«Всегда чего-то желать — дабы не стать несчастным от пресыщения счастьем. Тело дышит, дух жаждет. Обладай мы всем, нам всё было бы немило, скучно; даже уму ложно приберегать нечто уме неведомое, возбуждающее любознательность. Надежда вдохновляет, пресыщение губит. Даже награждая, не удовлетворяй вполне; когда нечего желать, жди зла: счастье это — злосчастное. Кончаются желания, начинаются опасения.»
Ночь была длинная, холодная, Герман начинал замерзать, холод пробирался даже под тёплый ватник и меховые сапоги. Осень кончилась, зима вступала в свои законные права. Декабрь, точнее, его середина, морозы уже стойко держали планку термометров на отметке «-10». Причём не факт, что это был декабрь, в линзе времена года шли по-другому, это так же мог быть январь или даже февраль Да, обычная русская зима и зима на территории, попавшей в линзу, резко отличались друг от друга. Ворожцов стоял возле обрыва, держа коня под уздцы, далеко внизу простирался бескрайний лес, ещё дальше 0 очередные хребты, а за их спинами трещал небольшой уютный костерок в чудом найденном старом сухом пне, единственные сухие «дрова» в этом лесу. Собственно, Ворожцову было наплевать, каким будет костёр: было бы тепло, да возможность что-то приготовить в импровизированной печи, гость будет голоден, как и сам Герман. Грозной стеной нависал заснеженный лес, нетронутая снежная целина под деревьями, только узенькая тропка, проложенная самим Германом. Только лес и каменная насыпь спасали, в поле, которое пришлось пересечь двумя часами ранее, был жуткий ветер, выдувавший кости и мозги, Герман буквально выдохнул, когда Фортекс бодренько залетел в лес под защиту еловых лап. И сразу как будто стало теплее на несколько градусов. В чаще он отдал коню повод, тщетно пытаясь разжать замёрзшие пальцы. Конь на радостях забыл, что он не пастись пришёл, и с довольным видом полез к ближайшей сосёнке, хлипкой на вид. Изображал несчастное забитое животное, которое жестокий хозяин заставляет голодать. И это при том, что в рюкзаке, притороченном к седлу, был ужин самого Фортекса: каша с обычным премиксом и мюсли с овсом — для энергии, хотя оставаться на ночь в месте назначения не предполагалось, по делу и только по делу. Но у конного отряда это был обязательным, как у таёжников, которые брали с собой хлеб и спички. Но им хотя бы не приходилось выезжать в ночь даже не ради охоты и спасения чьей-то жизни. Тем более тащить с собой автомат, запасной «магазин» для него и два ножа, спрятанных в специальном кармане, вшитом в голенище сапога. Герман, задумавшись об этой нелёгкой участи солдата, опомнился, когда конь внаглую запрыгал по сугробам, одновременно созерцая белку, с любопытством выглядывающую из дупла на старом дубе, раскинувшемся возле кустов с обломавшимися от тяжести снега ветками. Ворожцов одёрнул свою животину и направил вдоль деревьев, отчаянно морщась, когда снег ссыпался с многочисленной растительности ему прямо в лицо. Сейчас мужчина тихо завидовал коню, у которого была шкура мамонта, ухоженная, но намеренно небритая как раз для таких целей. Плюс попона с капором до ушей, в которой можно смело ночевать на Северном Полюсе, всё равно не замёрзнешь, многослойная, непромокаемая вещь, хоть в огонь, хоть в воду, хоть через медные трубы идти. Но ставить такие эксперименты не хотелось, тем более, что оставаться в лесу мужчина не собирался. Бодрой рысью они ехали около двадцати минут, причём Фортекс ловил настоящий кайф, не отказывая себе в удовольствии перепрыгивать через валежник и старые пни, очень он любил это дело. Герман ехал практически бездумно, в голове было удивительно пусто, он только следил за дорогой, чтобы не пропустить поворот. Понятно дело, никаких указателей в лесу не было, Герман в принципе был первым из всех бойцов ISPA, кто ездил сюда. Причём командование не знало ничего об этой поездке, Герман сумел