Только ты

      Утро в Джорджтауне бодрит само по себе, убеждала себя Элизабет: улица просыпается, шуршат немногочисленные машины, мужчины в строгих костюмах и пальто едут на работу. Домохозяйки неспешно, отправив детей в школы, отправляются по маленьким магазинчикам. Так и новая жительница Джорджтауна, закрыв увесистые двери своей новой квартиры, спустилась с крыльца, украшенного сурфиниями и колеусами, отправилась с очаровательной дочерью в ясли. Это прекрасный способ завести новых друзей, чему общительная от природы девчушка была очень рада. Молодая мама убедилась, что дочь в прекрасном настроении, и, помахав ей на прощанье, отправилась на работу. Она сменила привычный Шевроле Тахо на Тойоту Аурис, гораздо более юркую, но в то же время достаточно мощную. Дежурная улыбка и маска заразительного оптимизма покинули лицо Элизабет, и теперь привычная складка на лбу упрямо проступала под плохо скрывающей это безобразие челкой. Все движения были до автоматизма выверены, и только поэтому она не опаздывала на работу. Не забывала здороваться, пить дежурный кофе, который должен был бы бодрить. Поддерживать разговор с командой «почтового отделения», с головой окунуться в работу. Вот всё, чем она могла сейчас заниматься, и старательно думать лишь об этом. Время от времени заставлять себя улыбаться, даже смеяться над чьими-то шутками. И вздрагивать, каждый раз вздрагивать при открывании двери лифта. Ей пока с большим трудом удавалось разыгрывать равнодушие при виде когда-то близкого человека. Всегда плохо удавалось вживание в роль циника. Но она старалась, очень старалась. Правда, ее смех и улыбка благодаря этому сейчас были совсем другими. Она прекрасно понимала, что раз она это чувствует, то и другие замечают. Ничего, — думала она, — со временем у меня будет лучше получаться. Шел второй месяц ее новой, самостоятельной жизни. Жизни без Реддингтона.       Вернувшись после короткой встречи с матерью, Элизабет сняла номер в гостинице, нашла риелтора, и за пару дней подобрала себе подходящую квартиру. Внезапно ощутила плюсы своего случайного наследства. Она может обеспечить ребенку те условия жизни, которые были бы не хуже тех, к которым она успела привыкнуть. И няню она может себе позволить. Однако, она вдруг подумала, почему бы не попробовать ясли — Агнес привыкла к общению с разными людьми, но с ровесниками до этого общалась мало. Во второй половине дня Мария забирала Агнес из ясель, и тогда уже как прежде они гуляли и веселились вдвоем. Нельзя сказать, что Мария отнеслась с пониманием к решению Элизабет. Но она так привязалась с Агнес, что рада была уже и тому, что ее в этой странной ситуации просто не уволили. На втором этаже квартиры Лиз была отличная комната, которую она предложила занять Марии. И жизнь по крупицам начала налаживаться. Если не считать того, что по ночам ее самым хорошим приятелем было пино нуар или мерло. И любимым занятием стало плакать в подушку.        Немного отвлекало поначалу обустройство дома всем недостающим. Но это, благодаря ее нестесненности в средствах, уладилось довольно легко и быстро. К особой роскоши Лиз никогда не тянуло. Только необходимое, обеспечивающее удобство ребенку, его маме и няне. И это все. Марии разрешалось иногда подбирать еще что-то для дома. Как правило, ее предложения Элизабет даже не дослушивала до конца, просто соглашаясь на необходимые приобретения. Таким образом, жизнь этих троих довольно быстро обросла достаточным комфортом и уютом. Разговоры о Реддингтоне разрешались только малышке. Но не приветствовались, не развивались, а различными ухищренными способами быстро сворачивались.       Как случилось то, что случилось, она и сама не понимала. Разговоры с матерью должны были бы наконец всё объяснить, сделать жизнь Элизабет осмысленней и легче. Во многом так и случилось. Но, по мере получения информации, что-то происходило в голове Лиз, что в конечном итоге и привело к этому внезапному решению. Разговоры на целую ночь заканчивались сном, не приносящим отдыха и облегчения. Дом махнул на них рукой, и только иногда добавлял кое-каких подробностей, важных, по его мнению. Затем вообще тактично самоустранился. Он ставил чайник, делал сэндвичи. Оставлял их одних.       Наконец они подошли к самому важному вопросу.  — Что случилось, расскажи мне, мама. Почему ты оставила меня с совершенно посторонним человеком, как ты могла быть уверена в том, что со мной все будет хорошо? Кто был моим отцом?  — Маша, это было самое сложное, но и самое верное решение в тот момент. Нужно было оставить тебя так далеко, чтобы никто не узнал в тебе дочь русской… шпионки.  — Константин Ростов, которого сейчас все знают как Александр Кёрк, он считал себя моим отцом. Он многое помог мне вспомнить, и я начала верить ему. Наш летний дворец. Секретики. Как я вдруг потеряла память, кто помог этому? Почему одним из первых воспоминаний, вернувшихся ко мне, было то, что я убила своего отца?  — У нас была очень дружная семья — со стороны. Вот это правда. Константин никогда не сомневался во мне. Правда, на него имела определенное влияние его мать, но ко времени рождения ребенка, он сумел ограничить это влияние. Настолько он был счастлив, когда ты родилась. Было бы совершенно безжалостно разбить его сердце моими сомнениями. И, уверяю тебя, я не первая, и не последняя женщина, которая рожает ребенка в браке от другого мужчины, — с горечью, но довольно уверенно высказалась Катерина.  — Хорошо, — несмело возразила Лиз, — Но тогда почему все же… другой мужчина, и кто он?  — Ирония судьбы. До тех пор, пока я не задумывалась о детях, я могла быть совершенно бесстрашной и непоколебимой в своих действиях. Жить легко, уверенно. Принимать приказы, посланные мне начальством, и не обсуждать их. Так жизнь свела меня с Р. И я была в совершенном смятении… потому что вдруг то, что было шуткой, стало слишком настоящим. Да и настоящее, оно ведь тоже считалось лишь рабочим проектом. Фиктивный брак, дающий мне множество преимуществ. Я не была нелегалкой, а благодаря его бизнесу, нас хорошо принимали в обществе. Но, со временем, я стала замечать в К. довольно странные вещи. Внезапно он впадал в ярость по пустячным поводам. Я даже в шутку начала связывать это с полнолунием. Но так совпадало. Обычно будучи весьма терпимым ко многим моим недостаткам, он вдруг приходил в бешенство от мелочей, и не мог остановиться, вплоть до физического насилия. При первых таких вспышках я пыталась вести диалог, но, понимая, что он меня совершенно не слышит в такие моменты, стала просто уходить во время них.       Так, сбежав однажды из дому от очередной вспышки ярости, я оказалась на улице лишь с мелочью в кармане, и смогла лишь пару раз позвонить из автомата. Р. Не оказалось в городе, но зато дома оказался еще один мой знакомый. Без лишних вопросов он приехал за мной на такси, и отвез к себе домой. Мне было настолько плохо, я была так зла на Константина… Наши отношения с этим человеком всегда были исключительно рабочими, может быть, немного дружескими. Возможно, мы просто оба понимали, что наша взаимная симпатия должна оставаться в рамках дружбы, как бы то ни было. Так бы всё и продолжалось. Но в тот вечер… обжигающая боль на запястье напомнила о том, как Константин пытался вразумить свою глупую жену. Жалость к себе, злость на Константина, досада на Реддингтона, не оказавшегося рядом в такую минуту, да и все, все рабочие досадные моменты вдруг навалились на меня, а… рядом оказавшийся человек показался мне просто рыцарем в сияющих доспехах. Сильный, благородный, чертовски красивый, он лишь спас даму из рук злодея. Этим и ограничилась бы его миссия. Если бы дама вдруг не использовала все свои волшебные чары, вплоть до имитации чертовски изящного обморока, ибо — почему бы и нет, черт возьми. Никогда, никогда больше я не напоминала ему ни словом, ни жестом о той ночи. Все должно было остаться по-прежнему, мы работали, как раньше. Это был, пожалуй, единственный человек, в отношении которого я даже малейших планов о будущем не строила. Да и я не испытывала недостатка в навязывающих мне эти планы. Потому, когда я совершенно неожиданно была ошарашена ощущением грядущих изменений, я на минуточку задумалась. На минуточку. А потом решила, что всё, что ни делается — к лучшему. Катерина наконец замолчала.  — Но, если этот человек был таким замечательным, почему, почему ты оставалась с тем, с кем была несчастна? Ты даже не скажешь, как его звали?  — Я знала, что вскоре он покинет страну. Дома у него была семья. Здесь его звали Джон Симонс. Его настоящего имени я и не должна была знать, могла называть его агент Седук. Он никогда не должен был узнать о тебе. Это было лишь моё решение. Ввязывать его в свои семейные передряги я не собиралась. Приехал Реддингтон. Окружил меня заботой, как всегда. Мое решение поддержал безоговорочно. До последнего момента надеялся, что отцом ребенка мог оказаться он. Строил безумные планы. Как мы вместе уедем куда-нибудь, где нас никто и никогда не найдет. Я не могла разрушить его иллюзию, так как его сведения нужны были разведке, он был слишком ценным человеком. Пока что я оставалась в браке, и, к удивлению своему, Константин был до определенного момента прекрасным фиктивным отцом.  — А пожар, как он случился? — спросила решительно Элизабет.  — Пожар… Когда Реддингтон устал ждать моего решения, он решил действовать через тебя. Выкрав тебя из нашего летнего дворца в Канаде, вернулся в Вашингтон. Он все же полагал, что я устала от участившихся вспышек ярости Константина, привез тебя в дом на побережье, куда мы иногда сбегали вместе. Потому там было уже много твоих вещей и игрушек. Он думал так доказать всю серьезность своих намерений. Но обычно покладистый Константин к тому моменту начал что-то подозревать, и потому нанял детектива. Так, мы оказались все в одном месте.  — Значит, вы действительно ругались, и я помню этот момент?  — Да, Константин был вне себя, что совершенно понятно. Я вошла в дом первой. Позвала Реддингтона. Он не откликнулся, но откликнулась ты, и сбежала вниз. Следом ворвался Константин. Пока мы кричали друг на друга в гостиной, ты убежала на кухню, вероятно, испугавшись. Затем ты выглянула из кухни, но увидев, что мы по-прежнему ссоримся, спряталась в гардеробной. Ты так часто делала, и обычно, в поисках тебя, мы быстро мирились, и потом смеялись. Приехал Реддингтон, он вошел в дом с большим бумажным пакетом — ездил за покупками для тебя. Константин попытался сбить его с ног тут же. Но ничего не вышло, он только выбил из рук пакет с продуктами. Яблоки, апельсины, упаковки с твоим любимым печеньем оказались в огромной молочной луже. Реддингтон, увернувшись от удара, вдруг бросился от Константина, как ни нелепо это казалось. Он не стал с ним драться, устремившись на кухню. Мы, в пылу выяснения своих отношений, совершенно не обратили внимания на запах и дым, уже идущий оттуда. Я попыталась устремиться за Реддингтоном, осознав весь ужас происходящего. Константин же опять прибег к своему излюбленному приему — больно схватил меня за запястье. Из моих рук выпала сумочка, откуда вылетел пистолет. Тут я увидела тебя, стоящую в открытых дверях гардеробной, с пистолетом в руках. Выстрел. Ты скрылась. Константин упал, моя рука наконец освободилась, я бросилась к тебе. Мне навстречу уже бежал Реддингтон, и языки пламени за ним. Он вытолкнул меня за дверь изо всех сил, а сам вернулся искать тебя, он тоже знал, что ты обожаешь прятаться в гардеробной, среди зонтов, коробок с обувью, вешалок с пальто. Огонь быстро охватывал большую и большую площадь. Мое сердце выпрыгивало из груди, мгновенье казалось вечностью, пока наконец я не увидела его с тобой на руках. Ты была цела, лишь немного опалила волосы, да и твой мистер Прыг пострадал. Реддингтон передал мне тебя, и лишь тогда сбил пламя со своей одежды. Его ожоги были ужасны. Как бы я ни злилась на него за похищение, мне было больно смотреть на это. Моя машина была рядом, и мы уехали вместе до прибытия полиции. Потому я долгое время считала Константина погибшим. Мы же не спасли его из огня, уже считая мертвым.  — А что было потом, почему же вы опять расстались? — спросила Лиз, ощущая почти физически возвращение в ужас того дня.  — К сожалению, я вынуждена была принять такое решение. Я лишь отвезла Реддингтона к доктору Колеру, не раз слышав его имя и превосходные отзывы о нем, как о замечательном пластическом хирурге. Я подумала, что он как нельзя лучше позаботится об ожогах Реддингтона. А еще я сказала Реддингтону, что возможно, это наша последняя встреча, и ему лучше всего исчезнуть. Помочь ему в этом мог бы доктор Колер. Единственное, о чем я умолчала тогда, о том, что я подставила его, как предателя. Это было нелегкое решение, но, учитывая, что я в принципе не выполнила прямой приказ: убрать Реддингтона, избавиться от него… я лишь разрушила его репутацию, но спасла жизнь. Дальше ты уже все знаешь, кажется Кейт тебе все рассказала. Я передала тебя ей, и решив еще пару вопросов, позвонила из Кейп Мей, сообщив адрес Сэма Милхоуна. Он однажды помог мне, а затем мне удалось помочь ему, но об этом — в другой раз.  — Кейт? Как? Она тебе рассказала? Она в порядке?  — Да, она недавно пришла в себя, и кое-что смогла рассказать. Она сейчас все еще под наблюдением врачей в отличной клинике.  — Отличная новость! — обрадовалась Лиз. Под утро они наконец улеглись спать. Но проснулась Элизабет с ощущением совершенно другой себя. Вроде бы она не узнала ничего неожиданно нового, обо многих вещах она могла и ранее догадываться. Но рассказ матери сделал эти давние события настолько реальными, что она не знала, как с этим жить. Как вернуться домой, и жить с человеком, который всегда говорил, что никогда не лгал ей. И этот роман с Катериной, внезапно ставший реальным. Всё в ней кричало: я хочу побыть одна.       Казалось, Реддингтон даже не удивился. Он только просил ее остаться в их доме. Но Лиз наотрез отказалась. Она сказала, что хочет начать все с чистого листа. Поэтому в этот же день переехала в отель. А дальше — крыльцо с колеусами в Джорджтауне. Жизнь на автопилоте. И попытки прийти в себя.