I am only human after all
Утро начинается не с кофе. Здесь такой роскоши просто нет. Здесь утро начинается с успевшего до смерти надоесть бронежилета. Но без него никак. На это клочке территории граната или пуля могут прилететь в любое время дня и ночи. На улице, в здании. Здесь сапёры до сих пор разряжают мины, заботливо оставленные отходящими войсками соперника. На самодельных взрывных устройствах до сих пор взлетают на воздух машины. Оставшиеся в живых местные жители боятся выходить на улицы, многие всё ещё сидят в подвалах и наспех сооружённых бомбоубежищах. Солдат ISPA боятся, хотя считают их освободителями. Но Герман уже успел привыкнуть. Новый переход, новый отвоёванный, вернее, завоёванный город с подходящим названием «Крепость». Небольшой городок со странным названием — видимо, поэтому его штурмовали не один день. Захватили его за пять суток с минимальными потерями у ISPA и полным уничтожением повстанцев. Плотная куртка с защитными пластинами, бронежилет, поверх этого всего — разгруз. Рацию — Господи, как он устал снова носить её, напоминающую о событиях на корабле, о которых он бы предпочёл забыть — на пояс, через плечо автомат. Его утро начинается ещё и с зарядки. Пробежка с полной выкладкой на три километра в одну сторону. Как раз по городу. — Доброе утро! — кричит новобранец на другой стороне улицы. Герман кивает в ответ. Ответить ему мешает дыхательная маска, закрывающая половину лица — в этом городе иногда поднимается радиоактивная пыль. Это тоже дело рук врага. Герман принимал участие в штурме, в числе первых вошёл в город. Словил несколько пуль, благо, большую часть в бронежилет. На этот раз его заметило командование города, комендант выхлопотал медаль «За храбрость». Изначально хотели выдать «За отличную службу», но вмешался Александр. На это Герман постарался не обращать много внимания, точнее, слишком много. Так или иначе, медаль за храбрость выдавали за индивидуальные подвиги, это тоже неплохо. Сначала пробежка, потом занятия ОФП, которые начинаются в шесть утра. Герман мельком поглядывает на часы, сейчас семь минут шестого. Успеет. После физической подготовки — долгожданный отдых, ожидающий хозяина на конюшне Фортекс. Конь требовал повышенного внимания и тренировок два раза в день, плюс работа в руках по вечерам три раза в неделю. Командиры скрипели зубами, составляя каждодневное расписание, его нужно было подстраивать под всех солдат, а с Германом проблем было больше, чем со всеми бойцами вместе взятыми. Герман настолько задумался об этом, что совершенно перестал следить, куда он бежит. Полуразрушенные дороги ещё не были восстановлены, транспорт перемещался с большим трудом, что уж говорить о людях. Ворожцов опрометчиво не смотрел себе под ноги, за что и поплатился. Дороги, заваленные битым кирпичом, досками, а иногда и гигантскими обломками бетонных плит, отбитых взрывами от зданий коменданта и прочих управляющих городом, были труднопроходимы, техника еле-еле расчищала их. Герман запнулся об железный штырь, гордо торчащий из земли, и полетел на землю, выставив руки в кожаных боевых перчатках. Это спасло его от многочисленных заноз и порезов, порвались только перчатки на сгибах. Герман, поминая дьявола, встал, отряхиваясь. Бросил мимолетный взгляд на разрушенный дом, возле которого он упал и замер. Мозг словно заледенел. А Ворожцов так надеялся, что больше никогда не пройдёт возле него. Это случилось во время штурма города, когда стена вокруг «Крепости» была разрушена настолько, чтобы бойцы ISPA могли попасть вовнутрь. Герман в первых рядах перебрался через баррикады, построенные, к слову сказать, на совесть, их позже подрывали динамитом. Самым сложным оказалось спрыгивать со стены в тех местах, где она была уже не одиннадцать метров, а пять. Учитывая перекрёстный огонь и периодически пролетающие над головами гранаты