сохранить поход в тайне. Тем более, что кроссы по непересечённой местности были обычным делом у спортсменов разных видов спорта. Карты у мужчины также не было, он полагался на неясные указания того, с кем должен был встретиться на другом конце географии, как будто это был наркодилер или террорист. Хотя было время, когда Ворожцов сталкивался и с теми, и с другими. Время «обычной» работы с не слишком находчивой напарницей и без неё. Его не слишком обрадовало возвращение членов экипажа «Бегущей по волнам», словно прошлая жизнь никак не желала закрыть за собой дверь, уступить дорогу теперешней. Но координатор словно пожалел Ворожцова, курсантов отправили жить в отдалённый район для мирного населения. «Служить, естественно, никто не захотел», — рассказывал один из командиров, а Герман только хмыкнул, не в силах сдержать смешок. Сопляки, что с них взять, не понимают, что военная профессия самая прибыльная. Можно ведь не идти на передовую, а «воевать» с тыла, помогать инженерам, механизаторам, врачам в военном госпитале. Но экипаж ринулся устраивать свою собственную жизнь благодаря пособию, выделённому Рутковским. Вика, конечно же, жила вместе с отцом в одном из богатейших замков и думать забыла про старых друзей, в мегаполисе она была не обычной девушкой-красавицей, а дочерью властелина оставшегося целым мира. Хорошо ещё Александр не знал о любовных похождениях дочери в отношении капитана Громова, который проводил всё время с младшей дочерью, словно компенсируя всё своё отсутствие в её жизни до конца света. Алёна же, насколько знал Герман, съехалась с Максом, причём они остались жить в центре города, Григорьев уже успел вступить в местную гильдию каскадёров, приносившую неплохой доход. Словом, жили не тужили. Быстро темнело, а Герман ещё не выехал к озеру, которое было в указаниях. Глубоко внутри мужчина начинал волноваться. Если он сбился, каким-то образом закрутился в лесной чаще, то нужно ехать обратно, искать незамеченную тропу, делать круги, а так можно и вовсе заблудиться. Всегда можно послать сигнал о помощи по GPS, но за этим последуют долгие объяснительные и бумажная сутолока. Если он не успеет к назначенному часу, то гость просто уйдёт, а это был очень серьёзный человек, которого Герман искал ещё до апокалипсиса. А потом это таинственный человек сам вышел на него и предложил встретиться. В лесу и только в лесу, мотивируя это тем, что это будем безопаснейшим местом с оставшемся мире без риска быть подслушанными или увиденными. Герман вновь задумался, но резко дёрнулся, когда под копытами Фортекса не заскрипел снег, а начал ломаться тонкий ледок. Они вышли к озеру. Не слишком большое, заледеневшее, морозы стояли знатные. Даже ходила легенда, что это — «мёртвые водоёмы», они промерзают до глубины, не оставляя рыбам никакого шанса. И лес, везде, докуда хватает глаз, кругом лес, со стороны кажущийся глухим и непролазным. Горы грозными стенами чернели на горизонте. Герман несколько минут до боли вглядывался в тёмный лёд и отражавшиеся в нём пока ещё тусклые звёзды, а потом быстрым отточенным движением сдёрнул со спины автомат, едва не запутавшись ремнём в капюшоне, и, не целясь, расстрелял кромку вдоль берега. Там были вмёрзшие в лёд лодки с огромными сугробами на скамейках сверху, четыре или пять штук с облупившейся небольшой тёмно-красной надписью на одной из них, полустёршейся на латыни. Мёртвый язык, но на этих территориях он до сих пор был в ходу, на нём говорили даже дети, причём правильно, не коверкая сложные слова. Снег вперемешку со льдом высоким фонтанчиком взмётывался в воздух там, куда попадали пули, задели корму одной из лодок, но это оказалось пустой тратой патронов. Как долго Герман теперь будет дуть на воду, обжегшись ранее? Ворожцов спешился и, бросив коню «стой здесь» направился к плавательным средствам, держа автомат наизготовку. Подошёл к лодке