Солнце светит всем.
Гай Петроний Арбитр
— Где мы? — Герман с мальчиком уже довольно долго шли. Лес, лес, лес, тропинки, огромные замшелые валуны по пути. Странно, но Ворожцов не чувствовал усталости, ребёнок, похоже, тоже. Как оказалось, каменистая дорожка вела не в горы, а в леса вдоль их подножия. Странно тихие леса, как в песне «здесь птицы не поют». И солнце почти не пробивалось через густую крону деревьев, везде царил довольно уютный полумрак. — Мы в лесу, — с удивлением ответил мальчик. — Где же ещё? — Хорошо, куда мы идём? — поинтересовался Герман. — Точнее, куда ты меня ведёшь? — Вперёд, — с наивной простой ответил его спутник. Герман едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Маленький философ выводил его из себя, несмотря на то, что это был он сам. Это же просто сон, вот только почему он так долго длится? — Это же сон, — вслух высказал свои мысли Герман. — Я уже давно должен проснуться. Обезболивающее должно было уже закончить действовать. — А ты хочешь просыпаться? — неожиданно спросил мальчик. — Только честно. — Честно… — Герман замешкался. Просыпаться совершенно не хотелось. Он всё ещё будет в санчасти, слабый, мучающийся от дикой боли. — Не очень. — Тогда идём дальше, — и парнишка снова зашагал вперёд. Герман его уже ни о чём не спрашивал. Он просто шёл. Через какое-то время — по ощущениям, прошёл час или около того — мальчик попросил Германа пойти первым — большие ветви низко склонялись к земле, задевали по лицу, а для маленького ребёнка было бы крайне неудобно убирать их. Так и шли — Ворожцов впереди, периодически придерживает слишком большие побеги кустов, чтобы не оцарапали его спутника. Тот явно не испытывал никаких неудобств, связанных с дорогой, даже что-то насвистывал себе под нос. Герман прислушался и с удивлением узнал детскую песенку про Антошку, не желающего идти на сбор урожая, так как этого они не проходили. А через пару минут Ворожцов поймал себя, что даже подпевает, правда себе под нос. Вдалеке забрезжил солнечный свет — лес кончался. Герман слегка обрадовался — глаза уже устали от постоянных сумерек. Пара шагов — и он оказался на равнине, сплошь поросшей короткой густой травой и редкими цветами. Солнце оказалось таким ярким, что Герман прикрыл слезящиеся глаза. А когда обернулся, мальчика уже не было. — Что за… — Ворожцов чертыхнулся? — где ты? Выходи! Это совсем не смешно! И тут у него в голове раздался смех. Переливчатый, словно колокольчики звенят. Детский. А следом Герман услышал знакомый голосок. — Герман, ты до сих пор не понял? Я — это ты. Я всегда с тобой. В душе. Я просто прошёл с тобой эту дорогу. Чтобы дать тебе осознать, что ты не хочешь возвращаться. — Ну не хочу я возвращаться, и что с того? — закричал Герман в полный голос. Пришла мысль, что со стороны он выглядит, как шизофреник, разговаривающий сам с собой, что, собственно, было недалеко от правды, — что мне делать теперь? Куда идти? — Ты уже спрашивал меня об этом! — вновь засмеялся голосок. — Иди теперь сам! Стало тихо. И на равнине, и в голове у Германа. Тот с удивлением обнаружил себя на земле, обхватившим голову руками. Ворожцов поспешно встал, отряхиваясь. Что там сказал мальчик? Он уже спрашивал об этом. Хм… Герман задумался. Ответ пришёл быстро. Намёк ясен. Нужно идти вперёд. А вот идти пришлось очень долго. Тут уже и усталость начала ощущаться, и жуткая жажда. Вот только воды не было. Вообще ни капли. Ни лужицы, ни речки, ни озера. Дождя тоже не было. Однако Герман упрямо продолжал двигаться вперёд. Иначе у нет никаких шансов выжить. Впереди была только бескрайняя равнина да горы по бокам. Лес остался далеко позади, виднелись только верхушки деревьев. В чистом небе порхали маленькие птички, пару раз пролетала большая, очень похожая на ястреба с добычей в клюве. Первый день Герман шёл почти без остановок, надеялся быстрее добраться хоть до чего-нибудь — мальчик ведь не позаботился сказать, есть ли здесь где-нибудь населённый пункт. К вечеру Ворожцов дошёл до небольшого холма на который и поднялся. Однако его ждало разочарование — равнина тянулась везде, докуда хватало глаз. Ни города, ничего. Но больше всего Германа беспокоило отсутствие воды. Может