Только ты

      В тот вечер Ресслер был особенно убедителен. Он просто настаивал, что вечером им с Лиз нужно поговорить. Поговорить в его понимании включало дежурную выпивку. И Элизабет сдалась.  — Агент Кин, я вижу, ты не в форме. Все это заметно не только мне. Вот извини, но я спрошу прямо: какого черта? Какого черта ты переехала в эту дурацкую квартиру, что случилось? Неужели ты превратилась в «Умную Эльзу», которая просчитывает на годы вперед, как следом за хорошими могут непременно случиться какие-то ужасные события?  — Дон, извини, но… Элизабет пыталась подобрать слова после первого шота. — Видишь ли, вряд ли ты поймешь, ты — мужчина… — за этим последовал второй и третий шот.  — Почему это сейчас звучало как оскорбление? — удивился Ресслер  — Нет, совсем нет. Но… Произошли некоторые события, которые ты, будучи мужчиной, вряд ли сможешь оценить в тех же красках, что и я…. Наверное.  — Давай, я все же попытаюсь. Ты знаешь, я во многом изменился. Может, и я смогу понять. Просто я видел, как Реддингтон переживал твою смерть, а затем известие о предательстве. Можно быть сильным мужчиной, но есть вещи, когда даже такой силы становится мало. Как подкашиваются ноги, когда земля из-под них уходит. Что ему это стоило. Поэтому я был очень рад, что ваша жизнь наконец стала налаживаться. И вдруг, твой уход. Ты уж постарайся, я возможно пойму, объясни, почему ты вдруг бросила его сейчас?  — Дон, мне очень жаль, что ты так думаешь. Но, понимаешь, черт, я не должна была тебе это говорить. Но, если ты настаиваешь, то слушай. Вот просто представь, что вся моя жизнь вдруг вернулась на двадцать с лишним лет назад, окно распахнулось, и в нее ворвались все звуки, запахи, слова… И я превратилась в маленькую девочку, которой манипулируют все, кому не лень.  — Все, ты имеешь ввиду Реддингтона?  — Да, и его в том числе.  — Лиз, но это же ерунда какая-то! Ты — не та маленькая девочка. Все изменилось с тех пор.  — Не всё. Некоторые вещи невозможно изменить. Я — ее дочь. Он — ее бывший любовник. Я… Я не могу это изменить, и принять….видимо не могу. Элизабет почувствовала, что ее горло сжимается, дыхание перехватывает, и в глазах неизбежно щиплет…  — Кин, но это же бред! Сколько лет прошло! Сейчас все уже не то и не так! Я же видел вас вместе, и нет никакого сомнения, что ты для него значишь.  — Дональд, ты многого не знаешь.  — Почему мне кажется, что я знаю несколько больше, чем остальные? И потому имею смелость сказать напрямую, в отличие от них. Ты опять совершаешь сумасбродные поступки, из-за которых пострадает любящий тебя человек.  — Дон, ты… ты очень хороший друг, что правда — то правда. Но все же я не могу тебе сейчас объяснить некоторые вещи. Просто поверь мне, что так было нужно. Правда! — Элизабет решительно опрокинула следующий шот. Остановить этот разговор нужно было любой ценой. Ценой оказалось жуткое состояние опьянения. Лиз надеялась только на то, что Дональд не бросит ее, уснувшую и пьяную в хлам, на стойке бара. От боязни продолжения разговора, она и впрямь напилась как никогда.       Очнувшись утром следующего дня у себя в кровати, она не могла вспомнить даже то, что она помнила последним. Потом, в памяти начали судорожно всплывать обрывки. Но они так и не смогли восстановить всю картину вечера в целом. Хотелось бы надеяться, что она уже была просто не в состоянии рассказать всю правду Ресслеру. Потому она первым делом набрала его номер, и услышала слегка хрипловатый знакомый голос.  — Да, Лиз. Уже проснулась?  — Дональд, что, черт возьми произошло? Что мы такое пили? Я еще никогда не была в таком состоянии. А это была не первая пьянка в жизни. Извини, и… спасибо, что доставил меня до дома. А кто меня раздел, не ты, случайно?  — Нет, — засмеялся Ресслер. Мы пили виски, хороший, односолодовый. Ты проявила чудеса самоотверженности, когда вышла из такси. Едва стоя на ногах, ты поднялась, хоть и с моей помощью, по ступенькам крыльца. Затем, отдав мне ключи, доверила открыть дверь, громким шепотом предупреждая, чтобы мы не разбудили Агнес. Позволила мне довести себя до спальни, где весьма ловко начала раздеваться, а мне оставалось лишь отвернуться, как порядочному мужчине. Уже лежа под одеялом, и обнимая подушку, ты прошептала мне, чтобы я захлопнул двери, только не слишком громко. Что я и сделал.  — Странно. Нет, я, конечно, знаю, что пить виски — не моё. Но чтоб мне было настолько плохо. Вот никогда не доверяла этим ирландцам, коварный видать народ, изобрести такое.  — Э, Лиз, ты несправедлива. Во всяком случае, когда мы его пили, ты не жаловалась, а даже напротив, хвалила его.       Элизабет понадобилось целых два дня, чтобы восстановить нормальное самочувствие, когда обычное вертикальное стояние не доставляет невыносимую муку. «Нужна перезагрузка» — подумала Элизабет, и нашла себе подходящее место для нее. По пути на работу нашла подходящий спортивный клуб с бассейном, где можно успеть поплавать утром. Брать с собой малышку было не совсем удобно, так как ей необходимо реально загрузить мышцы, и разгрузить голову, и лучше всего проделывать это в одиночестве. В эти часы бассейн был довольно пустынным и тихим. Высушить потом волосы, недавно подстриженные под короткий боб, было делом довольно быстрым, так что оставалось время зайти в кислородный бар, но, не изменяя себе, взять там лишь свой обычный кофе. И вот, когда с наслаждением мазохиста, Лиз пила обжигающий напиток, она также с ехидством обдумывала надпись на стакане в баре «Бариста копит на мечту» — черт, даже у баристы есть мечта! А есть ли она у меня? Может, тоже поставить на работе стакан с такой надписью? Нет, для моей мечты этот прием ну никак не подходит, моя мечта — не настолько материальна…над ее головой раздался знакомый голос Ника:  — Элизабет! Привет, как ты здесь оказалась?  — Ник Корпал? Господи, сколько же мы с тобой не виделись? — Лиз обрадовалась этой неожиданной встрече, как ребенок.  — Да, давно. Как ты, где дочь? Уже, наверное, невеста? Большая? — интересовался Ник, оглядываясь куда-то то и дело.  — О, да, она большая, умная девочка! Пошла в детский сад, заводит себе новых друзей, — неосознанно прослеживала Элизабет косые взгляды Ника. — Ты здесь не один?  — Нет, но это не важно, минутка для старой подруги всегда найдется. Рассказывай, как ты здесь оказалась? — продолжал Ник, присаживаясь за ее столик, и уже не оборачиваясь по сторонам.  — Да нечего особо рассказывать, вот нашла удобный бассейн, до работы успеваю поплавать. Живу в Джорджтауне, работаю все в той же команде. Все хорошо, с Агнес помогает няня.  — Ты живешь одна?  — Я не одна, у меня Агнес, — с заразительным оптимизмом ответила Элизабет.  — Но это значит… ты свободна?  — Ник, дружище, что за вопросы? Я видела, ты тут не один, вероятно, с подругой, с чего это ты так откровенно интересуешься моей свободой? А?  — Это… ммм… просто коллега, мы иногда занимаемся вместе спортом, только и всего.  — Так, ты врешь не слишком убедительно, Ник. Очевидно, тут нечто большее. Твой румянец тебя выдал, когда ты оглядывался на нее. Желаю удачи, очень рада была тебя видеть, Ник! Извини, у меня больше ни минуты! Давай как-нибудь в другой раз, позвони мне, — забирая со стола телефон, закрывая сумочку, почти скороговоркой закончила Лиз.  — Нет, Элизабет, я должен сказать тебе, это не займет много времени, посиди еще хоть полминуты, — умоляюще просил Ник, положив свою руку на руку Элизабет.  — Боже, как ты серьезен. Хорошо, я тебя слушаю.  — Лиззи, а ведь я тебя люблю, — раздалось для нее, как гром с ясного неба.  — Ник, ты что? Когда-то в далекой юности мы были друзьями. Да и были почти детьми.  — Нет, я тебя люблю, как прежде, Элизабет Милхоун. С той минуты, когда ты по ошибке попала в нашу аудиторию, и пропустила свою лекцию. Как будто и не было этих лет. Этих дьявольски долгих лет, когда я не мог тебе это повторять каждый день.  — Но, Ник, это было просто наше детство, юность…       Блондинка, поравнявшаяся с их столиком, стояла ровно за спиной Ника Корпала, когда он с совершенно серьезным видом заканчивал произносить свой драматичный монолог. Дежурная улыбка на ее лице сменилась таким недоумением, что Лиз стало неуютно. Ник почувствовал, что все это слышала не одна Элизабет. Но, казалось, эта неловкость его ничуть не волновала. Он не сводил глаз с Элизабет, которая решительно встала, и удалилась молча, не найдя более подходящих слов.       