со странной надписью, одновременно собирая мозги в кучу и вспоминая давно забытые уроки латыни. Смахнул налипший снег и наст ладонью в толстой меховой перчатке. «Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится», — гласили слегка неровные зубчатые буквы. Герман поёжился от непонятного предчувствия, по спине внезапно пробежал холод. Он и Фортекс, одни посреди огромного леса, идут на встречу неизвестно к кому, а на Богом забытом озере их встречает вот такая надпись. Так недолго и суеверным стать, хорошо если не с ума сойти. Герман мог бы и поехать в объезд, ему говорили и о другой дороге, вокруг водоёма по тропе, но это было бы дольше, если не опаснее, зато без всяких таинственных надписей. Но от замёрзшего озера замечательно просматривались горы и лес, которым поросли их склоны. Герман ясно видел одну из вершин, до которой ему ещё предстояло добраться. Не так уж и далеко, даже время ещё останется, если не мешкать, а ехать вокруг озера прямиком туда. Однако что-то заставило Ворожцова вернуться к коню, терпеливо ждущего хозяина, и достать из седельной сумки коричневый с серым планшет, обёрнутый в плёнку и в непромокаемый чехол поверх, и химический карандаш. Неожиданный порыв холодного ветра перелистнул страницы, взлохматив листы, и перед глазами Германа оказалась надпись, которую он сделал относительно недавно: «Q — это выход». Сразу вспомнились торгаши, заманившие его — опытного офицера, в детскую западню, в которой Герман едва не положил голову. Запрещённые соревнования, которые должны были состояться неизвестно когда и неизвестно где, о которых даже говорить боялись. Слишком много неизвестностей для восприятия одного единственного человека. Ворожцов, как и несколько месяцев назад — нет, сейчас точно не декабрь, надо подкинуть идею аналитикам, пусть работают, лентяи, — переписал надпись, стараясь сделать это чётко, сохранить исходный вид: зубчатые буквы, потёки краски. Всё это заняло у него не больше трёх минут, и он вернулся в седло, пряча планшет и застёгивая ремни. Вокруг озера он пустил коня галопом, чтобы оставить позади опасное место, хотя знать, что оно за спиной тоже уверенности не добавляло. Вскоре Герман перевёл коня в шаг — впереди был широкий, засыпанный сантиметров на сорок пушистым снегом овраг. Но проехать по нему получилось довольно быстро, Фортекс начал подыгрывать под всадником, словно собирался мышковать, как лиса в поисках мышей, опустив голову вниз, поэтому заслуженно получил по бессовестному филею отломанной с ближайшего дерева промёрзшей веткой и только после этого добросовестно потрусил дальше, сделав обиженную на весь свет морду. Герман только и успевал, что убирать слишком низко свесившиеся ветви от лица, жалея, что не взял защитные очки, у шлема была лишь специальная прозрачная полоска, защищающая от снежной слепоты. Где-то через пять минут Ворожцову надоело постоянно избегать опасности выколоть себе глаз или снять скальп, он просто склонился к шее коня так, что практически лежал на мощной тушке. Стало легче, только наблюдать за дорогой было неудобно, но овраг был без неожиданных поворотов, слегка извилистый. Конь недовольно отфыркивался, когда снег налипал на морду, поэтому вскоре заторопился, высоко поднимая ноги, глубоко в сугробах под его копытами хрустели безжалостно растоптанные ветки. В овраге вдруг обнаружился неприметный поворот налево. Теперь перед Германом стоял выбор, куда идти, на карте этой неприметной тропки не было. Мужчина остановил Фортекса и вытащил из кармана сильно замявшуюся полоску бумаги с записями, сделанными тонким острым карандашом. Стоило свернуть на новую дорогу, а позже при малейшей возможности взять на восток. Это казалось логичным решением, ведь тот таинственный человек, с которым Герману предстояло встретиться, явно предпочёл бы более утаённое место. Тропа оказалась настолько узкой, что стволы