И над Адом нависнет тень

— Ты имеешь доступ к делам предыдущих наёмников, — сказал Пиро. — Ты можешь пронести их сюда? Шпион, затушивший сигарету в своей хрустальной — вряд ли, скорее, стеклянной — пепельнице, посмотрел на него долгим взглядом. — И что мне за это будет, mon ami? «Ты не успеешь окончательно сгореть после того, как вновь не пройдёшь проверку на Шпиона у RED», — подумал Пиро и улыбнулся под противогазом. — Не знаю. Чего ты хочешь? Француз не ответил, вставая с кресла и подходя к окну. На улице рябил дождь; через полчаса, когда завоет сирена, зовущая на бой, обеим командам придётся крупно постараться, чтобы выиграть. — Pourquoi? Зачем тебе это? — трикстер задёрнул шторы и вновь повернулся к поджигателю. Тот пожал плечами. — Не знаю, — повторил ещё раз. Шпион зажёг ещё одну сигарету. — Их немного, — заметил он, затягиваясь. — Самое свежее принадлежит новому Красному Скауту, но и остальные старше года на два-три. Если тебя интересует именно это… — Разве личные дела не должны храниться лет семьдесят? — Личные дела живых людей, mon ami, — парировал пересмешник. — Есть ли смысл читать про человека, который закончил свой жизненный путь в одной из шахт? — А если он не закончил его? Шпион собрался ещё раз поднести сигарету ко рту, но остановился, внимательно глядя на сокомандника. Пиро понадеялся, что француз не сумеет прочитать его мысли и эмоции по глазам, скрытым чёрными окулярами. — Что ты знаешь? — наконец, спросил Шпион. — Что мне за это будет? Он разразился хрюкающим смехом и, вновь подойдя к своему креслу, уселся в него и снова затушил почти не начатую сигарету. Посидел, задумавшись. — Я спрашивал у мисс Полинг об этом, когда только прибыл сюда, — Шпион произнёс это словно в никуда. — Tu connais, слухи о том, что наёмников до сих пор убивают после увольнения, могли оказаться не просто слухами. Сейчас, конечно, всё по-другому, но она рассказала мне, что, когда всё это ещё было в силе, на её памяти, — он потёр глаза, — ни один наёмник не смог уйти и жить мирной жизнь после того, как Манн.Ко отпускало его. Поэтому они и не хранят дела: mauvais renom, mon ami. Даже просто всплывающие подробности служат плохую службу. Он помолчал ещё немного. Пиро прислушался к звуку дождя за окном. Только дождь и больше ничего. — То, что нас убивает, связано с Красными. Поджигатель думал, стоит ли рассказывать всё, что он знает, но решил, что это бессмысленно. Синих мог напугать летающий волшебник, говорящий глаз и скелет с головой-тыквой — но лишь на Хеллоуин; здесь, сейчас, за несколько дней до середины весны, всё это вряд ли имело значение. К тому же, все вокруг видели только тень, а Пиро видел чёрного стрелка с горящими глазами, и никто не поверит, что это не следствие таблеток и искажённой Пироландии. — Je suis au courant. — Но это не один из Красных. — Ты думаешь? Пиро открыл рот и закрыл его. Нет. Он знает. Но вот остальным об этом знать необязательно. — Ты считаешь, что у них есть резон делать это? Шпион снова замолк. Затем внезапно наклонился ближе и приподнял маску; даже в полутьме, которая всегда обитала в шпионской комнате, Пиро увидел узкую рубцеватую полосу, охватывающую шею француза. Эту историю знали все Синие, и подозрения Шпиона были вполне обоснованы. — Кто знает, — трикстер опустил маску и вновь откинулся в кресле, — но имеются возможности и, peut-être, желание. Да и работают они явно не поодиночке. — Что ты выяснил? — Пиро решил подыграть, надеясь, что Шпион, зациклившийся на своей мысли, забудет о правиле баш на баш и выскажет