и обломки кирпича внизу. Многие бывалые воины, и не только Герман несколько секунд смотрели вниз, раздумывая, стоит ли вообще спускаться таким рискованным способом. Ворожцов, возможно, так и остался бы стоять, но судьба решила распорядиться иначе. Группа повстанцев снимала нападавших огнём из коротких автоматов. Пуля ударила Германа в грудь, и он, как потом рассказывали ему другие солдаты, одну секунду стоял совершенно неподвижно. А в следующий миг покачнулся и полетел вниз. Пропульсоры, встроенные в жилет, смягчили падение, но пару минут Герман лежал, пытаясь вдохнуть, чувствуя, как немеет левая сторона лица, и как болезненно печёт рёбра. Однако, это спасло ему жизнь, через несколько мгновений всех остальных со стены сбросил взрыв мины-невидимки, случайно активированной одним из молодых бойцов — он прижал взрывное устройство, непонятно как не разорвавшееся раньше под отколотым обломком кирпича, носком ботинка. Оглушённый, Герман всё равно слышал, как с глухим стуком на землю падают — нет, не тела, куски только что бывших живыми людей. Опять же, он мог бы так и лежать до конца боя, но один из удачно спустившихся бойцов, из старых, быстро оценил ситуацию и перевернул полуживого Германа на спину. Ворожцов до сих пор помнил, как хотел сказать бойцу, что всё нормально, но мог только хрипеть, втягивая в расплющенные, как ему показалось, лёгкие, воздух. Старый солдат вколол ему адреналин и антишоковый раствор. — Встать можешь? — сурово спросил он, встряхивая Германа за плечи. — Д-да, — с трудом выдохнул Герман, чувствуя, как уходит боль. После такого падения адреналин, наплевав на все научные догмы, почему-то не выплеснулся в кровь, а инъекция солдата оказалась как нельзя кстати. Старый вояка поставил его на ноги и подтолкнул мужчину в бой. Герман на подгибающихся ногах побежал по широкой разрушенной улице, гася повстанцев непрерывным огнём из тяжёлого автомата. Мужчина кожей чувствовал невидимое присутствие снайпера, хорошо, если одного. Все инстинкты и так были в режиме «повышенного алармизма» с учётом боя, но сейчас это вновь спасло Герману жизнь. Ворожцов рванулся в сторону спрятавшись за изрешеченным остовом машины. Две пули с приглушённым свистом ударились о стену дома над головой Германа. Мужчина быстро выглянул поверх острых осколков бокового стекла автомобиля. Кроме уже ставших привычными звуков боя ничего больше слышно не было. Герман вдруг увидел чьи-то окровавленные пальцы в окне третьего этажа дома напротив. Неужели кто-то снял снайпера? Ощущение тревоги слегка поутихло. И напрасно. Не успел Герман слегка приподняться, как рука тут же исчезла, а едва заметная среди развалин, отлично замаскированная винтовка была нацелена на мужчину. Миг — и Ворожцов уже припал к земле, стараясь не высовываться: новая пуля обожгла ему лицо, с переносицы вниз побежала струйка крови. Герман выругался сквозь зубы — попасться на такой дешёвый трюк, какой позор! Хорошо ещё, что голову не снесли! — Семнадцатый, это первый, — с отвратительным скрежетом и шорохом ожила рация. — Семнадцатый, это первый, приём! Герман выдернул рацию из одного из многочисленных карманов разгруза: — Семнадцатый, принял, — отозвался он, почти не повышая голоса. — Семнадцатый, доложите обстановку, — велел безликий голос одного из командиров. — Я на перекрёстке, пятый квадрат, — Герман торопливо огляделся, едва поворачивая голову, чтобы не подставляться под огонь. — В доме напротив снайпер, не могу пройти дальше. — Тогда какого чёрта ты сидишь?! — взорвалась трубка. Герман по интонациям тут же узнал полковника Сотникова, того самого, который обещал только прибывшим в штаб солдатам, что заставит их принести присягу, даже если для этого придётся спуститься в камеру для допросов. — Снимай снайпера и двигайся к четвёртой группе на площади, их пытаются блокировать с юга. Конец