деревьев, казалось, были везде, это вам не те веточки в овраге. Здесь росли многовековые деревья, сосны и ели в большинстве своём, несколько раз встретилась парочка крошечных осинок, которые просто не выживут, вечнозеленые собратья загораживали им так необходимый свет. Герман никогда не страдал клаустрофобией, но путешествие словно хотело заставить его отказаться от своих принципов. Как только Ворожцов повернул коня с «главной» дороги, кроны деревьев сомкнулись за ними, точно отрезая дорогу назад. Жутковато, по-другому и не скажешь, да ещё и ветви, словно внезапно упавшая крыша нависали над головой, норовя сбить капюшон поверх каски. Герман бросил оба стремени и спрыгнул с коня, намереваясь провести его дальше в руках. Гнетущее чувство начало пропадать, но идти оказалось невозможно, Герман попросту утопал в снегу, ноги вязли, первые десять метров мужчина несколько раз упал, но зато пропало ощущение, что неведомый монстр смотрит в спину жертве, загоняя её в ловушку. Понятно, что это было всего лишь чересчур разыгравшееся воображение, однако Герман уже всерьёз начал бояться сойти с ума. Оставшиеся полкилометра по новой дороге он прошёл довольно бодро, придерживаясь всё же за коня, чтобы не остаться в каком-нибудь сугробе со сломанной ногой. На всю жизнь, точнее, на смерть, до оттепели. Только какая тут оттепель, снег никогда не сходит. Так и будет он «подснежником», пока какие-нибудь рисковые парни не решат выбраться подальше в горы. И то не факт, что его промороженное тело найдут: если не съест голодное лесное животное население, не обглодают кости отощавшие волки, так очередной снегопад засыпет, снег станет могилой. Герман в очередной раз поёжился, отгоняя дурные мысли. Правильно говорят, нельзя в одиночку по лесу шляться. Наконец сквозь ветви тоненько забрезжил свет, дорога заканчивалась. Герман вновь сел в седло и поднял коня в достаточно быстрый галоп, чтобы как можно скорее оказаться на открытом месте. Здесь был всё тот же лес, только деревья не настолько густо росли. Нужно было торопиться, до заветной вершины ещё идти и идти. Между деревьями пришлось петлять, чтобы уйти правее к нужной горе. Герман неожиданно подумал, что весь его путь записан на специальных часах, значит, есть почти готовый маршрут, можно будет сдать картографам, главное, чтобы не болтали, откуда настолько ценная информация о неразведанных землях. Стоило думать об этом, а Герман неизменно возвращался к воспоминаниям об экипаже, членом которого он был совсем недавно. Особенно, об Алёне. Он так и не объяснился ни с кем после той встречи, когда Марк сопровождал ребят в штаб. Герман не смог отказать себе таком простом удовольствии, как эффектное появление. Даже брошенная Максу фраза, и та отдавала таким пафосом! Однако получилось неплохо, чего стоила упавшая челюсть Макса и глаза капитана, по пять рублей каждый. Не цена глаз, конечно, размеры, хотя уж кого-кого, а капитана бы Герман, если не кривить душой, легко бы пристрелил и сдал. Куда угодно. На органы, на мясо, на чучело. Жестокая шутка, очень чёрный юмор, но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Ворожцову даже чем-то понравилось слушать нарочито громкие перешёптывания за спиной, пока он со своим отрядом сопровождал экипаж. Естественно, он не знал, что столкнётся с ними, век бы не видел и не расстраивался ни в коем разе, это было бы глупо. Во-первых, слишком много воспоминаний, во-вторых, вскрывалось слишком много непонятного для самого Германа. Загадкой оказалось его пропажа с корабля, Ксения в истерике вывалила всё. Почти всё, по крайней мере то, что Герман был убит. Собственно, именно это Ворожцов вспомнил ещё когда он с Игорем ехали из госпиталя в штаб. Игорь… У Германа болезненно сжалось сердце. Что-то случилось, брат явно обиделся на него и теперь злился, даже не объясняя причины. Из-за Яны Игорь так не мог переживать, девочку