Ясень

Том выскользнул из машины и побежал открывать ворота. Створки поддались со скрипом — смазать надо да времени всё нет. Заехав в притаившийся во дворе за садом гараж, старенькая машина вздохнула, словно наконец добравшийся до коврика у камина уставший пёс. — Спасибо, — поблагодарил Коннор, взяв с заднего сидения саквояж. Он всегда благодарил без тени иронии — за любую мелочь, будь то открытые двери или поданные вовремя инструменты. Прежде чем закрыть гараж, Том лениво осмотрелся: солнце пробилось сквозь сизые тучи, озарив исчерченные каменными оградами зелёные холмы и высветив красные крыши. Прохладный ветер коснулся лица, пряный запах с вересковых полей защекотал ноздри. День выдался не из лёгких, но Том не жаловался. Он был рад, что ему есть где жить и чем заняться. В приюте только девочек содержали до семнадцати, мальчиков же отправляли на вольные хлеба в четырнадцать. К сожалению, школьникам запрещалось оставаться в Хогвартсе на летние каникулы: видимо, дураку Диппету не приходило в голову, что в военное время стоило бы пренебречь идиотскими правилами, в конце концов, беженцам с континента, как и Тому, некуда было ехать. Косой переулок встретил его заколоченными окнами и плакатами. С каких-то усмехался чёрно-белый Гриндельвальд или его последователи. Другие призывали к молчанию: «Не болтай лишнего — враг не дремлет», «Беспечный разговор стоит жизни». Третьи требовали действовать: «Свобода под угрозой. Защищай её всей силой». Том видел похожий плакат в магловском Лондоне. Без особой надежды он зашёл в пару магазинов, но никому помощник не требовался. Аптекарь, сладко улыбнувшись, отправил его в Лютный. Том поёжился — у него ещё зубы не выросли, чтобы по злачным местам болтаться. Деньги у него были — украдкой варил зелья, ночами писал эссе на заказ, по утрам до уроков вычёсывал единорогов, — но тратить их на проживание жаба душила. Он ничего не заработает за лето, а ещё надо покупать книжки, одежду, обязательные подарки — фонд Хогвартса обеспечивал только самым необходимым. «Всё из-за тебя», — сердито подумал Том, останавливаясь перед фотографией Гриндельвальда. Стоящие торчком белые волосы, выбритые виски и затылок, светлые глаза — один светлее другого, — хищный нос, резко очерченные губы — красивый и опасный зверь. Даже нарисованный светом и магией, он завораживал — каков же он въявь? Тень легла на улицу — солнце скрылось за облаками. Том отвернулся. Взгляд зацепился за трёхцветную кошку, лежащую у порога заброшенного дома — скелет, обтянутый тусклой шерстью. Том был равнодушен к кошкам, но зачем-то подошёл и сел рядом на корточки. Она тревожно повела ухом и усами. — Не бойся, сестра, — проговорил он тихо. — Я пришёл с миром. «Только попробуй тронуть меня — царапины месяц будешь залечивать», — услышал он, когда раскрыл ладонь над холкой. Вздыбившаяся шерсть защекотала кожу. Волшебная. Том убрал руку. Присмотрелся — не жмыр, но примесь жмыровой крови есть. Он знал, кто обязательно нашёл бы с ней общий язык, но думать о нём было больно, поэтому он подумал о Конноре. Том не попал в основную волну эвакуации. Первого сентября он приехал на Кинг-Кросс вместе с миссис Коул и её подопечными, а там их пути разошлись. Она успела шепнуть, если в школе не разрешат остаться на лето, то пусть приезжает к ним, в Нортгемптон. Он легко отыскал её. Сиротам выделили здание, но оно было крохотным, поэтому старших детей распределили по семьям. Неунывающая миссис Коул передала его офицеру Ходж, офицер Ходж — квартирьер — отвезла в Уэллингборо и после целого дня мытарств нашла ему мистера Патрика Коннора, сельского ветеринара, члена Королевского ветеринарного общества. Так, по