связи. Герман вновь выругался сквозь зубы. «Снимай снайпера» — легко ему говорить, сидя в штабе! Следующая мысль заставила Ворожцова усомниться в своих собственных интеллектуальных способностях. У него же с собой подствольный гранатомёт! Как можно было забыть об этом?! Герман вскинул на плечо автомат, перезарядил и его, и гранатомёт. Устроил дуло между осколками бокового окна разбитой машины. Теперь предстояло самое сложное — вновь найти снайпера. Первый раз он стрелял с четвёртого этажа, второй раз — с третьего. Если же стрелять, не целясь, то можно обрушить только часть здания и дать снайперу шанс уйти. Герман не мог подставляться, сразу же после выстрела снайпер переместится на другой этаж. Ворожцов неподвижно застыл, торопливо осматривая здание через оптический прицел. Снайпер не мог уйти, нет. Сотников однажды сказал, что таким бойцам даётся список тех, кого нужно «валить» в первую очередь. Герман, как командир одного обычного отряда и одного конного, в этом списке точно был. Секунды сменялись минутами, а снайпер так и не выдал себя, большой профессионал своего дела. Больше времени нельзя было терять И Герман решил пойти на риск. Попробовать старый добрый приём «выманивания» снайпера. Мужчина расстегнул крепления шлема под подбородком, отстегнул наушник, закрепив его за ухом. И стянул шлем с головы. Это был древний, как мир, трюк. Некоторые снайперы принимали показавшийся шлем за голову обычного человека. И стреляли по ней, автоматически показывая себя. Герман, придерживая автомат, чтобы не сбить прицел — Ворожцов примерно догадывался, где может быть стрелок, — медленно приподнимал шлем. Дёрнул им в одну, в другую сторону, изображая поворот головы. И тут — ему показалось, или где-то в окне мелькнул тёмный рукав? Герман опустил шлем за целую часть машины — ну ни один нормальный человек не будет высовываться, увидя что-то странное. Мужчина выждал десяток секунд и вновь поднял тяжёлую каску. В оконном проёме дома напротив отчётливо показался высокий силуэт, прицел винтовки был направлен «в лоб» шлему. За секунду до того, как снайпер спустил курок, Герман успел выпустить из подствольника две гранаты. Одну — точно в окно, откуда выглядывала едва заметная винтовка. Вторую — в перекрытие дома, но этажом выше, чтобы не оставить снайперу ни единого шанса уйти. Уйти живым. Гранаты с резким звуком вылетели из подствольника. Вылетела из «родного магазина» и пуля снайпера. Гранаты первыми достигли цели. Первый взрыв прогремел на втором этаже, разнеся окно с уцелевшими стёклами в деревянную труху и стеклянную пыль, сбив заодно винтовку с подоконника. Второй взрыв обрушил часть третьего этажа вниз, окончательно погребая под собой снайпера. Герман скорчился за остовом машины, закрывая голову руками — шлем лежал в отдалении, мужчина случайно отбросил его, когда здание начало рушиться. Грохот стоял страшный. Трёхэтажная избушка отказывалась сдаваться без боя — не успевал Герман подумать, что можно вылезать из укрытия, как перекрытия здания подламывались, третий этаж всё больше проседал, разрушая собой второй. Воздух стал серым от пыли, штукатурки и мелкой трухи, взивавшейся в небеса. Герман уже давно должен был встретиться с четвёртой группой, но никак не мог встать, оглушённый. Чёртово строение, ставшее могилой для снайпера, неожиданно замолчало. В этой внезапной тишине Герман отчетливо услышал две вещи: тихий детский плач на первом этаже И тонкий писк таймера, отсчитывавшего последние секунды. На первом этаже была заложена очередная граната. Герман едва успел сообразить, что здание, точнее остаток третьего этажа и половина второго сейчас обрушаться на него — от входа в «избушку» до укрытия Ворожцова было не больше шести метров. Герман, смешно — как ему казалось потом, — дёрнув руками, быстрым кувырком выкатился из-под остова машины, подцепил двумя