он просто не любил. Игорь дважды был женат, но с каждой своей супругой прожил не больше года, потом разводился, точнее, жена бросала. Игорь вроде бы не слишком переживал по этому поводу, будучи явным холостяком по натуре, детей не хотел, тратить впустую жизнь, как считал он сам. Типичный портрет заурядного преподавателя: около сорока, разведённый, бездетный, не слишком красивый. Игорь был старше Германа на три года, то есть ему было тридцать девять, но даже в детстве Герман никогда не воспринимал его как главного, как старшего брата, с уважением не относился, они просто дружили, обычная братская любовь, которая постепенно стала сходить на нет, когда Герман начал получать звание за званием в ISPA, высококлассного бойца ценили, а Игорь остановился на должности заведующего кафедрой теории подготовки к полевой работе. Он, как и Герман, любил и умел рассказывать, но был слегка мягкотелым, дисциплину держал, наглеть не позволял, всегда был строго и по форме одет, но часто выставлял хорошие оценки просто так, по доброте душевной. Герман же прочувствовал преподавательскую деятельность в полной мере только на «Бегущей по волнам». Курсанты не любили его, даже боялись, но Ворожцову было глубоко наплевать, перед ним стояла легчайшая задача научить этих щенков основам ОБЖ, краткому курсу, только чуть сложнее, чем преподают в общеобразовательных школах. Герман всегда рассказывал материал не по внушительной книжке, спрятанной в ящике стола, и методическому сборнику, основывался на собственном богатом жизненном опыте и только на нём, иногда с трудом ограничивая себя в желании вывалить реальные истории. Поэтому его и слушали, он рассказывал едва ли не взахлёб, пытаясь говорить ровно. Спокойно мог сидеть на учительском столе во время занятия, и почти никогда — за ним. Игорь же вечно стоял на кафедре, начитывая лекции через специальный микрофон, аудитория была большая, слушателей было много, причём не только студентов, но и пара офицеров, проходящих переквалификацию. Он был прославленным преподавателем отчасти из-за своего умения составлять текст и хорошей памяти, чтобы запоминать всё написанное. Герман помотал головой. Он настолько ушёл в свои воспоминания, так забылся, что даже не заметил, как вершина становилась всё ближе, идти вроде бы оставалось немного. Дорога была широкая, не в пример той узкой тропке, Герман наконец успокоился и перестал чувствовать на себе чужой взгляд. С груди словно сняли тяжёлый камень, даже дышать стало легче. Вот она, сила самовнушения во всей своей красе, придумать себе то, чего нет, каких-то монстров, призраков, чупакабр, и трястись. Слегка обледеневший резиновый повод, повисший на шее у коня, болтался верёвками, Герман поторопился подобрать его, удивляясь — животина могла идти, куда хотела, хоть развернуться обратно и неспешно ползти по направлению к дому, но продолжила слушаться хозяина, но Фортекс только радовался, разглядывая волшебную природу, коей возле штаба и не увидишь, всё крутил своей большой, словно не ганноверской, а тяжеловозной головой. Ворожцов всё ещё чувствовал себя настоящим первопроходцем, пилигримом в своей области, на этой Богом забытой заснеженной земле, нога человека могла не ступать тысячелетиями. Настоящий Клондайк для знатоков. Снег сыпал меньше, чему Герман особенно радовался, перестав походить на небольшой сугроб верхом на коне. Показался небольшой подъём, значит правильно идут, на вершину. Фортекс в два быстрых скачка поднялся наверх, медленно преодолевать такие препятствия он просто ненавидел, из-за чего Герман поначалу имел множество проблем. Санёчку было восемь лет — а в линзе ещё и возраст замирал, останавливался, но время шло, эдакий хроноспазм, — среднестатистическая такая спортивная лошадь, которую Герман купил ещё крошечным жеребёнком, чтобы воспитать самому, а не покупать «полуфабрикат», из которого