Прошлое "Империи Зла"

— Германия, скажи, Россия ведь не умрет? Ей же можно помочь? — Феличиано, все так же наивно верил, что Людвиг может помочь Анне, но тот словно игнорировал Италию. Байльшмидта больше волновал вопрос: что будет дальше? Итог этого времени был плачевным. Ведь Россия, в результате польского и шведского захвата была фактически поставлена на грань национальной катастрофы. Москва, — ее сердце, находится в руках иноземцев. Сама она разбита и подавлена смутным временем, у нее нет времени восстанавливаться. И куда ей теперь деваться? Народ ее оставил, поляки чинят беспорядки по всей России…  — Людвиг, — Франция положил руку на плечо Крауца, тот вздрогнул, очнувшись от своих мыслей. — Пошли, нам здесь нечего делать.  — Куда нам идти? — спросил Германия, осматриваясь вокруг. Это была явно не Москва, но город не уступал ей в красоте. Крепостные зубчатые стены, красиво сбегали вниз по уступам горы, причудливыми зигзагами поднимались на другие, не менее крутые утесы. Круглые и четырехугольные башни, подчеркивали грандиозность сооружения. Однако, торчавшие кое-где в амбразурах пушки, не явно давали понять о грозном назначении крепости.  — Что это за место? — нахмурился Англия.  — Я здесь никогда раньше не был. И не знаю, как называется этот город. — пояснил Китай. — Кстати, тут похоже нет поляков.  — Откуда ты знаешь, что их здесь нет? — спросил Бонфуа.  — Если бы они были, то люди вообще бы не выходили из своих домов, а тут посмотри-ка, — повсюду, люди обустраивали свои торговые места по мере достатка. Были у них и солидные лавки, амбары, а иные обходились ларями или лотками. Везде стояли многочисленные ряды, а торговцы нахваливали свой товар. — Видишь, спокойно, значит здесь люди живут.  — Может хватит уже! Где нам найти эту чертову Россию?! — рыкнул Англия. Никто ведь не знает эти места, кроме самой Брагинской.  — Вее, вон Россия, — вдруг беззаботно протянул Феличиано. Страны оглянулись: и впрямь, прямо по направлению к ним шла Россия, а с ней рядом, нога в ногу шел парнишка лет 13-14, ладный с встрепанными, светло-русыми, как у самой Анны волосами. Миловидное, но серьезное личико мальчика было покрыто россыпями веснушек, а на мир взирали два больших, смотрящих с задором и озорством, ярко-синие глаза.  — Вот так вот, маменька, — начал говорить он. — Князь наш, Димитрий Пожарский отказаться решил, говорит мол, «Нечего полякам платить, только казну, да земли разбазаривать», да и староста наш, Козьма Захарыч, человек он вспыльчивый, не хочется ему чужакам служить. Да только у нас-то уныние и недоверие к собственным силам. Вон, в соборной церкви, недавно прочитана была грамота троицких властей, народ, прослушав ее, пришел в умиление, плакал над погибелью государства, но выражал отчаяние такими словами: «Верно нам не будет избавления! Чаять нам большей гибели».  — Не время так, Федя нам с тобой плакать. Думать надо, Москва за меня подставилась. Не верят в меня люди, дочь уже небось возненавидела… Видеть меня павшей хотят, да только я не хочу падать, — Россия резко остановилась и прислушалась к колоколу. Федор тоже остановился, настороженно подняв голову.  — Обычно колокол звонит либо на праздник, либо служит тревожным предупреждением, — объяснил остальным странам Китай.  — А мне кажется, что он призывает, — больно глухо и громко звучит, — произнес Франциск, вслушиваясь в звон.  — Козьма Захарыч видно опять людей к себе зовет, — забеспокоился Фёдор.  — На что? — невольно спросил Америка, наблюдая за тем, как толпы людей собирались вокруг жилистого, крепкого и широкоплечего мужичонки в добротном, но скромном кафтане, при потертых кирзовых сапогах. В своих сильных руках, он держал топорище, а глаза, ясные голубые глаза словно горели огнем. Огнем призывным, живым праведным огнем…  — Православные люди, — обратился он к народу, вкладывая в каждое слово искру своего пылающего сердца — хотим помочь Московскому государству, не пожалеем животов наших, да не только животов — дворы свои продадим, жен, детей заложим и будем бить челом, чтоб кто-нибудь стал у нас начальником. Дело великое! Мы совершим его, если Бог поможет. И какая хвала будет всем нам от русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдет такое великое дело: я знаю, только мы на это подвинемся, так и многие города к нам пристанут, и мы избавимся от иноплеменников. Избыть беду самим измыслить надо. Испил я чашу поругания и больше пить ее не в силах. Зову с собою храбрых идти освобождать Москву! Побьют нас — ляжем, но не дома, а честной смертью в поле брани. Ведь все равно нам помирать!  — Он что, предлагает, Феликса прибить?  — Не прибить, а восвояси отправить, на родину так сказать… — хмуро отозвался Китай.  — Да какая разница…  — Разница большая. Польша к ней на родину, хоть и званным пришел, но все-таки обнаглел в край. Я хорошо знаю Россию, она не стала бы просто так Феликса трогать, предпочла бы просто припугнуть. Но тут он похоже просто вывел из себя, — произнесла Германия, отвлекаясь от размышлений о дальнейших действиях Брагинской. Россия вслушивалась в пламенную речь старосты и вспоминая своих детей, пострадавших от рук Польши, сжимала руку на рукоятке меча, покоящегося в резных ножнах. Глядя на него, страны невольно вспомнили те прошлые битвы против рыцарей и Золотой Орды и им всем в голову пришла поговорка которую когда-то они услышали от России: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет». А Минин все говорил и говорил рассказывая о бесчинствах поляков в Москве, в захваченных ими Новгороде и Смоленске. Страны видели, что Нижний Новгород то хмурился, то вдруг улыбался чему-то и невольно ластился к матери, отчего та время от времени растрёпывала его русые волосы, и мягко смотрела на сына, словно успокаивая, правда неизвестно кого больше: себя или его.  — Выбери нам лидера! — вдруг закричали нижегородцы. — Дай нам того, кто поведет нас за собой!  — Какой же вам нужен-то? Все при боярщине этой служат, довериться некому, — пробурчали старики, но их в толпе никто не услышал. Люди требовали лидера, чтобы и в ратном деле был искусен и прежде не объявлялся в измене. — Ишь, что умыслили! — отозвались презрительно воеводы. — Побьют вас люди польские, возьмут в полон! Сидите в Нижнем, покуда целы! Нижний Новгород вдруг резко взметнулся туда где стоял Минин, а затем что-то шепнул нижегородскому старосте. Тот изменился в лице: страны видели, что он сначала сурово нахмурился, а затем подозвал кого-то и отдал приказ, но так, чтобы слышал его только посыльный, и тот, поклонившись старосте, тут же чуть ли не бегом бросился в сторону петляющих улиц. Козьма благодарно улыбнувшись, мягко потрепал мальчишку по голове и Федя спустился вниз к матери.  — Что ты ему шепнул? — спросила тихо Россия  — Я что, я ничего, просто предложил. Знаю я такого человека, живота своего не пощадит, благородства и чести ему не занимать. Он правда из рода князей «захудалых», при царской милости особо не числился, да сам по себе всего лишь воевода зарайский, но я за него даже поручиться могу, ему действительно люди будут верить.  — Этот человек — кто… — Россия осеклась, услышав гул в толпе. К Лобному месту шел русич, широкоплечий и крепкий. Он не был стар, но зеленой молодостью от него не веяло. Его темно-русые, кудрявые волосы чуть тронула первая седина, а большие, синие глаза, смотрели с какой-то болью и тоской, словно он пережил то, что отразилось на его внешности. Человек был одет в темное одеяние и опирался на посох, на лице у него, уродуя его, большой шрам, а рука висела на привязи.  — Простите. Простите, люди нижегородские, что я, искалеченный, предстаю перед вами. Не осудите, — произнес князь, но толпа молчала, пораженная видом прибывшего.  — Здравствуй, князь Дмитрий Михайлович! — поздоровалась Россия и в ее голосе слышалось почтение. А вслед за ней и весь народ приветствовал его, вот только приветствие было тихим, видимо нижегородцы невольно не понимали зачем к ним призвали этого израненного невзгодами человека.  — Как не стыдно ей, искалеченного человека на войну посылать! — хмуро произнес Америка. — У самой что ли сил нет…  — Ее подкосило смутное время и не тебе ее судить, ей тоже нужна была помощь в борьбе с захватчиками… — отозвался Китай, но Джонс, закатив насмешливо глаза лишь фыркнул:  — Угу, угу. Нужны ей, как же. У самой территорий до фига и больше, а еще и помощь у кого-то требует, не считаешь, что это сверхнаглость?  — Совсем идиот! — вдруг резко вспылил Германия, — Нижний Новгород, ее город, и при том не она требует помощи, он сам ей предложил…  — Не решит она эту проблему миром, ведь там не только воины, но и семьи этих поляков, или она даже не знает что такое дипломатия! Вот видите, я всегда знал, что Россия не ценит людские жизни… — Распалялся все больше и больше Джонс.  — А ты сам не лучше, вечно не туда лезешь… — отозвался мрачно Артур, Америка было, уже хотел снова разразиться гневной тирадой, и сказать своему воспитателю пару ласковых, но тут их прервал Людвиг:  — Живо прекратили! Или вы хотите тут застрять, и остаться в прошлом России?! — страны сразу же замолчали, ибо разъяренный Крауц резко отбил желание спорить. Ему надоела эта бесполезная ругань, все они и так, залезли туда, куда лезть не нужно. А ведь он догадывался, почему Анна была благодарна этому человеку за то, что тот откликнулся на просьбу помощи, ведь она сейчас почти бесхозная страна, Лжедмитрий, не пойми уже какой по счету, на престол лезет, Шуйский, семибоярщина, Брагинская все это время испытывала жуткую агонию, ее рвали на части все кому не лень. Она ведь ничем не может помочь своим людям, пока они сами не решаться что им делать: ждать смиренно поляков или идти и бороться до конца.  — Зачем меня ты потревожил? Зачем призвал к народу? — обратился Дмитрий Михайлович к Минину, но в этот момент, прямо к старосте и князю, вновь поднялся Нижний Новгород. Сейчас Федор вдруг перестал походить на того мальчишку, недавно жмущегося к матери, он словно вытянулся, стал взрослее и его глаза зажглись невероятно ярким огнем.  — Княже, скажи народу, князь, где ранили тебя. — В этот момент страны увидели что на лице русича отразилась жуткая боль, князь молчал словно обдумывая свой ответ, а потом глубоко вздохнув произнес:  — С поляками дрались мы в столице, хотели Кремль у них отнять. Поляки с немцами великой тучей нагрянули на нас, зажгли Москву. В дыму пожарищ, под звон набата, с ляхами сцепились мы щит ко щиту. Не дать гореть Москве, не дать! Но кровью своей пожара мы не потушили. Нас было мало. Я помню рев огня, я помню трубный вой… Потом я память потерял, меня из боя унесли. Что было дальше, я не знаю и не хочу я знать. — Дмитрий на мгновение замолчал, а потом вновь спросил, обращаясь не столь к Минину, сколько к самой России, Нижнему Новгороду и остальным русским людям. — Зачем меня тревожили?  — Поведи нас! — Крикнул Минин, а затем и послышались крики из толпы:  — Поведи нас! За Россию, за Москву нашу, живота не пощадим!  — Пойдем с тобой на смерть!  — Головы сложим, а свои города отвоюем!  — Нечего шляхтичам на земле нашей делать!  — Верно говорят! Нечего делать! Житья от них нет, от собак этих некрещенных!  — Обождите! — Вдруг крикнул Пожарский. — Где денег взять на жалованье ратным?  — Ратным? — не понял Италия.  — Ратные —это имеется в виду воины, — пояснил тому Франция.  — Тогда откуда она возьмет его? Она же бедна, после смутного времени у нее не ничего особенно дорогого…  — У России всегда все есть! — хмуро произнес Америка. — Это она только прикидывается бедной, а на самом деле у нее ого-го-го сколько ресурсов!  — Ты путаешь времена, — нахмурился Бонфуа. — Россия пока еще не догадывается, какие богатства у нее есть, поэтому и у нее ничего пока нет.  — Кстати, — вдруг улыбнулся Яо. — Я как-то раз слышал, что Нижний Новгород — это карман России.  — Какой-то он у нее худой, — фыркнул Англия. — В принципе, от Брагинской ожидать другого не следовало.  — Потому что есть всегда те, кому охота запустить в этот карман свою загребущую руку, — заключил Яо и замолчал, всем видом показывая, что он не настроен дальше говорить.  — Ну, за этим не постоит, — задумчиво улыбнулся Нижний Новгород. — Отдайте деньги людям ратным! Кто пожалеет их, тот потеряет все, тот потеряет жизнь!  — Чего?! Вот так просто?! Это же прямая угроза, это же… — опять разразился Америка гневной тирадой, но Германия тут же пресек ее:  — Ты совсем уже не слушаешь?! Люди сами хотят в ополчение выступить, армию содержать надо, хоть на какие-нибудь деньги, а Россия после смутного времени в достаточно шатком положении! У нее ничего почти не было, даже основные города такие, как Москва и Новгород, были разорены.  — Не было значит… — Альфред буквально заклокотал от ярости, готовясь выплеснуть на Людвига все, что о нем думает, как вдруг Минин вытащил свой кошель, бросил на Лобное место и сказал князю: — Здесь все, что нажил в жизни. Отдайте деньги людям ратным! Кто пожалеет их, тот потеряет все, тот потеряет жизнь! А коль, не сыщем денег, жен и детей заложим в кабалу, чтоб ратным скудости не знать!  — Дадим им третью деньгу! Отдайте деньги людям ратным! Кто пожалеет их, тот потеряет все, тот потеряет жизнь! — Следуя примеру Козьмы, нижегородцы кидали свои кошели, все что у них было дорогое. Снял с себя Новгород и пояс с бляшкой золотой, и крестик что матерью был подарен.  — Интересно, а Россия… — Франция вздрогнул, увидев, как Россия снимает с себя свои золотые уборы: драгоценные перстни, изящные золотые серьги, жемчуга, крест… Все это, она не пожалела ради ополчения, все что у нее было-все отдала. И отошла к сыну, который одновременно и ласково, и серьезно взглянул на Анну, покосившись на меч, покоящийся в ножнах.  — Так быть по-вашему! — Князь снял себя крест и кинул в остальное имущество. — Откройте воеводы, народу Оружейную палату! — Ишь, что умыслили! Открыть кабацкой голи Оружейную палату! Не пущать их к дверям! Сидите в Нижнем, покуда целы! -отозвался один из воевод. — Гиблое дело это! Зря только народ, да деньги погубим! Старосты, дети боярские, остерегитесь! Проклятый говядарь, Козьма Сухорукий, смущает народ. Знаем, что он умыслил. Чаять нам от него большой смуты, большой гибели!  — Он что боится? — спросил Италия. Остальные страны лишь пожали плечами, в словах воеводы они слышали и частичку здравого смысла, но по большей части это был страх, страх за свое богатство, и за свое влияние, и это было откровенно противно слышать всем.  — Ой, иезуит, не искушай меня, поберегись! — Староста смерил воеводу презрительным и насмешливым взглядом. — Змея ты подколодная, народу враг! Смотри, я обличу тебя пред православными! Кто тушинскому вору крест целовал? Кто Сузмунду клялся? А кто народ до нитки грабил? Кто в кабале его томил? Ой, берегись гнева его! Народ застыл в смятении. Повсюду слышались перешептывания:  — А ведь правду молвил староста…  — Да что нам его слушать, злодей он, кровопийца!  — Ломайте ворота да берите его братцы, делов-то-два раза плюнуть… В тот же момент, не успели страны моргнуть, как испуганно шарахнулись воеводы от нижегородцев, — все они бросились к палате, бревнами, как таранами и взломали тяжелые, окованные железом двери. В толпе засверкали стальным блеском копья, топоры и мечи.  — Князь! — Вдруг крикнул Федор. — Грамоты напишем, пошлем гонцов по всей земле, чтоб города другие стали бы в едином сходе с нами! Освободим Отечество или погибнем!  — Смерть полякам! — Вскричал громогласно народ, их крики подхватывали ветра и разносили по всей земле. Чтобы слышали, чтобы знали: как бы тяжко не было, собирайтесь с духом и идите на борьбу с неприятелем. И только князь вдруг повернулся вновь к людям и произнес:  — Чтобы никто в бою не дрогнул! Никто чтоб смерти не боялся! — эти слова словно тихий гром перед начинающейся грозой. Все страны поняли: Россия, пока хотя бы один человек в нее верит, будет бороться до конца. А затем, наших непрошеных гостей окутала тьма…