пальцами шлем — и дал дёру на другую сторону улицы. Почти успел. Здание со страшным шумом обрушилось вперёд, погребая под собой остаток машины и половину улицы, когда Ворожцов ещё не успел добежать до небольшого заградительного сооружения. Теперь Герман, едва успевший спрятаться за грудой обломков вдоль бордюра, серого от пыли, лежал оглушённый, накрытый взрывной волной, да ещё и без шлема, взгляд расфокусировано блуждал по полуразрушенным домам и серому, затянутому облаками небу. На поясе застрекотала рация, появилась связь. Какой-то командир орал что-то про окружение и наступающие войска соперника. Необходимо было как можно быстрее двигаться к пресловутой площади. Герман осторожно присел, чувствуя, как печёт в груди. Мужчина чертыхнулся, надеясь, что рёбра целы, или он не переживёт ещё одного прямого попадания. Шлем Герман всё ещё сжимал в руке, верхняя часть каски была посечена осколками. Ворожцов негнущимися пальцами дотронулся до лица, ощупал голову. И успел подумать об иронии судьбы — шлем, который должен был защищать его черепушку, спас ему руку — вон, какая вмятина глубокая, почти что до второго слоя защиты. Точно бы кисть снесло. Герман протёр запылившиеся очки, прицепил наушник обратно за ухо — взрывом радиоустройство сорвало с головы. Прицепил — и почувствовал кровь на пальцах. «Неужели контузило?» — пронеслась быстрая мысль. Но он жё всё слышит, только в ушах звенит, но это последствия ударной волны. Герман выдернул из подсумка маленькое сигнальное зеркало. Надо было проверить, ему могло снести часть черепа, просто кусок кости, чего он не почувствовал бы шоке. Но нет. Голова была на месте. Осколком Герману отрезало мочку уха. Ворожцов сплюнул на землю кровавую слюну, чувствуя невозможное облегчение. Ухо не голова, не страшно. Из подсумка на этот раз пришлось доставать аптечку — рана сильно кровила. Раз, два — и готово, всего-то залить антисептиком и уколоть антишок. Герман, слегка пошатываясь, поднялся, подхватил автомат. Взгляд его упал на небольшую латунную табличку с посечёнными осколками буквами, видимо с разрушенного здания. Герман поднял её, повертел в руках, смахнул рукой в тяжёлой перчатке кирпичную пыль. Медленно прочитал надпись. И сел на землю там же где и стоял. «Детский дом №6» — вот что гласила табличка. Теперь до Германа начало доходить, почему снайпера посадили именно здесь — вражеские командиры рассчитывали, что это здание никто не будет штурмовать. И оставили детей внутри. А он, он убил снайпера. И детей. Вот почему он слышал детский плач. Сироты, наверное, сидели в подвале. Они ещё могли бы выбраться, если бы не взрыв последней спрятанной гранаты. Он убил детей. Своими руками. — Герман! — кто-то окликнул его сзади. — Что ты здесь делаешь? Почему ты не на площади? — это был один из его сослуживцев, Влад Царёв. Герман сидел, не в силах обернуться. — Что случилось? — Влад подбежал к Ворожцову, встряхнул его. — Что с тобой? — Герман молча кивнул на табличку. Влад взял её и пробежался взглядом. Табличка выпала у него из рук. — Герман, — Влад молодец, сразу всё понял. И про снайпера, и про детей. Но не знал что сказать и как помочь. — Герман, надо двигаться дальше. Ты не виноват. И Герман не выдержал. — Я?! Я не виноват?! А кто?! — Герман вскочил, безумными глазами смотря на обломки детского дома. — Я должен был знать! Должен был, понимаешь? Должен был запросить точную карту. Но я этого не сделал. Я их убил! — Всё, успокойся! — и Влад отвесил ему две тяжёлые оплеухи. Шипованные перчатки вспороли щёку, но даже это не отрезвило Германа. Как ненормальный, он опустился на землю. Герман плохо помнил, что было дальше — кажется, Влад потащил его на площадь. А там они полдня просидели, отбивая бесконечный атаки. Герману казалось, что он раздвоился: одна его часть продолжала сражаться, стрелять, бросать гранаты и отдавать