быть ещё пару дней он протянет, а потом умрёт от обезвоживания. Поэтому мужчина не позволял себе ни минуты на отдых. Упорно шёл вперёд, пока не небо не взошла луна, заливая траву призрачным желтоватым светом. Герман хотел идти всю ночь, надеясь к утру хоть куда-нибудь выйти, но дальше пошла каменистая земля. Пару раз упав в темноте и в кровь разбив руки мужчина задремал под каким-то пригорком. Герман поднялся раньше солнца, рассвет, окрасивший небо в нежно-розовые цвета, он встретил уже в пути. Раннее утро, хорошо, совсем не жарко. Однако дальше стало хуже. Солнце стояло в зените, в вокруг ни кустика, ни деревца. Тени не было. Дикая жара. И Ворожцов всё ещё не нашёл ни одного водоёма. К вечеру стало совсем плохо, Герман пару раз терял сознание от усталости и обезвоживания. Ночь он встретил под обломком скалы — там хотя бы прохладнее. Встал затемно, надеясь дойти до утра хоть до какого поселения. Бесполезно. Равнины, холмы, равнины, холмы. К вечеру Герман уже еле шёл, вытирая руками кровь из носа — организм не выдерживал такой жары. Появилась мысль, что самые жаркие часы надо пересыпать, а потом идти, но такой вариант не подходил — отдыхать было решительно негде, обрушившаяся скала осталась далеко позади. Позже у Германа уже появилась заманчивая идея вернуться обратно в лесу, но мужчина её решительно отмёл — обратной дороги он точно не выдержит. Когда, как Герману показалось, прошли ещё сутки или двое, недостаток влаги начал ощущаться отчётливее всего. В голове стучит, ноги просто не идут. Герман в очередной раз буквально осел на землю, чтобы отдохнуть. Солнце над головой жарко пекло, выжигая всё живое на равнине, даже птицы разлетелись по гнёздам. Казалось, что в организме не осталось никакой жидкости. Герман провёл по потрескавшимся губам сухим, как наждачка, языком. Если он не найдёт воду, то погибнет. И тут — шум мотора. Герман сначала подумал, что это его галлюцинации. Однако звук приближался. Из-за скалы на равнину вырулила машина — пикап камуфляжной раскраски и с тентом над кузовом. Герман с трудом поднялся на негнущиеся ноги и поплёлся навстречу — идти быстрее не было сил. В душе поднялся страх — а если не станет останавливаться, а если уедет? Остановился, не уехал. Из кузова выпрыгнул крепко сбитый парень средних лет, возможно ровесник самого Германа, может младше, и с автоматом наперевес. Из кабины выглядывал водитель с «Макаровым» в руке, подозрительно косясь в сторону Ворожцова. Автоматчик добрался до Германа быстрее, чем тот до машины. — Назовись! — громко потребовал он. — Или стреляю на поражение! Герман узнал его. Точнее не его, а вихрастого пацана Женю, которым тот когда-то был. — Рядовой Фомин, равняйсь! Смирно! Почему форма не в порядке? — с едва слышным смешком отдал команду Герман. И с удивлением увидел, что парень действительно встал руки по швам, голова повёрнута вправо. Он ещё пытался одновременно заправлять выбившуюся рубашку в брюки. — Ой, Герман, — растерянно сказал тот. — Не может быть, — и бросился обнимать бывшего командира отряда, едва не сбив того с ног. — Тихо ты, тихо, — с трудом произнёс Герман. — Повалишь же. — А мы уже давно вас… тебя ждём, — неожиданно заявил парень. — Всю равнину изъездили. — Ждёте? — удивился Герман. — Это почему? И почему на равнине? — А все почему-то с неё приходят, — сказал Евгений. — КПП на ней, что ли. А ещё… — Погоди, погоди, — прервал его словесный поток Герман. — Потом всё расскажешь. Водичкой не угостишь? Чёрт знает сколько по солнцу иду. — Да, конечно, простите, я забыл, — вновь зачастил парень. — Теперь всегда с собой бутыли возим. Михалыч, отставить огонь! — крикнул он водиле, который всё ещё сидел с заряженным пистолетом в руке. Герман с трудом залез в кузов — Фомину пришлось буквально затаскивать его — высота от земли до борта была приличная. В кузове была вода. Много воды — две больших бутылки, по размерам, как бидон для молока литров эдак на двадцать. — Мы ж не знаем, кого подберём, — объяснял потом Евгений. — Раз на раз не приходится. Иногда одного или двух, а однажды десять человек. Еле влезли, благо у нас машина тогда была побольше. А пить все хотят. Пил тогда Герман долго. Желудок, казалось, съёжился