крайней мере, она утверждала. Они проходили мимо очередной фермы, когда до них донёсся гулкий грохот. Прислушавшись, Том различил сердитое ржание и злой стук копыт. В раскрытые ворота он увидел обшарпанную машину, стоявшую чуть левее от въезда, а за ней конюшню. Шум приблизился. Двери конюшни распахнулись — во двор вылетел обезумевший от страха громадный вороной конь. Двадцать ладоней в холке, белые мохнатые чулки на ногах — шайр. Обычно они славились мирным нравом, но этот будто отстал от свиты неистового короля-призрака. Жеребец заметался из стороны в сторону, взмыл на дыбы, а затем увидел открытые ворота. Басовито заржав, он ринулся к свободе — земля содрогнулась под копытами. — В сторону! — отчаянно выкрикнул кто-то. Офицер Ходж тонко пискнула рядом, а Том — не размышляя — шагнул навстречу. — Тише, мальчик, — проговорил он мягко. — Тише. Жеребец резко замер, будто наткнувшись на преграду: прижатые уши, нервные ноздри, налитые кровью глаза. Ласковым голосом Том нёс добрую бессмыслицу. Линт был отличным учителем — никто не научит лучше понимать лошадь, чем сам конь. Очень медленно, без резких движений, Том приблизился к жеребцу. — Хороший, хороший, мальчик, — пропел он сладко. Погладил нос, и встав на цыпочки, похлопал крепкую шею. Конь расслабился и доверчиво потёрся мордой о плечо. Том покачнулся, но на ногах устоял. Подобрав уздечку, он потянул коня за собой — тот спокойно поддался, будто и не бесновался минуту назад. Во двор выбежал щуплый фермер, за ним бледными тенями маячили два юных перепуганных конюха, около машины замер высокий человек с седыми кудрявыми волосами. В одной руке он держал массивный шприц, в другой эмалированный поднос. Ветеринар, без сомнения. — Ты или волшебник, или безумец, — со странной интонацией в голосе проговорил он. — Веди его ко мне. Том послушно подвёл к нему коня. Один из конюхов подскочил, умело надел и затянул на верхней губе закрутку. Жеребец тревожно всхрапнул, прянул ушами, бока заходили ходуном. — Потерпи, мальчик, — зашептал Том. — Потерпи. Волшебные животные понимали, что он говорил. Обычные же просто чувствовали и велись на магию. Жеребец затрепетал, и Том успокаивающе погладил его по твёрдой переносице. — Вот и всё, — усмехнулся ветеринар, хлопнув коня по боку. Отдав присмиревшего жеребца в руки конюхов, Том оглянулся. Ветеринар вытирал руки застиранной тряпкой, на подносе у его ног лежал окровавленный кусок плоти. — Папиллома, — пояснил он, заметив его взгляд. — Ножка тонкая — делов на пять минут… Отлично управляешься с лошадьми, — похвалил он. — Не припомню тебя… С какой ты фермы? — Ни с какой, сэр, — отозвался Том. — Он из Лондона, — пояснила бесшумно подошедшая офицер Ходж, стряхивая несуществующие пылинки с юбки. — По программе эвакуации... — Из Лондона? — не поверил фермер. — Городские не умеют так управляться с живностью! Ветеринар внимательно осмотрел Тома, задержав взгляд на прохудившихся ботинках. — Уже нашли приёмную семью? — Нет, — быстро отозвалась офицер Ходж. — Как раз ищем место. — Мне бы пригодился такой помощник, — ветеринар улыбнулся. — Мне бы тоже, — заявил фермер. — Значит, выбор за тобой, юноша. Том недоверчиво переводил взгляд с фермера на ветеринара и обратно — никто не хотел брать: жалкие крохи вместо пособия, еды и так мало, а тут надо же — сразу двое. Быть помощником врача, наверное, проще, чем быть мальчиком на ферме. Он ошибся, но не пожалел. Сначала кошка уклонялась от ласки — Том говорил и говорил, и наконец она позволила ему почесать пальцем под тонким подбородком. — Я знаю дом, где тебе бы понравилось, — сообщил он. А сам подумал — почему бы и нет? Почему бы и не поехать в Уэллингборо? В конце