приказы, а другая, совершенно опустошённая, навсегда осталась у того разрушенного дома. Площадь и прилегающие кварталы отбили ценой огромных потерь обеих сторон. Группы зачистки отправились на юго-запад, добивая остатки войск врага. Следом пошли сапёры с огромными овчарками, словно поседевшими от серой мути в воздухе. Оставшихся в живых бойцов срочно сдали на руки санитарам. Герман потом смутно вспоминал, как ему зашивали оставшуюся часть уха и многочисленные порезы на лице и голове. В первый день после боя всем легкораненым бойцам полагался день отдыха. И Герман впервые за пять лет своей жизни напился почти до полубессознательного состояния, чтобы на следующий день всё случившееся казалось очередным кошмаром. Пил один, в своей комнате — за пьянку могли и под трибунал отдать. Хотя «напился» было неправильным словом — Германа хватило на две бутылки водки из военного схрона врага. Кубанская настойка, с сакраментальной надписью «RUSSIAN VODKA». Герман даже не стал удивляться, откуда она здесь. Просто напился. Без закуски и даже без ставшего привычным пресловутого лимона. И вырубился когда-то около полуночи, когда на дне второй бутылки оставалось всего ничего. И на следующий день еле встал, хотя проснулся почему-то раньше будильника, в 4:30 утра. Однако потом понял, почему — привести себя в порядок было трудно, спасла только микстура из медкабинета, выдававшаяся всем поголовно. Герман ещё тогда доказывал, что никогда не пьёт. Вот уж точно — никогда не говори «никогда». Иначе бы во время утреннего патруля заснул бы где-нибудь. Или ещё хуже — начальство бы увидело. К своему коню Герман пришёл в четыре вечера уже слегка проветрившимся и со свежей головой. Народу в манеже было мало, буквально пара-тройка человек прыгали маршрут, и в дальнем конце девушка занималась с молодой кобылой. Тренировка прошла на ура, прыгать сегодня Герман не хотел, в итоге три часа работали над троеборной ездой, Герман планировал выступить на CSI3*. И больше так не напиваться. Конь был в настроении работать, гнулся во все стороны, тянулся, хоть на обложку известного конного журнала. И не реагировал на всяческие внешние раздражители. В середине тренировки в манеж вышел один из тренером, Виктор Иванович со своим конём Алебастром. Поговаривали, что он сурово критикует всех, даже если это не его спортсмены. Как всадник — замечательный, но человек вздорный, суровый. Герман отрабатывал пиаффе — собранную рысь на месте. Фортекс замечательно двигался, Виктор Иванович даже остановился, смотря на их пару. — Неплохо, Ворожцов. Можешь добавить больше спины, станет чётче, — бросил пожилой всадник. Герман сосредоточенно кивнул. Казалось бы, что ничего не произошло. Не было ни страшного боя, ни смертей. За те пять дней и грандиозную пьянку Герман успел дважды забыть про детский дом. А сейчас он, словно окаменев, замер перед обломками. Последующее патрулирование он едва помнил, все воспоминания, все мысли вернулись, он не мог думать ни о чём, кроме тихого детского плача из подвала. И когда вечером офицерам предложили сходить в местную таверну, Герман с радостью ухватился за это предложение. Возвращаться в казармы и оставаться наедине со своими мыслями было невыносимо. В каждом отвоёванном у врага городке было такое место, куда можно было отправиться вечером, чтобы отдохнуть. Ну и выпустить пар, конечно же, драки не были редкостью в таких заведениях. Серое, кирпичное, двухэтажное здание с крошечными чердачками-мансардами. «Подпольный» этаж — традиционный винный — и не только, — погреб. На первом этаже — огромный зал с десятками обеденных столов, факелами на стенах и огромном костре посередине, на котором жарилась несчастная дичь — кабанчик, судя по всему. И небольшая деревянная стойка, за которой наливали пиво и кое-какие напитки покрепче. Витражные окна в усиленных рамах. И две лестницы