до размеров горошины, а от жажды он сходил ума. Женька, с тревогой глядя на него, периодически подсыпал в алюминиевую кружку соль и сахар. После второй чашки Германа дико затошнило, внутренности, казалось, скручивало в узел. Он с трудом наклонился над бортом, выпитая вода извергалась наружу. Фомин махнул водителю, чтобы тот остановился, и перетащил бутылки на пассажирское место в кабину. — Жень, дай ещё одну кружку, и всё, — с трудом попросил Герман, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Больше и не попрошу. — Ладно, — сжалился парень, глядя на измученного Ворожцова. — Только быстро так не пей. Герман так и задремал в кузове — с кружкой в руках. Он проснулся, от резкого толчка, когда машина остановилась. Вставать совершенно не хотелось — Герман дико устал, всё ещё хотелось лежать и не двигаться. Кто-то отбросил тент, закрывающий выход из кузова. — Герман? — Женя вскарабкался к нему. — Проснулся? Мужчина с трудом кивнул. — Где мы? — спросил он, с трудом ворочая языком. — Мы в Дятловске. Это военный город. Вставай, мы приехали. — Куда? — глаза у Ворожцова закрывались. — В госпиталь. А то ты совсем плох, — Фомин осторожно обхватил его за плечи, помогая встать. В госпитале их уже ждали, несмотря на то, что приехали они в ночь. Смутно знакомый врач, едва взглянув на Германа, сразу велел готовить место в палате. Ворожцов смутно помнил, что было дальше. Кажется, ему выдали чистую одежду и отправили в душевую. Одежда оказалась чёрной футболкой и такими же штанами с сетчатой подкладкой, чтобы не загнуться от жары. Потом — короткий осмотр тем же врачом и полупустая палата с большим окном. Кажется, он заснул сразу же, как только голова коснулась подушки. Герман лишь смутно помнил, как ему ставили капельницу с физраствором. Последней была мысль, что он всё-таки остался жив. — Эй, соня, вставать пора! — раздался чей-то весёлый голос. Герману показалось, что прошла всего минута с того момента, как он заснул и до пробуждения. Он с трудом открыл глаза, сильно моргая от песка в них. Перед взором, естественно, предстал девственно белый потолок. Ни трещинки, ни пятнышка. — Проснулся наконец-то! — констатировал всё тот же голос. Герман с трудом скосил глаза. Кто-то сидел на ободранной табуретке возле его кровати и отчаянно не желал фокусироваться, силуэт двоился. Когда мельтешение пропало, Герман наконец увидел своего посетителя. Сердце пропустило пару ударов. Ворожцов рывком попытался сесть, но его сильно качнуло в сторону от слабости, он едва не упал. Гость подхватил его. — Ты бы осторожнее хоть чуть-чуть, — укорил он Германа, — дёргаешься так. Нельзя тебе пока так скакать. Вот отдохнёшь чуток, тогда и… Но Герман уже его не слушал. Мозг отчаянно отказывался воспринимать происходящее. Этого просто не могло быть. Неожиданно накрыло — перед глазами потемнело, заплясали «мушки», перестало хватать воздуха. Герман задыхался, сердце бешено колотилось, грозя сломать рёбра. Приступ закончился так же быстро, как и начался, отрезвила жгучая боль в плече. Перед глазами появилось встревоженное лицо врача. — Я ему димедрол вколол, пусть ещё поспит, хорошо? — обратился он к кому-то. — Да, конечно, — отозвался гость, — я с ним посижу. — Только вставать не давайте, — отдав последние наставления, врач вышел. Герман не видел, но знал — гость сидит рядом. — Игорь… — с трудом выговорил он. — Откуда ты… — и силы кончились. Герман мог только ждать ответа. Вдруг кто-то невидимый крепко обнял его. — Вот мы и встретились, братик, — с улыбкой сказал Игорь Ворожцов. Он стоял в колокольне полуразрушенного храма. И ждал. Пять минут двенадцатого, десять, пятнадцать. Однако тот, кого он ждал, хоть и был невероятно пунктуален, но появился ровно без десяти полночь. Лёгкий шорох за спиной, в полной темноте. Он здесь. — Как всё прошло? — не оборачиваясь спросил мужчина своего позднего визитёра. Поворачиваться не хотелось. Снова видеть это лицо не доставляло никакого удовольствия. — Более чем хорошо, — лаконично ответил ровный голос. Непосвящённому человеку было бы трудно понять, что это за существо и какого оно пола — голос ровным счётом ничего не выражал, не был ни низким, ни высоким. — Сколько предметов