концов Коннор говорил, что всегда будет рад его видеть, а он был не из тех, кто бросает слова на ветер. Потребовалось полчаса, чтобы уговорить кошку поехать с ним. Она упиралась и ворчала, что всю жизнь жила в Косом переулке, сдалась ей какая-то деревня! — Ты же умрёшь здесь. Кошка равнодушно дёрнула хвостом. — Не говори, что тебе не нравится камин и молоко в миске по утрам. Где твой хозяин? «Уехал, — коротко отозвалась кошка. — А камин точно будет?». — Точно. Усадив кошку на плечо и взяв потёртый чемодан, Том ещё раз взглянул на усмехающегося Гриндельвальда и пошёл в разрушенный и изуродованный магловский Лондон. «Ненавижу тебя», — простонала кошка, очумев от жары в ветхом автобусе. Они сидели у окна, и солнце нещадно палило сквозь стекло. Приоткрыв пасть, она тяжело дышала, слюна стекала по подбородку. Том не ответил. Он чувствовал себя не лучше, задыхаясь в серых шерстяных штанах и пиджаке. — Скоро приедем, — сообщил он, когда луга сменились полями, окаймлёнными каменными стенками. Автобус со скрипом остановился на площади. Том выкатился наружу, одной рукой держа тощую кошку, другой чемодан. Какое-то время они без сил лежали в густой траве под вишней с раздвоенным стволом. Над цветами мирно жужжали пчёлы. Каменная брусчатка дышала солнечным теплом. «Мирно, — сообщила кошка, глубоко вздыхая. — Пахнет… интересно». Ни копоти, ни дыма, ни дыхания войны — прозрачный воздух и благословенная тишина. Коттедж «Тис» ничуть не изменился, разве только медная табличка «П. Д. Коннор Ч. К. В. О» на каменной ограде справа от чугунной двери скосилась набок. Пройдя по дорожке к белому дому, он поднялся по ступенькам на крыльцо. Чемодан внезапно потяжелел, ручка прилипла к вспотевшей ладони. Пальцы замерли в миллиметре от звонка. «Звони, — потребовала кошка, толкая его лапой. — Ну звони же. Ты знаешь, как звонить? Я молока хочу!». Открывать бой в войне с ютскими колдунами было не так страшно. «О великое колесо, Том, ты трусливая мышь», — подумал он и резко потянул за ручку звонка. Спустя три недели он не понимал, почему так перепугался: Коннор принял его без вопросов, а бродячую кошку нарёк Эмили. Как и в прошлом году, он не только пустил жить к себе — он выплачивал ему жалование — четырнадцать шиллингов в неделю. Мальчик-рассыльный, к примеру, получал двенадцать шиллингов и шесть пенсов. Заперев гараж, Том перемахнул через калитку в сад и побежал по дорожке к дому, безмятежно дремавшему в окружении вязов и разросшихся кустов гортензии. На ужин он разогрел консервированный суп и нарезал копчёную рыбу из Уэльса — он не только помогал на выездах и приёмах, но и следил за порядком и готовил. Не сказать, что у него хорошо получалось, но Коннор не жаловался, хотя иногда с едва заметной тоской вспоминал миссис Дагворд, которая раньше занималась домом. Она вступила в Женские вспомогательные воздушные силы, когда началась война. После ужина Том убрал со стола и помыл посуду, а затем прибрался в приёмной и операционной. Когда он закончил, сумерки уже сгустились, тени вылезли из углов. В гостиной царило умиротворение. Эмили сопела в корзинке у камина, кончиком хвоста прикрыв нос. За две недели она отъелась: бока округлились, шерсть заблестела, мышцы налились силой, в движениях появилась плавность, исчезла нервная тревожность. Уютно устроившись в кресле, Коннор читал книгу, но заметив Тома, отложил в сторону. — Завтра поеду в Нортгемптон, — сообщил он. — Если хочешь, можешь присоединиться. Том быстро согласился. Ральф упоминал, что на Голд-стрит есть вход в магический квартал Нортгемптона. Ни в этот, ни в прошлый раз он не успел его отыскать: то боялся упустить автобус, то не успеть на поезд.