Охуенный

"Сдохни". Раньше ты бы выплюнул эту фразу, ты бы зубы мне выбил до одного, заставил сгибаться надвое и харкать собственной кровью с эмалью на асфальт, а сейчас шелестишь так бесцветно и тускло, как страницы старой газеты. Что я наделал, Крис. Блять, что я наделал. У тебя жизнь обычно плескалась в глазах и улыбка всегда была белозубой, широкой. Ты и тогда смеялся, отбивался вначале шутливо, пытался столкнуть. Ты был уверен, что я дурачусь, что я не серьезно, что я никогда, не с тобой. Что? Что мне сделать, Крис, чтобы в глаза твои вернулся огонь? Короткое, емкое "сдохни" бьет наотмашь по лицу. Это меньше, Крис, много меньше, чем я заслужил. Но ты больше не проронишь ни слова. Стряхнешь мои руки – не брезгливо, не со страхом... никак. Просто стряхнешь, как засохшие листья. Пачка на столе почти опустела, но ты тянешься к ней снова и снова. Будто без сигарет ты не сможешь дышать, будто только они сейчас позволяют тебе оставаться в сознании. А вот когда опустеет... Что будет тогда, Крисофер? Что будет с нами? Ведь мы же всегда... Блять... "с нами"... кажется, я все похерил еще до начала? Дружбу и все остальное, что могло бы, оно могло бы, я знаю. Той ночью, давно, ты нажирался из-за кого-то другого. Ты нес дичайшую дичь про глаза и кудряшки, а я точно знал, Крис, что ты – мой. Мой весь, до конца, без остатка. А ты никогда ведь не спорил. И уже наутро забыл про того пацана. У тебя пальцы так сильно дрожат, когда затягиваешься и даже не щуришься, а дым попадает в глаза, разъедает. Кажется, не замечаешь, как капля ползет по щеке. Я знаю, это от дыма, но если бы... Блять, Крис, если бы я мог отмотать все назад. Всего лишь на какие-то ебучие сутки. Ты поверишь, я даже не помню? Вернее, не так... твой смех и улыбка, и футболка, что задиралась на животе. Не вспомнить даже о чем был тот спор... или стеб? В какую-то минуту ты меня поборол – или я себе позволил поддаться? Повалил на кровать, и сверху рухнул, ткнулся губами в ямку на шее. И все... Понесло, закоротило и вынесло. Мы до этого что-то курили? Принимали колеса? Мешали с текилой? Потому что я не помню совсем ничего. Твоя кожа под пальцами и вздрагивающая спина. Ты шептал что-то, ты кричал, я не слышал. Мои пальцы были мокрые – на тебе и в тебе. Меня крыло тобой, меня расхерачило, смыло. Я не мог ничего с этим поделать, как затмение, как не в себе, как не я. "Не надо, пожалуйста, Вил", – ты просил, ты кричал, но все тише и тише, и отдельные слова, они пробивались сквозь ту пелену, что окутала разум как паутиной. Я не ведал, что я творю, я клянусь. Что мне сделать, Крис? Я на все готов, что мне?.. "Сдохни!" Это слово снова и снова – набатом, речитативом. Реквиемом... по мечте и тому, что когда-то звалось нашей дружбой. У тебя глаза ореховые, как ви́ски. Я столько раз в них тонул, и не счесть. Знаешь, а от уголков разбегаются такие лучики, когда ты смеешься. Будто солнце. Больно, сейчас так больно дышать от одной только мысли – что́ я с тобой сотворил. Как, сука, я мог? К а к я мог сделать это? С т о б о й ? Я не знаю. Я, блять, просто не знаю. Я не знаю, что будет теперь. Я вот он весь – у твоих ног, но ты и не смотришь. Отодвигаешься по дюйму тихонько. И куришь, глотая дым вместо воздуха. Молчишь, ты молчишь и молчишь после этого "сдохни", а лучше бы ебашил меня и пинал ногами по роже, по ребрам, отбил бы все почки. Я не знаю, Крис... я не знаю, не знаю... Сдохни, Вил, просто ляг и подохни, как смердящая псина. Хотя, ни одно животное не заслужило, ни одно не поступило бы, как я... как я – с лучшим другом. Тебе станет лучше, если я сделаю это? Ты сможешь когда-нибудь опять улыбаться и травить свои бесконечные байки? Заигрывать с девчонками и залипать на смазливых мальчишек? Ты сможешь смеяться раскованно, в голос, как прежде? Ты сможешь? Крис, ты сможешь, если не будет меня? Нигде, никогда... в этом мире. Не отворачиваешься даже и взор не воротишь, не так все. Ты смотришь прямо – прямо в глаза и при этом насквозь. Так, точно я умер уже, точно я призрак, которым, наверное, стану, потому что даже ад отторгнет такого ублюдка, который смог, который вот так... У меня на губах до сих пор твой вкус, сейчас – смешанный с кровью, металлом. У меня на губах привкус смерти, Кристофер. У меня на губах твои стоны – от боли. Я смотрю на тебя, на сжатые добела кулаки. Я смотрю на тебя, и мне хочется достать свое сердце и отдать, бросить под ноги. Просто зачем оно мне, после всего. Когда ты на меня никогда не посмотришь, когда я себе никогда не прощу. Как мне разорвать эту порочную цепь? Что сделать, чтобы исправить все, что я натворил? Повтором в голове, как на реверсе: "Сдохни, сдохни и сдохни". То, что я сделал, не оправдывают любовью. Такое вообще оправдать невозможно. Моей любовью к тебе я хотел оправдать бы эти попытки, Кристофер. Исправить что-то. Не ради себя или "нас", которых не было и не будет. Сделать что-то, чтобы ты жил... Жил, как и раньше. "Так сдохни". Ноги затекли от того, что долго сидел на коленях. Подняться, слыша, как хрустнут суставы. В комнате столько дыма, что не видно лица. Разогнать мглу ладонью. Это в последний раз, обещаю. В последний раз, когда ты видишь меня. – Крис, я... Слова застревают в глотке, прилипают к гортани. Нет ни одного, что достойно сейчас прозвучать. Как прощанием и последним "прости". Потому что ты нет, не простишь, да и я недостоин. Не умел и сломал, расхерачил вдребезги, как безделушку. Это в последний раз, Крис, я тебе обещаю. В последний раз, когда ты меня видишь. Еще секунду, последнюю... дай мне. Дай мне этот миг, и я уйду в никуда.