пришлось задействовать? — поинтересовался мужчина. Спрашивал он также кратко, как и отвечал его посетитель. — Только два, — ответил Хранитель. — Какие именно? — сухо спросил мужчина. Ему уже давно стоило бы привыкнуть, что его гость отвечает только на те вопросы, который у него спрашивают. — Саламандра и Орёл, — ответил бестелесный голос. — Значит, Шелкопряд всё-таки не понадобился, — задумчиво проговорил мужчина, скорее для себя, чем для Хранителя. — Приятно думать, что его не пришлось превращать в безмозглого и бесполезного зомби. — Он был ещё жив, когда я добрался до него, — неожиданно сказал посетитель. — Но мне всё равно пришлось использовать Саламандру для начала не в полную её силу. — Именно это и вызвало такую задержку, я прав? — спросил мужчина. — Почти, — ответил Хранитель, — были посторонние. — Так вас эта девушка на столько задержала? — нервно хохотнул мужчина. — Не вижу в этом ничего смешного, — с лёгким оттенком недовольства ответил гость. — Я почти четверть часа был вынужден наблюдать за её истерикой. Хотя из-за этого она не заметила воздействия Саламандры. — Серьёзно? — вздёрнул одну бровь мужчина. — Каюсь, сначала не заметила. Пришлось использовать Орла и для воздействия на неё. — Хорошо, — с облегчением ответил мужчина. Посторонние не должны знать об этой рискованной операции. — Но, надеюсь, с нашей основной целью всё нормально? — Более чем, — повторил Хранитель. —Мне очень повезло, при большем промедлении без Шелкопряда мы бы не обошлись. — Я буду рад, если это дело останется между нами, — сказал мужчина. — Естественно, — ответил Хранитель. — Меня за такое использование предметов также не поблагодарят. Герман отлежал в госпитале не день и не два — почти две недели. Неделю на поддерживающей терапии — глюкозе и седуксене, ничего другого измученный организм просто не воспринимал. Большую часть нескольких суток Ворожцов просто спал — ни на что другое сил не было. Игорь, как Герману потом рассказывали, приходил каждый день и просто сидел в рядом с ним. Через какое-то время, может быть дня через три, Герману разрешили только выходить из палаты, что его сначала рассердило. Правда потом оказалось, что даже несколько десятков шагов для мужчины стали практически непосильным расстоянием — сказались длительное обезвоживание и сильное истощение. Потом отвратительная восстанавливающая диета, которую Герман еле выдержал — пресные каши: овсянка и перловка, опротивели за пару суток. Через несколько дней Герман стоял на бетонных ступеньках госпиталя, с наслаждением вдыхая вкусно пахнущий свежий воздух. Выходить на улицу за всё время, проведённое здесь, ему не довелось — просто не было сил. Зато сейчас Ворожцов был готов идти хоть на край света, только бы подальше от больничной палаты. Однако его тут же посетила мысль — идти-то ему некуда! Надо было дожидаться Игоря. Тот появился через четверть часа. Герман за это время несколько раз обошёл парк возле госпиталя. Игорь нашёл его под одним из больших дубов, окружённого любопытными белками, явно намекавшими на «где пожрать?». — Герман! — окликнул Игорь брата. — Пойдём. Тот тут же вскочил с земли. Игорь не мог не заметить, как его слегка повело в сторону, как бы Герман не пытался это скрыть. — Куда пойдём-то? — поинтересовался Герман, отряхиваясь от песка. — Для начала тебя пристроим, — ответил Игорь, выходя на дорожку. — Интересно, куда, — проворчал брат. Идти пришлось довольно долго — вначале до выхода из парка, потом до маленькой парковки. Использование машин, кстати, здесь, как таковое, не практиковалось, транспорт был либо служебный, либо военный. Остальные передвигались на небольших и хорошо вентилируемых машинках, напоминающих гольф кары. Только сели, пристегнулись — и всегда терпеливый Герман засыпал брата накопившимися вопросами. Тот предполагал, что так и будет, поэтому охотно отвечал. И Герман, и Игорь находились на том самом острове в три тысячи гектаров, который увидели пилоты разбившегося самолёта. Вот только они увидели не весь остров. Он был гораздо больше указанных размеров, просто большая часть была в линзе — особом портале, которых было очень много по всему миру, история создания которых, точное количество