Охуенный

Чешутся, как же чешутся кулаки, господи. Как же хочется схватить каждого из этих уебков за шкирку и жваркнуть лбами, чтобы позвоночники в трусы ссыпались. Потому что... Потому что полный пиздец. У Исака кровь течет из разбитого носа, заливая лицо и футболку, а у Криса костяшки зудят. Вбить в асфальт, на ленты порвать, уничтожить. И где-то там, в голове, тихо-тихо голосом лучшего друга: "Бро, ты дебил. Перестань. Бро, не лезь. Он не твой". Крики разносятся, кажется, на весь этот квартал и парочку соседних. Дружки пацана, надо отдать им должное, петухами наскакивают на обидчиков, за грудки цепляют, руки заламывают. А еще этот... этот парень. 〜 Твой парень, Исак? Тот, кто целует, кто раздевает, кто может касаться везде и делать с тобой все, что захочет? Тот, кому позволяешь снимать с тебя эти тряпки, перед кем опускаешься на колени, кто придавливает тебя своим телом к кровати? Кто имеет на тебя все права? Кому шепчешь, что любишь? Ему все можно, Исак, это правда? Все, что ты так никогда мне не позволил? Ты его правда любишь, Исак? 〜 Он не участвует в драке, он рядом. Он обнимает, он шепчет что-то так тихо, что Крис не может даже расслышать. Он весь в нем, в этом мальчишке с золотистыми кудряшками из-под бейсболки, с таким едким, злым язычком. Мальчишке, что умеет беззаветно, без оглядки любить, отдавать себя целиком, что никогда не смотрит назад и никогда не прощает. Мальчишке, за которого Крис и сейчас отдал бы многое. Если не все. 〜 Хочу тебя. Черт подери, Исак. Все еще хочу так, что дурею. Все еще... столько прошло. Думаю о тебе. Не отпускает. Пиздец. 〜 Вильям говорит, что это от недотраха. А что поделать, если и не встанет ни на кого, если перед глазами лишь этот. Тот, кого Крис Пенетратор привык считать гребаным неудачником. Пока однажды не сгреб за шкирку в подворотне за школой. Хотел всего-то лишь втолковать, чтобы не лез, мелочь бездумная, куда не надо и куда не просили. И... что-то переклинило что ли. Что-то, чему нет ни названия, ни объяснения. Что-то, что не отпускает по сей день. И тот единственный поцелуй, до разбитых прокушенных губ. Когда набросился и думал, сожрет, когда удерживал вырывающуюся тушку, прижимал к себе целиком. И было так сладко... Охуенно так было. И только хмыкнул в ответ на прилетевшую оплеуху, слизывая с губ вкус колы и сыра. И был уверен тогда, что все еще будет. Ошибся. Ошибся, наверно, впервые. Не понял, не просчитал. А ведь Крис уже и школу закончил, и успел уехать из Осло... Вернулся вот, точно зная, что все позади. Вернулся, и опять закрутило. — Элиас! Элиас, успокойся, не смей! — вопит совсем рядом эта девчонка в хиджабе. А Крис уже мысленно пересчитал тому все зубы и парочку ребер, пропнул хорошенько с ноги... 〜 Не трогай, не смей. Не его, не Исака. 〜 Мальчишка недоуменно пялится на измазанные красным пальцы. А второй приобнимает до тошноты слащаво и нежно, а потом уводит вниз по улице, то и дело останавливается, заглядывает в глаза, трогает то скулу, то висок губами. Он и сам в крови перемазан, как только что со скотобойни. И по-хорошему бы, и его с асфальтом сравнять... Но, когда они идут мимо, Кристофер, зачем-то подчиняется невесть откуда вылезшему внутреннему голосу, и отступает в тень, пропуская. Остается неузнанной невидимкой. Фантомом. Одной из глубоких вечерних теней, прячущейся в зарослях кленов. — Это должен был быть я, зачем ты подлез? Исак... столько крови. Скулы сводит от этого лепета, и тошнота подкатывает к горлу, когда Исак улыбается кровавыми губами, а потом целует. — Блять, перестань. Какая разница — ты или я. Ты и я — это одно, помнишь? Эвен, все хорошо. Теперь они знают, что ты не один. И я всегда буду с тобой... Голоса стихают, когда парни сворачивают за угол. Солнце ярко подсвечивает сверху листву, где-то выводит пронзительную трель насмешница-пичуга. Ладони болят от врезавшихся в кожу ногтей, а из закушенной губы кровь сочится крупными каплями, растворяясь на языке привкусом ржавого железа. Вильям говорит, что это все недотрах. Но почему? Сука, почему так пусто в грудине? Будто выкачали весь воздух.