота подступила к горлу, и голова закружилась. Он даже окинул берег тусклым взглядом, ища место, куда бы отползти. И вдруг всё схлынуло, оставив горькое послевкусие. Думать о том, что произошло было некогда — надо было позаботиться о Гарри. Том наперегонки с Гермионой чистил рыбу, поглядывая на Гарри — тот вовсю клевал носом. Пока он размышлял, отнести к спальнику или, наоборот, притянуть спальник, Оу-А прижал Гарри к себе, словно птенца, и довольно нахохлился. Покончив с рыбой, они пошли сполоснуть руки в море. Орлы окружили лагерь: хвосты внутрь, головы наружу; Гермиона первой проскользнула меж ними, а Том резко остановился, уклоняясь от паучьей паутины. Моргнул, сбрасывая наваждение. Откуда ей тут взяться? Но она сверкала в лучах вечернего солнца — только не серебристая, а золотая. Он помахал рукой перед лицом — паутина никуда не делась, ладонь свободно проходила сквозь. Он дошёл до моря, помыл руки и уже возвращался, когда в сознание вломилось — это те самые нити, о которых твердил Гарри. Том подошёл к Эйлин. Та подозрительного на него взглянула и угрожающе подняла половник. — Да не покушаюсь я на твою уху. Он не смотрел на котелок — всё внимание было приковано к ней. Нитей он не видел. Он шагнул ближе. Эйлин внезапно смутилась и отступила. — Что ты делаешь? — возмутилась она, выставив перед собой половник. — Да погоди ты, — отмахнулся он. — Постой. Мне надо кое-что проверить. С неохотой она замерла. Том наклонился, вглядываясь в пространство меж ними. Наконец, приметил пару едва видимых нитей и, удовлетворённый, отстранился. Эйлин выдохнула с явным облегчением. — Видишь — ничего я с тобой не сделал, — заявил он. Было заметно, как ей хочется спросить, что он проверял, но она промолчала. Он не стал пояснять. Гермиона сидела около котелка с очищенной рыбой, поглаживая забравшуюся на колени Рианнон. — Как думаешь, у нас получится вывести формулу для гальки? — спросил он, устроившись рядом, и покосился. С драконами у него никогда не ладилось, поэтому тонкие полупрозрачные нити ничуть не удивили. А вот с Гермионой они были чёткие и крепкие. Взмётывая песок, неподалёку дрались Гавейн и Малькольм — лениво, с оттяжкой. Они то припадали к земле, то катились клубком, то давили друг друга. Щенки, да и только. — Не знаю, — пробормотала она и, подняв руку, подцепила на палец обрамлявшую лицо прядь волос. — Я помню, как мы превращали камни в мыльницы. Наверное, даже смогу восстановить формулу. Рианнон приподняла головку. Молча посмотрела на Гермиону, мрачно оглядела Тома и недовольно дёрнула хвостом, мол, а гладить кто будет. Девочка вздрогнула и, высвободив палец, опустила руку. — Прости, — Гермиона вновь вернулась к поглаживаниям. — Нам нужны шампуры, а Гарри спит, — она быстро оглянулась на орла. — А зачем вам Гарри? — поинтересовалась драконица, довольно жмурясь. — Он выводит формулы. — А зачем вам формулы? — Рианнон потянулась, как кошка. Кончик хвоста изогнулся. — По формуле мы превращаем одно из другого, — пояснила Гермиона. Том, знакомый с драконами дольше, насторожился. — А без формул никак? — Рианнон дёрнула задними лапами раз, другой, пока не высвободила подвернувшееся крыло, затем вновь растеклась на коленях у девочки. — А без формул как? — удивилась Гермиона. — А как драконы превращают предметы? — одновременно с ней спросил Том. — Мы не превращаем предметы, — Рианнон зевнула и перевернулась на живот, подставляя хребет под ладонь. — Вы, люди, вечно всё усложняете. Предполагаю, ваши формулы лишь удобный способ рассчитывать сколько и каким образом надо приложить магии для превращения одного из другого. А всего-то надо представить, как один предмет превращается в другой и