все идеи, которые у него есть. — Monsieur Medic говорил, что мы со Снайпером звали его на помощь; он исполнил наше желание и попался. У моего Красного коллеги вполне хватило бы ума передразнивать нас, чтобы выманить остальных. Твой же коллега играет роль тени с красными глазами: je pense que, лампочки, фонарики или любой другой источник огня. Изощрённые убийства — по части Красного Медика. Что касается остальных, им можно придумать любую работу: RED всегда действуют как слаженный механизм, и этот случай не исключение. — Но это была тень. Действительно тень. — Или наши напуганные мозги, peut-être, ещё и одурманенные чем-либо, приняли это за тень, — раздражённо сказал Шпион, вновь доставая портсигар. — Зачем ты спрашиваешь меня об этом, fou? Хочешь, чтобы я не смог нормально работать? Ты так и не сказал, что об этом думаешь ты. «Что ты идиот, — подумал Пиро, — что ты не видишь дальше собственного носа и уже забыл, как размазывал сопли и слюни по моему комбезу прошлой ночью. И что ты падок на лесть и не умеешь видеть её». — Я ничего не знаю. Мне бы и мозгов не хватило догадаться об этом. Поэтому, я и пришёл к тебе, — заговорил он, наблюдая, как меняется лицо пересмешника. — Спасибо за помощь. Когда он выходил, его не покидала мысль, что француз пристально смотрит ему вслед. Впрочем, в его взгляде, чувствующимся даже спиной, сквозило, скорее, презрение, чем любопытство. Посреди ночи Пиро проснулся и сел на кровати, поймав себя на мысли, что слишком часто начал просыпаться просто так. Ему показалось, что во сне он всё ещё размышлял обо всей этой ситуации и почти собрал большую часть фактов воедино, но розовые пятна сбили его с толку и заставили выпасть в реальность, тяжело дыша и потирая виски. Он включил ночник и перевёл взгляд на таблетки, лежащие на прикроватном столике, и стакан воды, стоящий там же. Всё это лежало здесь почти три дня, и почти три дня ни стакан, ни таблетки никто не трогал. Пиро выплеснул старую воду и спустился на кухню за новой. Как и ожидалось, никто из наёмников не удосужился сходить за водой на ключ или набрать в бутылки, чтобы она отстоялась и от неё перестало нести железом и канализацией; зато они забили весь холодильник пивом, прокисшим молоком и — Пиро передёрнуло — в самый угол умудрились-таки запихнуть снайперскую банку с мочой. Поджигатель попил воды из-под крана, морщась при каждом глотке, а затем полез в шкафчик, чтобы достать себе кофе. Этой ночью спать ему больше не хотелось: слишком много вещей надо было обдумать, а времени было катастрофически мало. Чайник закипел; Пиро бросил себе ложку кофе, пять ложек сахара и залил всё это вонючим кипятком, потому что другой воды не было. Сел и принялся пить маленькими глотками, чтобы не обжечься. Бросил взгляд на окно; оно было закрыто на несколько задвижек. Однако, если подумать, за четыре ночи Снайпер ни разу не перешагнул порог базы, хотя, учитывая его… характер, это было странным. Он мог спокойно прикончить всех девятерых членов команды, подождать и прикончить ещё раз, и вряд ли бы его остановило хоть какое-то сопротивление. Хотя с другой стороны, пара выстрелов из пулемёта или вин… Пиро отставил кружку. Он вспомнил, о чём он думал во сне. Сигнальная ракета. Выстрелы из дробовика. Пара снайперских выстрелов в голову — наверняка. Нож-бабочка. Шприцы из шприцемёта. Против простого кукри. Перерубленное тело и пробитое горло. Опустошённый живот и пол-черепа в никуда. Перерезанное тело и повешение на собственных кишках. И ещё и ещё. Против — ни одной царапины. Семеро