ещё неизвестно что получится. Все спортивные данные у коня были, хотя родители и прочие родственники талантами особо не блистали, но Фортекс обошёл всех, выступая на соревнованиях по троеборью с уровнем «три звезды». Главным его недостатком оказалось неумение не форсировать барьер типа банкета — подъём и спуск, а осторожно его преодолевать. Всё этом конь отказывался делать, он мог только разгоняться, как веник с моторчиком, и с ходу залетать. Он-то залетал, а Герман наоборот слетал, Фортекс здорово спотыкался при таких прыжках. И только через год упорных тренировок и бесконечной замены побитых шлемов — даже топовые мировые бренды не выдерживали таких испытаний и ударов об неподвижные барьеры, — конь начал показывать «класс», оставляя далеко позади всех соперников, «нагло занимая пьедестал», — как писали в газетах. Сейчас Фортекс уловил, что всадник расслабился, и небольшой такой всего лишь шестисоткилограммовой птичкой взлетел, преодолевая подъём, не споткнувшись, однако. Герман поехал дальше активной рысью, нужно было доехать до очередной тропки, которая вела к нужной вершине, главное было не пропустить её, другая дорога уводила далеко на запад. На сей раз дорога пошла каменистая, приходилось постоянно петлять. Герман начал беспокоиться о ногах Фортекса, мог побиться, но скорость сбавлять было нельзя, иначе упустит своего гостя. Фортекс, однако, сайгачил с новой силой, явно радуясь возможности побегать не для тренировки, а просто так, для души. Вновь показались ели, снег начал сыпать с новой силой, Герман чуть плотнее затянул капюшон. Камни практически закончились, нормальная дорога вела всё выше и выше, кое-где были крутоватые обрывы, к счастью, снег с них не ссыпался, можно было бы скатиться вниз, к подножию. Заснеженная, чуть петляющая тропка с парой корявых пней вдоль вскоре выровнялась, приведя Германа на более-менее ровную горную полянку. Здесь слева был огромный обломок горы, про который однажды сказали, посмотрев съёмку со спутника, что это был обвал много сотен лет назад. И распутье, опять распутье, Герман внутренне начинал закипать, что дорога оказалась долгой и трудной, пусть ни ему, ни коню было не привыкать. Про перепутье никаких чёртовых указаний не было, Герман был в полнейшей прострации. Левая тропка петляла, но вела куда-то вперёд к дальней вершине, а справа — Фортекс радостно хрюкнул, — был небольшой склон. И вот куда идти? Внезапно повеяло ещё большим холодом, злобный порыв ветра вперемешку со снегом налетел сбоку, вымораживая до костей. А от груды камней медленно, словно во сне, начал отделяться тонкий, прозрачный, словно намертво прилипший к обломкам горы силуэт. Фортекс вдруг недовольно заворчал, чутко поводя ушами, прикусывая трензель во рту и перетаптываясь на месте, а когда просвечивающая фигура стала приближаться, ударился в панику, пытаясь дать дёру куда угодно, лишь бы подальше от странного создания. Герман развернул его, но спешиваться не рискнул, с трудом удерживая напуганное животное на месте. Призрак остановился в десятке метров, тёмные провалы глаз остановились на Германе. Фантом погибшего солдата, точно. Просматривалась порванная гимнастёрка почему-то старого советского образца, кирзовые стоптанные сапоги и призрачная винтовка за спиной. — Мир тебе, павший, кто бы ты ни был, — громко произнёс Герман, пытаясь перекричать завывание ветра. — Я не иду по твоим костям, не топчу твой прах. Призрак словно услышал его, наклонив явно бритую и ушастую голову. Кем же он был? Погиб во время Отечественной Войны молодым пацаном, которого забросили вместе с такими же юнцами, оторвав от семьи, пацанами, только закончившими школу, как пушечное мясо выброшенными, с оружием, выданным в неумелые руки, не державшие ничего тяжелее дипломата с учебниками. Или это белогвардеец, вступивший в добровольный отряд и расстрелянный где-то в этих землях, которые