на второй этаж, ведущие к спальням и «ночным бабочкам». Однако, всех новичков предупреждали, что даже просто подниматься наверх не стоит — останавливающиеся там путники, чаще всего беглецы из завоёванных земель, готовы убить любого в военной форме. Герман не планировал свновь напиваться — одного раза хватило сполна. Просто посидеть, отдохнуть от собственных мыслей. Он заказал кружку имбирного эля, медленно потягивая его, наслаждаясь возможностью никуда не идти и ничего не делать. Его товарищи, однако, были не столь осторожны и заказывали кружку за кружкой и миски с кабаньим окороком. Герман чувствовал, что дремлет, в тепле накатила сонливость. Он откинулся назад на деревянную скамью и прикрыл глаза. Мысли вязко колыхались, словно желе, ни за что не цепляясь. Катастрофа с детским домом казалась далёкой, не касавшейся Ворожцова. И вдруг — резкий звук удара. Герман рывком сел, попутно продирая глаза. Неужели драка? Так и есть, один из бойцов уже валялся на полу, заливая пол кровью из рассеченного лба. Успел с кем-то поцапаться за сорок минут, пока они здесь находились. Над ним стоял порядком захмелевший солдат четырнадцатой роты, ростом под два метра. К ним уже спешил хозяин таверны, явно намереваясь попросить перенести мордобой на улицу. Но не успел — Влад, будучи другом поверженного бойца, подхватил тяжёлую пивную кружку и с размаху ударил пьянчугу. Тот от неожиданности всплеснул руками и упал на зад, даже лавки подпрыгнули, а на его место упавшего вставали его сослуживцы. Закипела драка, сплошная мешанина рук, ног и голов. Герман не собирался встревать, друзья друзьями, а лишние проблемы ему точно не нужны. Тем более что сюда уже бежали дюжие мужики в коричневых мясницких фартуках, охранники, видать. Герман только прижался спиной к стене, чтобы не попасть под раздачу. Охранники начали разнимать борющихся, Герман едва заметно выдохнул. Все целы, отделались только парой синяков и растоптанным самолюбием. Герман уже не собирался ждать никого из своих, хотел уже уйти, как перед ним выросла чья-то фигура с доской от скамьи, Герман даже не увидел, чья. Его с размаху ударили по голове. Последнее, что он видел, были искры перед глазами. Позже Герману рассказали, как ему повезло — доска была не дубовой, от удара которой от Германа осталось бы только каменное надгробие, а лёгкая, еловая. Это было понятно — покажите нормального человека, который может выломать толстую дубовую доску? Но даже от удара частью вечнозелёного дерева Герману мало не показалось — сотрясение средней тяжести, рассечённая почти до переносицы бровь и тёмно-фиолетовый синяк на скуле. Участникам драки не повезло, их сдали на руки проходившему патрулю и отправили в штаб. Германа, который вообще не принимал участия в драке, забрали вместе со всеми, мотивируя это разбитым лицом Германа — «Если ты не дрался, то откуда синяки?» А пьяного парня, ударившего Германа не забрали. В самом деле, пьяный и пьяный, в таверне трезвых мало. Ворожцов успел порадоваться, что не пил ничего крепкого, даже эль и до половины не выпил. На алкотестере проверяли всех, прошёл только один. Как раз Герман. И всех отправили к руководству. С Германом разговаривал сам Рутковский. Всё сводилось к простым истинам, как он, майор, мог пойти в развлекательное заведение, да ещё и ввязаться в драку? Ещё и зная, что от его поведения зависит жизнь его дочери. На счастье Ворожцова, хозяин таверны подтвердил, что в драке мужчина не участвовал. А так как хозяин был весьма уважаемым человеком в городе и в своё время даже был у власти, а потом устал от бесконечных бумаг и «круглых столов» и открыл таверну, то его слово было решающим. Германа отпустили, причём Александр намеренно громко отметил, что не станет заносить это в личное дело Германа. Пока не станет. Однако, Ворожцову повезло больше всех: остальные драчуны частично пошли под трибунал. Владу досталось едва ли не больше всех — драки можно было бы избежать, не ударь он того солдата из четырнадцатой роты.Don`t put the blame on me