наёмников, даже в ночное время вооружённых до зубов. Против тени. Тени. Тени На кухне резко включился свет; Пиро заморгал и потёр глаза. В проходе стоял Солдат — без каски, в одной майке и трусах с флагом Америки, зато с дробовиком за спиной и лопатой в руке. Поджигатель хотел было задать вопрос, но остановил себя: слишком хмурым был американец даже для себя самого. — Слышишь? — спросил он почти в приказном тоне. Пиро не слышал ничего. Солдат подошёл к окну и приоткрыл его; даже через небольшую щель, на кухню ворвался поток холодного воздуха. — Теперь? Теперь Пиро слышал. Едва слышный хрип, перемежаемый стонами. Кто-то сказал: «Помогите мне, bitte», — наёмник узнал голос Синего Медика. Затем стоны оборвались, и на улице наступила тишина. — Оставайся здесь, — приказал американец. — Никто не покидает базу, — сказал Пиро, копируя чужую интонацию. — Никто. Не. Покидает… — Кроме меня, — Солдат крепче сжал древко лопаты. — Если это наш костоправ, он вернётся на Респ, а если трикстер Красных — это его проблемы. Хочу, наконец, собственнолично увидеть то дерьмо, от которого все вы ссытесь, словно девчонки из противоположной команды. — Пожалуйста. Его уже не слышали. Хлопнула входная дверь, и поджигатель остался на кухне в одиночестве. Сперва он закрыл окно, вновь повернув все задвижки, и бросил кружку в раковину. Потом выключил свет и в темноте добрёл до главного выхода с базы. Так же в темноте нашарил скаутские кеды и надел их, благо размер ноги у них с бостонцем был почти одинаковым. Затем прислонился к стене и принялся ждать. Минута. Две. Три. Пять. Пиро толкнул дверь и вышел на холод. Пятно крови он заметил почти сразу — в свете тусклой лампочки оно блестело на стене в паре метров от двери. Кровь стекала на землю и заходила за угол; либо Солдат пытался убежать, либо его волоком оттащили подальше от света. Рядом с пятном валялся дробовик, значит, скорее, второй вариант. Пиро поднял оружие и прислонил его к стене, а затем обошёл базу. Снайпер развлекался тем, что просто опускал руки в чужое распотрошённое тело, доставал то, что попадалось под руку и отправлял это себе в рот. Кровь стекала по запястьям и локтям, капая на землю и Солдата, лежащего на спине. Из его шеи, вывернутой почти под прямым углом, торчал чужой кукри с зазубренными краями, а застекленевшие глаза, не отрываясь, смотрели на Пиро. Американец был мёртв от силы полминуты — вздумай поджигатель поторопиться, он бы успел — и, когда наёмник подошёл ближе, тело сокомандика уже исчезло, а стрелок поднялся. — Ты мог бы зачистить всю базу, — сказал Пиро. — Это было бы куда интересней. — Не хочу возвращаться туда, — чёрный стрелок посмотрел прямо на него. Его глаза снова были всего лишь точками в пустых чёрных глазницах. — Предпочитаешь утолять жажду мести, выманивая нас поодиночке? Снайпер не ответил, вытирая лицо руками, а руки, в свою очередь, о собственную латаную куртку. — Кто тебя убил? — спросил Пиро. — Morsque minus poena quam mora mortis habet, — произнёс стрелок. Пиро прикрыл глаза. — Овидий. — Надо же, — он вновь заклекотал. — Хочешь поговорить об этом? Смех прервался. Пиро закрыл глаза и опустил голову, полностью сосредоточившись на ощущениях. Вновь ничего, хотя прямо перед ним стоял призрак, вполне существующий, когда дело касалось убийств и каннибализма, но абсолютно неосязаемый, когда речь заходила о других вещах. Стало холодно, как будто температура резко упала на несколько градусов, задул ледяной ветер и большая птица мазнула крылом по лицу, перья задели рот, защекотали нос, и