до конца света могли бы где угодно. Но покойник явно пришёл не за этим. Вытянув худую руку, он указал в сторону подъёма. — Мне нужно идти туда? — решил уточнить Герман. Призрак словно задумался, а потом кивнул. И растаял в воздухе. Дальше Герман ехал как на иголках. Призрак явно появился не просто так, его скорее всего прислал загадочный человек, с которым Герману предстояло встретиться. Подъём вверх Фортекс, нервничавший после такой встречи, прыгнул так, словно под ногами был не снег, а раскалённая лава, а после прыжка подорвался таким галопом, что Герман наплевал на все попытки его остановить и только корректировал направление движения. Горная дорожка, и вот, они на вершине. Крыша мира, за которую любой путешественник продаст душу. Садилось солнце, гасли его последние лучи, освещая самые верхушки деревьев. Крутоватый обрыв, на котором Герману и предстояло ждать гостя, каменная гряда. Далеко на горизонте едва-едва горели прожекторы приграничной заставы ISPA, а внизу расстилался лес, далеко-далеко. Горы стройными стенами вытянулись вокруг, словно окружив равнину, а за горами ведь было что ещё, недоступное глазу. В тот миг Герман твёрдо решил собраться и однажды доехать до туда, тем более дорогу теперь знает. Мужчина развёл небольшой костерок, легко превратив какой-то дряхлый пень в чурбаки благодаря небольшому, заблаговременно взятому топору. Одновременно пришлось сооружать импровизированный навес, чтобы спасти костёр от ветра и снега. На эту роль подошла плёнка, свёрнутая в аккуратный рулон, а теперь закреплённая на кольях, вкопанных в снег. Герман расседлал коня, снял с него промокшую сверху попону, развесил на тех же самых кольях и одел такую же, но чистую и сухую, рюкзак и седельная сумка разом похудели. Ещё легче они стали, когда Фортекс получил свой ужин — обещанную кашу, а Герман вытащил два сухпайка под номером четырнадцать — один для себя, другой для гостя, запакованные так, что их можно было просто бросать в костёр. Упаковка, чудесная новейшая разработка учёных-пищевиков, не сгорит, но еда прогреется. Герман так и поступил, наблюдая, как языки пламени жадно облизывают похожие на сферы упаковки. Но еду пришлось греть таким образом ни один раз, и ни два, был седьмой час вечера, а гость всё никак не появлялся. В восемь, когда Герман уже потерял всякое терпение, а приличных мыслей и вовсе не осталось, Ворожцов уже начал собираться, собирать коня и уезжать, как по той же тропке, что и вытоптал Герман, на поляну вышел человек. Укутанный по уши, бородатый, но лысый — незнакомец был без шапки, с «калашом» за плечами, на лыжах и с палками в руках. — Ты — Ворожцов? — выкрикнул он, остановившись в паре метров и стаскивая лыжи с ног. — Допустим, — легко согласился Герман. — Тогда можно предположить, что ты тот, который безнадёжно опаздывает. — Предположи, — весело хмыкнул незнакомец, подходя ближе к костру. — Еле дорогу нашёл, всё по твоим следам. — То есть ты даже не знал, где назначаешь встречу? — нахмурился Герман. — А ну-ка… Герман умело подхватил свою винтовку и направил на бородача. — Э, Герман, да ты с ума сошёл? — тот явно испугался, поднимая руки. — Не припомню, чтобы я называл тебе своё имя, — теперь Герман разглядывал пришельца через оптику. — Оружие на землю. Считаю до трёх. — Ты сдурел, пацан, знаешь с кем связался? — начал возмущаться бородач, но Герман бросил: — Один. Снимай автомат, или твой труп достанется волкам. — Хорошо, хорошо, — мужчина торопливо стащил ремень с плеча и бросил на землю. — А вот теперь и поговорим, — Герман кивнул в сторону костра, на его губах играла неуместная улыбка. — Расскажешь мне, откуда всё знаешь. Разговаривали долго, обстоятельно. Бородач оказался интересным собеседником, даже слегка разбирающимся в лошадях. Фортекса похвалил с видом настоящего ценителя и знатока, только чуть с опаской отодвинулся, когда громадный