добавить магии. — А как рассчитать, сколько надо добавить магии? А если я внезапно подумаю о чём-то другом? А вдруг я добавлю больше, чем нужно? — зачастила Гермиона. — Формулу же ты держишь в уме, когда превращаешь, — возразила Рианнон. — Не думаю, что держать образ предмета сложнее. А сколько магии добавить… Ты уже превращала одно из другого — опыт есть. Попробуй несколько раз — с какого-то раза да получится. — Я сейчас, — заявила Гермиона, затем острожно приподняла драконицу, опустила на песок и умчалась собирать гальку. Рианнон проводила её взглядом, наверное, жалея, что рассказала, затем посмотрела на Тома. Тот, повинуясь неясному желанию, хлопнул себя по бедру: — Забирайся! Помедлив, та залезла на колени и подставила шею под ладонь. Том медленно пробежал пальцами вдоль хребта. На ощупь шкура и вправду оказалась удивительно нежной и горячей. Рианнон вдруг замерла. — Что-то не так? — спросил Том, отняв ладонь. — Всё так, — она дёрнула спиной, дескать, верни руку обратно. — Ты не такой, каким запомнили родители. Ты изменился. — Изменился… — эхом переспросил Том. — Как? Она помолчала. — Живее, — наконец ответила она. — Больше огня. На человека стал похож. Ярко светила луна. Девчонки сопели в спальниках. Драконы обосновались на погасшем кострище. Уснули или нет — он не знал. Оу-А так и охранял сон Гарри, косясь то одним, то другим глазом по сторонам. «Прогуляюсь», — сказал Том, тот едва заметно кивнул. Орлы, как никто другие, понимали необходимость побыть одному. К полуночи воздух посвежел и песок остыл. Пальцы на босых ступнях поджимались от холода. Том осмотрелся, но в темноте не увидел ботинок. Даже не помнил, где сбросил. Найти бы завтра — всё перетоптано. Волны шипели, набегая на берег. Какое-то время он брёл вдоль линии прибоя, а затем зашёл в море. Вода сердито облизала ноги, вымочив подвёрнутые до колен брюки. Том зашёл глубже. Подол рубашки юбкой расплылся вокруг бёдер. Том нырнул. На глубине было черным-черно. Когда на шее прорезались жабры, дно обрело очертания. Он поплыл прочь от берега. За ним увязалась стайка любопытных рыбок. Он поворачивал — они поворачивали. Он плыл вверх — они плыли за ним. Вскоре ему наскучило, и он лёг на дно, зарылся в мелкий песок. Они окружили его, щекотно потыкались носами в лицо и шею, а затем растворились во тьме. Для верности полежав ещё немного, Том выплыл наверх. Луна скрылась за облаками. Темно — ничего не разглядишь. Так и не поймёшь, где остров. Но Том не волновался — он знал где Гарри. А где Гарри, там и земля. Тот утомился — едва ли проснётся раньше утра. Том лёг на спину. Лениво перекатывая с волны на волну, море медленно утаскивало прочь от острова. Он то и дело возвращался, стараясь держаться ближе к берегу. В одном месте облака истончились. Луна выглянула сквозь прореху и вычертила светлую дорожку к Тому. Не закрывая глаз, он запрокинул голову назад и выдохнул. Море сомкнулось над ним. Он будто плыл в жидком серебре — так ярка была луна. Но прореха быстро затянулась, и вновь опустилась тьма. «Ты оборвал все нити какие были, а затем выдрал из души куски». Он догадывался, почему тот, кем он стал, разорвал нити… Однажды тот потерял надежду и устал от незатягивающейся раны, оставшейся от Гарри, и попытался избавиться от связи. Как разорвать нить, если не видишь? Он уничтожил все, одну за одной, пока не утратил способность к созданию связей, пока не потерял сам себя. Ни сострадания, ни угрызения совести — не удивительно, что он намеревался убить ребёнка. И убил бы. В прошлой жизни, наверное, так оно и было — Гарри прав. Обряд жертвы — заклятие отразилось… Изменить будущее непросто. Он выбрал тот же путь, что и раньше — отказался от привязанностей, перестал слышать себя и других. Облака чёрной тенью плыли на головой. Том перевернулся на живот. Поплыл назад. Нащупав ногами дно, он встал. Волны равномерно толкали в спину. Том вышел на берег, скинул рубашку, выжал и встряхнул. От ткани повалил пар, обдавший теплом. Он вздрогнул — не заметил, что продрог. Слишком долго пробыл в море. Облака разошлись. Луна зависла над краем моря, подсвечивая серебром воду и песок. Вдалеке угадывались очертания лагеря, за ним темнела громада леса. Пора было возвращаться. Бесшумно прокравшись в лагерь, он огляделся — все спят — и забрался в спальник. Затем вспомнил о рыбе. Уху съели, а приготовленную на шампурах закинули в котелок и зарыли в песок. Шампуры у Гермионы получились замечательные. С десятого раза и каменные, но рыба вышла даже вкуснее, чем на обычных. А вот о сырой забыли. Он застонал — только-только согрелся, — но его остановил сонный голос Малькольма: «Мы заморозили. Не дёргайся». Наполовину вылезший из спальника Том остановился. Он терпеть не мог, когда драконы вторгались в сознание. «Мы не вторгаемся, — сонно возразил дракон. — Просто ты громко думаешь». Том глубоко погрузился в спальник и свернулся клубком. Внимание Магнуса и Элли он чуял — они обжигали. Мелкие же были как едва уловимое дыхание. Он не ощущал и не успевал закрыться. «Больше жечь не будет, — проворчал Малькольм. — Во-первых, Гарри наш брат, а ты брат Гарри. Во-вторых, связь установилась. В-третьих, — он вдруг замолчал. — В-третьих, что-то изменилось». «Я стал живее», — припомнил он. «Нет, — отозвался дракон. — Это к связи. Что-то изменилось в Гарри». Тепло отступило — он остался один. Поджав под себя озябшие руки, Том медленно погружался в сон. Море глухо шумело. Пахло солью и горьковатой свежестью. Далеко-далеко прогремел гром. Он резко дёрнулся просыпаясь. Навострил уши — послышалось или приснилось. Он вновь опустил голову, мигом попав в цепкие лапы сна. Над лесом бушевала гроза. Молнии рвали небо, ветвясь сетью белых вен. Неистовый ветер гнул деревья к земле, ломая сучья и срывая листву. Ливень хлестал наотмашь. В грохот грома и вой ветра вплетался пронзительный звук охотничьих рожков. «Не лень же кому-то», — смутно удивился Том. Из пелены дождя на него вылетела всадница. Гнедой конь выбился из сил: задыхался и храпел. На губах выступила кровавая пена. Да и сама всадница в промокшем чёрном плаще почти лежала на шее коня. Правая рука безжизненно болталась. Пение рожков раздалось ближе. Всадница затравленно оглянулась, машинально потянулась к пустому колчану, но рука не послушалась — упала. Она не охотилась — охотились за ней. Конь хромал. Всадница наклонилась к нему, поцеловала мокрую от дождя и пота холку. — Прости меня, миленький, прости, — заплакала она, затем спрыгнула вниз и едва не упала, поскользнувшись на выступающих из земли корнях. Конь остановился и развернулся. — Уходи, — велела она. — Ты им не нужен. Конь боднул её, дескать, не глупи, забирайся. Та отмахнулась, левой рукой вытаскивая меч. Он ей не подходил — слишком длинный. Сверкнула молния, высветив матовое лезвие и кольцо на навершии. Том вздрогнул — Макдара. Меч южных королей. Его меч. Всадница вложила Макдара в правую руку. «Не удержит», — решил Том, но ошибся. Рука сомкнулась на рукоятке и окостенела, словно когтистая лапа. «Моё, — ревниво подумал Том. — Моё!». Всадница оглянулась, подыскивая место получше. Конь так и не ушёл, то и дело лбом толкая её то в плечо, то в спину. Том тоже огляделся. Лес казался старым и неприветливым. Кряжистые деревья плотно переплетались корнями и кронами. Густо пахло прелыми листьями, мокрой хвоей и можжевельником. По спине побежали