Оглянувшись, выходя из кислородного бара, Элизабет увидела блондинку, стремительно направляющуюся к другому выходу из бара, и оставшегося сидеть в одиночестве Ника. «Эх, дружище Ник, что ты наделал? Зачем ты так… Мы были отличными друзьями. Что мне делать с тобой теперь?» — с горьким сожалением думала Элизабет.       Эти дни на работе выдались весьма драматичными. Как будто драматизма в ее личной жизни не хватало. Как слепо иногда бывает правосудие, когда преступник бывает безумен и почти себе гениален. Убийство стольких девушек, беспричинное, жестокое. Коварный план посадить в тюрьму любимого, подставив в этих убийствах, а затем красиво оправдать, затеяв шикарную кампанию по спасению, подстава еще одного невиновного — ладно, ладно — это, пожалуй, все же тянет на большую степень драмы, это уже трагедия! Так успокоила себя Элизабет, вполне прозаично завершив свой день, почитав сказку Агнес перед сном, приняв душ и почистив зубы. Спать, спать, спать!        Шорох в гостиной насторожил Элизабет, она взяла в руки пистолет. В гостиной горел свет, там она обнаружила Ника, заспанную Марию, закрывавшую дверь за странным ночным гостем. Мария что-то пробормотала «вы уж тут сами разберитесь, я пойду проверю, не проснулась ли малышка». Ник деловито поставил перед собой пару чемоданов. Сам упал на диван, и закрыл глаза. Пауза затягивалась. Он решительно прервал ее:  — Лиззи, я прошу тебя, ты сейчас не горячись. Я понимаю, что ты не могла ничего мне ответить от неожиданности. Но сейчас, прошу тебя, подумай, я мог бы сделать тебя счастливой, помогать с ребенком. Ведь одной тебе нелегко. И ты знаешь, как я люблю тебя. Я все для тебя сделаю. Только скажи мне «да».  — Ник, уходи. Я ведь не сказала, что люблю тебя. Да, ты хороший, возможно, даже лучше многих. Лучше НЕГО, возможно, в чем-то. Но все дело в том, что я люблю его, а не тебя. — Элизабет, ты можешь ничего не говорить мне сейчас. Просто дай мне время. Я буду твоим верным псом, ты привыкнешь ко мне, и я сделаю все, чтобы ты была счастлива.  — Ник, уходи, — попросила Лиз. Она чувствовала, что слезы бегут у нее по лицу, она не в силах с ними справиться. Она представила себе всю эту картину, как если бы вдруг, как в анекдоте, сейчас раскрылась дверь, и вошел Реддингтон. Ей было жаль обижать друга, но его натиск, совершенно неуместный, неожиданный, был ей абсолютно неприятен. Слезы просто лились рекой. Она сидела на ступеньках, ведущих на второй этаж, и рыдала. Она рыдала от того, что никто, никто не смеет занять ЕГО место в ее сердце!  — Лиззи, я смотрю у тебя найдется место и для моих книг, — Ник по-прежнему думал, что у него есть шанс. Плачущая женщина вероятно производит впечатление слабой особы. Поплачет немного, поубивается, да и смирится с тем, что рядом хороший, сильный мужчина. А любовь…. Ну что любовь, она есть у него, и ее с лихвой хватит для обоих. Из первого чемодана он доставал книги, и деловито расставлял их на полки в гостиной. — Это мои самые необходимые, медицинские.        Элизабет все явственней представляла шаги Рэда за дверью, и эту картину, Ника, по-хозяйски расставлявшего свои вещи в ее гостиной.       Горло Элизабет сжимал спазм от долгих и горько лившихся слез. Крика не получится, думала она, да и не нужно кричать. Она просто встала, и со всей своей твердостью еще раз сказала:  — Уходи, Ник. И тут Элизабет вспомнила, как бывает в детстве, снится какой-то кошмар, самый страшный детский кошмар, ты в страхе рыдаешь, бежишь от кого-то, настолько всё, как наяву. И думаешь, наяву это или во сне. Судорожно вычисляешь это. Потом вдруг с облегчением понимаешь, что это всё же сон, слава Богу, сон! Но он так ужасен, что хочется как можно быстрее проснуться. Просыпаясь, еще долго переживаешь эти ужасные вещи. Но тут осознание, что это только сон, было неземным облегчением! Сон, все это сон, но так рыдать во сне, Элизабет не могла припомнить даже в реальности такого. Первое, что сделала Элизабет после своего счастливого пробуждения, потянулась к телефону, набрала вызов, и, с облегчением услышав ответ, сказала:  — Знаешь, моя тоска принимает такие странные формы, что я плачу во сне от одной только мысли, что кто-то может занять твое место.  — А что, есть претенденты? Так, так… Все поверили, что меня больше нет в твоей жизни?