конь потянулся к нему, чтобы обнюхать. Мужчины только не стали сразу касаться темы всезнания пришельца, который назвался Иваном, попутно бросив, что это не настоящее его имя, имён, кличек и погонял у него много. — А твою печаль я знаю, — вдруг нахмурился бородач. — Про девочку твою. Не спрашивай только, откуда, не отвечу, сам знаешь. — Знаю, — вновь кивнул Ворожцов. — Но ты не ради этого позвал меня. — Пожалуй, — глаза «Ивана» азартно засверкали. — Не буду тут рассусоливать, перейду сразу к делу. Сегодня особенный день — звёзды спускаются на землю. И исполняют самые потаённые желания. Герман только хмыкнул: — Иван, вроде ты взрослый, а веришь в такую чушь! — Но это не чушь! — Иван вскочил, забегал вокруг костра. — Ещё в прошлом веке учёный-астролог, между прочим ISPA спонсировала это дело, доказал это явление. А сегодня этот день! Ты только представь, какой у тебя шанс! Он умел убеждать. Через час Герман вместе с конём и бородачом стоял на очередной поляне, шикарно устроившейся между лесом и двумя холмами, не чета тем горам, продуваемая всеми существующими ветрами. — Вот и всё! — торжественно сказал Иван. — Вот он, мой великий день! — Что значит «мой»? — хмуро спросил Герман. — Ды ты просто не понимаешь! — отмахнулся бородач. — Я учёный, сказал же. А описать такое явление дорогого стоит! — Допустим, — согласился Герман. — Я-то что должен сделать? — Сначала — ждать, — заговорил Иван. — А потом, когда звёзды на небе вспыхнут и начнут падать, ты должен стоять посередине поляны и загадать своё самое сокровенное желание. Оно должно быть самым ярким, самым важным! Ошибиться нельзя! Но Герман ошибся. Поначалу всё пошло так, как и рассказывал Иван. Небо вдруг стало темнеть, пока не приобрело иссиня-чёрный цвет, а звёзды вместо привычного для людей желтоватого цвета, вспыхнули так, что Герман невольно закрыл глаза рукой. Иван и Фортекс прятались за деревьями в стороне. Когда он вновь убрал руку, то увидел, как звёзды словно скатываются вниз по небосклону. Одновременно с этим раздался громкий шёпот Игната: «Загадывай!». И Герман, крепко зажмурив глаза и сжав кулаки, подумал: «Пусть мне вернут мою дочь!». Свет перед глазами вдруг померк, где-то вдалеке жутко завыл волк, тоненько, страшно. Герман чуть-чуть приподнял веки, как вся поляна вспыхнула, все звёзды словно несли в себе небольшую фотонную бомбу или тридцать килограммов тротила. Длинный белый луч, образовавшийся из тонких белых струек бил сначала вверх, потом опал. А потом луч снежно-белого света ударил Германа в голову. Ворожцов закричал, но не услышал своего крика, когда пламя сначала обожгло голову, а потом глаза даже через плотно зажмуренные веки. На миг погасло, даже секунды не прошло. И ударило его в грудь, ломая рёбра, доставая до сердца. А потом пламя охватило Германа, и он перестал чувствовать. В это же самое время Алёна в своей небольшой уютной квартирке в центре города, улыбаясь так, что, казалось, умрёт от счастья, вбежала в кухню, где Макс в её глупом фартуке в цветочек готовил яичницу, посыпая её крупной солью. — Макс! — радостно закричала она, обхватывая его за плечи. — Я беременна!***
Время для традиционного квеста, товарищи. Начну со стиха. Сюда я не хочу его вставлять, поэтому, если не помните, то откройте предыдущую главу. «Демон» — это Герман, который после страшной аварии остался одиноким, брошенным, ему не на кого положиться, кроме самого себя. Он «предался огню, разорвался на части», когда влюбился в Алёну. Но Ксения ранила его гораздо сильнее во время их тогдашних заданий. Теперь название главы. «И от старта пешком». Как говорится, не усложняйте себе жизнь и не придумывайте того, чего нет. Здесь имеется ввиду предыдущая глава, Ксения вспоминает всё с самого начала, всё, что связано с Германом и с ней. Вот так-то. Теперь очередной новый квест. Объяснить смысл эпиграфа и названия главы. Удачи!