мурашки. У каждого леса был свой запах. — Убирайся! — потребовала всадница и замахнулась мечом. Конь лишь фыркнул, приподняв голову. — Мы совсем рядом, — сказал он. — Замок рядом. — Ты это весь день твердишь! — она скинула капюшон, открыв измученное серое лицо с плохо зажившей раной на щеке. — Мы кругами ходим в этом проклятом лесу! Нет здесь ничего! — Есть, — упрямо повторил конь. — Я знаю что есть. Я чую. Она посмотрела на него, собираясь что-то сказать, но рожки пропели совсем рядом, и она отвернулась, вглядываясь в тёмный лес. — Как знаешь, — выдохнула она. Гнев ушёл, уступив место смирению. — Я не хочу, чтобы ты умирал, но… Дело твоё. У Тома словно пропасть разверзлась под ногами. Он вспомнил и всадницу, и коня — он видел их, когда последовал за Гарри — они переплывали Сереброводную. О́рла, её зовут Орла, а его Бла́ин. Они искали защиты в Кэр-Аррианрод, а тот их не пустил. Гроза гремела над головой, уходя на восток, к устью Сереброводной. Всё это было по-настоящему. Он видел. Видел тех, кого не знал. Или может, это видел Гарри, а Том вновь последовал за ним. Какая разница? Всё это было по-настоящему. Когда он осознал, его потянуло назад, на пляж. В этот же миг меж деревьев показались охотники. Блаин сердито заржал, Орла с перекошенным лицом упёрлась спиной тому в бок. Том сделал усилие, из последних сил цепляясь… Он не знал, за что ухватиться, не знал, как задержаться, не знал, как помочь… И вдруг ощутил глубоко под землёй там, где замерли всадница и конь, текущую воду. — Морган! — завопил он. — Морган, спаси их! Охотники резко остановились, Орла и Блаин испуганно оглянулись — будто услышали крик. Его швырнуло назад. В растворяющемся видении он успел увидеть, как столб воды откидывает охотников в сторону, а Орла и Блаин проваливаются под землю. Он сидел, до скрежета сцепив зубы. Руки мелко тряслись, в ушах шумело, сердце бешено и рвано стучало. Ярость душила его, бессильная и слепая. Том заставил себя разжать сжать зубы. Выдохнул и вдохнул, усмиряя гнев. Сквозь шум в ушах расслышал бестолковый гомон и, удивлённый, открыл глаза. В неверном предрассветном свете мечущиеся тени не сразу обрели очертания, он успел и испугаться, и собраться. Руки потяжелели, вокруг кулаков заплясало бледно-золотое пламя. Орлы частью взмыли в светлеющее небо, частью вытянули шею и пугающе распушились. Оскалившись и по-кошачьи выгнув спину, драконы таращились по сторонам. Эйлин застыла над расхристанным спальником и немигающим застывшим взглядом смотрела на Тома. Приподнявшись на локте, сонная и ничего не понимающая Гермиона недоумённо оглядывалась. Не проснулся только Гарри — так и спал, свернувшись калачиком на песке, а над ним, словно наседка, с раскрытыми крыльями танцевал Оу-А. — Ты чего орёшь? — спросил Малькольм. Том разжал кулаки — пламя погасло. — Всё в порядке, — солгал он. — Кошмар приснился. Он потёр ладонями лицо. Гнев затаился в глубине душе, готовый по первому требованию подняться и уничтожить всех, кто покусился на его Орлу и его Блаина. Оу-А вновь укрыл своим телом Гарри. Другие орлы полетели охотиться, решив, видимо, что завтракать никогда не рано. Гермиона вылезла из спальника, пошепталась о чём-то с Эйлин, и обе девочки пошли к лесу. «Помоги, помоги», — настойчиво билось в глубине сознания. Том встряхнулся. Драконы разделились. Рианнон полетела вслед за девочками, Гавейн к морю, а Малькольм остался в лагере. Обернув хвост вокруг тела, он внимательно смотрел на Тома. В зелёных глазах мерцали искорки. Том некстати вспомнил, что драконы чувствуют ложь. «Помоги, помоги», — в ритме сердца пел бесплотный голос. — Нам нужно в Кэр-Аррианрод, — сдался он. — Надо разбудить Гарри.