всё вокруг превратилось в серость, наполненную пустотой поджигатель сразу понял, что он вновь стоит посреди чужого Чистилища. Он открыл глаза: хозяина нигде не было. Пиро выдохнул облачко пара и сколько бы ты здесь не бродил, у этого места нет ни конца ни края, куда бы ни шёл, всё равно придёшь к началу пошёл вперёд, на звук шумящей воды. Пока он шёл, ему казалось, что прошло, по меньшей мере, несколько часов, поскольку время здесь не играет никакого значения; если ты хочешь, пройдёт лишь пара мгновений, а если нет, ты можешь остаться здесь на целую вечность, прежде чем вернуться вода так и не появилась в поле зрения, и ни громче, ни тише этот звук не стал. В конце концов, Пиро остановился, словно сдавшись. До него внезапно дошло: всё это — мысли, чувства и просьбы, последнее, что ты помнишь, ощущаешь и желаешь, до того как его просто дразнят, заманивая глубже; он поднял голову и встретился взглядом со Снайпером, сидящим на одной из веток большого серого дерева. — Воспоминания? — спросил он. — Ты помнишь шум воды, лес и серый-серый цвет. Больше ничего. Снайпер спрыгнул — вновь беззвучно. Ближе, однако, подходить не спешил, предпочитая кружить в нескольких метрах от поджигателя. — Нет, — внезапно сказал Пиро сам себе, вызвав этой фразой чужой смешок-клёкот. — Есть что-то ещё. Он глубоко вздохнул — и «отключил» абсолютно все чувства, кроме осязания. Сперва ему показалось, что ничего не произошло, разве что холод начал щипать сильнее. А затем на него так резко накинулись ощущение полной темноты и пустоты, что он отшатнулся, чудом удержав равновесие. Воздух, бывший до этого холодным и невесомым, превратился в удушливый жар, проникающий в лёгкие и сердце сквозь рёбра, а не ноздри; он начал давить, медленно и неотступно, заставляя жадно заглатывать его всё больше и всё больше давиться им же и отступать назад, стараясь не сгибаться под напором абсолютной пустоты, сметающей всё на своём пути. Вдруг заболело всё, что могло болеть; кожа на лице словно расплавилась под струёй огня и стянулась в одно сплошное обгоревшее месиво, не давая возможности видеть и нормально дышать, рёбра, по ощущениям, перемололо жёрновом, самые большие обломки воткнув в руки и ноги. Наёмник открыл глаза — и не увидел перед собой ничего, и это ничего вонзилось в него, когтями разрывая каждую клеточку тела. Пиро закричал, и его собственный крик разорвал ему барабанные перепонки. Когда он очнулся, было почти утро. Едва заметное жёлтое марево на востоке грозило разлиться в огненный фонтан, пока вновь не встретит на пути тучи, которые, казалось, вечно обитали на этой базе, и вновь не превратится в унылый серый свет, нисколько не светящий и нисколько не греющий. Снайпер сидел напротив, по-птичьи склонив голову; его силуэт паутинками расплывался по самому контуру, словно призрак вот-вот готов был исчезнуть. — Господи, убей меня, — произнёс Пиро, и его собственный голос показался ему чужим, холодным и хриплым. — Ты всё равно вернёшься, — заклекотал стрелок. — Все вы возвращаетесь. Кто-то из внешнего мира, кто-то с Респауна. Никто никогда никуда не уйдёт, пока Господь Бог не разрешит уйти. — И ты в их числе. — Мне и некуда уходить, — он смотрел пристально, и Пиро казалось, что чёрные глаза словно подёрнулись дымкой. — Есть пара неоконченных дел. Он поднялся, его кукри волшебным образом вновь оказался у него в руке. Наёмник закрыл глаза и выдохнул. — И ты в их числе, — донёсся до него его нормальный, ненастоящий, голос, а потом всё вокруг засияло белой плиткой на стенах и полу Респауна.