Через несколько дней Германа вызвали в переговорную комнату. Ворожцов с лёгким стыдом понял, что не разговаривал с братом уже несколько месяцев. Отчасти из-за свалившихся дел, отчасти из-за той неприятной ссоры. Но сев за большой монитор и надев наушники, Герман понял, что тёплых слов ему можно не ждать. Игорь был мрачнее тучи, разве что молнии не сверкали. Разговор явно бы не клеился, но Игорь не собирался ни на что тратить время, даже на какое-нибудь дежурное приветствие. — Герман, ты совсем с ума сошёл? — заорал он. Герман поморщился и слегка убавил звук в наушниках. — И тебе добрый вечер, — как можно спокойнее постарался ответить Герман. — В чём дело, Игорь? Что произошло? — Не включай идиота, ради Бога, — поморщился Игорь. — Мне всё рассказали? — Что тебе рассказали? — Герман медленно начинал злиться. — О чём ты? — Про вашу драку в таверне! Чем ты думал, когда пошёл туда? Зачем ввязался?! — Во-первых, не в «вашу драку», Игорь. Я никоим образом там не участвовал, — холодно бросил Герман. — То-то я и вижу, — рассмеялся Игорь. — Ты на себя в зеркало смотрел? — Послушай, Игорь, — прошипел Герман сквозь стиснутые зубы. — Я не дрался, Меня ударили на выходе. Доской по голове. — Господи, Герман, такая отмазка явно не подходит! Как в школе! — Игорь весело оскалился. — Да ещё и так заумно, доской! Скажи ещё, скамейкой! — Ты вышел на связь, только чтобы посмеяться или что-то ещё хочешь сказать? — Герман устало откинулся на стуле. — Да, точно, — голос Игоря привычно окреп до ора. — Ты о чём думал, когда ввязался в драку? Ты о Яне думал? Да о чём ты вообще думал? — Я не дрался, сказал же уже. И на Яне это никак не скажется, Рутковский даже не заносил это в личное дело, — терпеливо, как ребёнку, объяснил Герман — Какой же ты идиот! — Игорь закрыл лицо руками. — Это он тебе так сказал. А мне — что это может плохо повлиять на мою племянницу. — О, с каких это пор ты общаешься с Александром? — Герман неожиданно сам развеселился. — И с каких пор тебя интересует Яна? Тебе всегда было плевать на неё, ты просто изображал правильного дядю. — С таких… — Игорь запнулся. Рассказывать о своих взаимоотношениях с Рутковским он явно не собирался. — Мне никогда не было наплевать на Яну. А ты… — Игорь вновь замолчал, глубоко вздохнул и бросил, — а ты никудышный отец! Ничего этого не было бы, если бы тогда, пять лет назад пошёл бы с ними! По крайней мере они могли бы выжить, сбей бы фургон тебя! А сейчас ты даже не пытаешься её вернуть, разыгрываешь страдальца, которого все жалеют и ещё… Что он ещё хотел сказать, Герман никогда не узнает. Ворожцов оборвал связь, заблокировав канал передачи. Сорвал наушники и рывком встал. Охранник едва успел открыть дверь, а Герман уже выскочил в коридор, сделал несколько шагов. Стены давили, стало нечем дышать, потолок словно падал. Герман сполз по ближайшей стене, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Теперь он потерял брата. После таких жестких и несправедливых слов он вряд ли ещё свяжется с братом. А если Игорь не соврал, и эта драка в самом деле отдалила его от Яны. Вслед за такими мыслями пришло осознание — Что же он сделал?! Время для квеста, товарищи! Прежде всего, ответ на прошлый квест. Ласковое, домашнее имя Фортекса — Санёчек, Санёк, Санечка. Вот так — Фортекс-Санёк. Сложно, соглашусь. Так никто и не смог угадать. Или хотя бы предположить. А теперь новый квест. Из-за длителительного отсутствия проды делаю его совсем простым. Вам, дорогие читатели, нужно найти в этой главе автора, то есть меня. Да-да, я вывела себя в этой главе! И надеюсь, что ещё появлюсь! И дополнительный бонус тем, кто сможет найти, откуда я взяла строки для эпиграфов. Удачи!