и места расположения было неизвестно. Линзы, как правило, охраняют таинственные существа — «хихикающие демоны». Однако ISPA крайне повезло — группа учёных смогла вычислить расположение линзы. Она не была охраняемой, высоко в воздухе не висела, словом, была идеальным местом. В кратчайшие сроки туда был перенесён штаб компании безопасности ради. Как позже выяснилось, это спасло жизни тысячам человек. Вот только Александр, находящийся на подлодке, никак не мог достичь этого острова, а аппаратура в штабе, отвечающая за координаты, попросту не работала. Было выяснено, что для работы линзы в «штатном режиме», в неё нужно было попасть с самого острова, ведь штаб ISPA был перемещён не путём нового строительства, а путём научного открытия — одну из линз до конца света удалось расположить ровно под штабом и прилегающими территориями с различными постройками, поэтому штаб словно таки провалился в неё. Игорю повезло — он был в штабе во время всего этого, а не в Швейцарии на запуске Большого Адронного Коллайдера. — Да и тебе, Герман, повезло, что ты в экспедиции был, — неожиданно заметил Игорь. — И что корабль в безопасном квадрате был. — Да, пожалуй, — легко согласился Герман. — Конечно, два месяца в море — не лучший вариант, но всё же лучше, чем погибнуть. — Всё равно потрепало тебя, — повернулся к нему брат. — Не слабо так. — Что?! — дёрнулся Герман, — каким образом? — В смысле «каким образом»? — явно удивился Игорь. — Вон на шее шрам и на всё плечо. — Быть не может! — ахнул Герман, но рукав всё же закатал. И правда — длинный шрам на плече и почти на половину предплечья. Провёл рукой по шее — кожа в одном месте явно была стянута швами, причём не очень давно, — что за… — Герман, ты хоть иногда в зеркало на себя смотришь? — веселился Игорь. — Или у тебя ранний склероз начался? — Подожди-ка, — внезапно замолчал Герман. А через пару минут задал самый странный вопрос, который слышал его брат. — Игорь, а как я попал на этот остров? — В смысле «как»? — вновь поразился Игорь. — Отправили, наверное. — В смысле, как я попал на этот сюда, на территорию штаба? Ты же сам сказал, что так можно сделать только пройдя через линзу на острове! А я там не был! Корабль к берегу не приставал! — Герман ничего не мог понять. — Не приставал? — брови у Игоря неудержимо поползли вверх. — С ума сойти. Тебя же подобрали на равнине! — Именно, что на равнине! — воскликнул Герман. — Как и все остальные, кто попал в штаб позднее конца света! А как это могло произойти, если линза до сих пор плохо работает? — Действительно, — задумался Игорь. — И никто из них не говорил, что был на острове! Герман, — повернулся он к брату, — а что ты помнишь? Тот задумался. Что же он помнил? Всю экспедицию, включая их последнее погружение с Максом. Стоп. Погружение. Он не помнил ничего, что было после. Только какую-то ослепительную вспышку света и словно нахлынувшую на него ледяную волну, которая обожгла грудь. И кого-то, стоящего возле его койки… В этот момент Герман почувствовал, что в голове словно прояснилось. Конечно, мужчина не мог знать, что мощный блок сознания и памяти, поставленный Орлом, просто исчез, не выдержав такого сопротивления организма. И Ворожцов вспомнил всё. Вплоть до последнего мига. Он захрипел, от жгучей боли перехватывало дыхание. Качнулся вперёд, практически повиснув на ремне безопасности. — Что с тобой? — Игорь быстро остановил машину и повернулся к брату. Тот уже пришёл в себя и теперь вытирал выступившие слёзы. — Вспомнил, какого это — умирать от пуль, — всё ещё откашливаясь пробормотал Герман. — Увлекательно? — с долей иронии поинтересовался Игорь, вновь заводя мотор. Вопросов у него не возникло. — Как ни странно, нет, — в тон ему ответил Герман. — Знаешь, а я думал, врут люди, — задумчиво произнёс Игорь. — О чём врут? — удивлённо переспросил Герман. — Да рассказывают многие, что точно так же как и ты занимались своими делами, а какую-то часть собственной жизни просто не помнят. Вроде сидели над бумагами, или в спортивном зале железо таскали, а потом раз — и уже здесь, в штабе. Надо будет тебе с ними встретиться как-нибудь потом. После этого диалога они долго ехали в полном молчании, явно думая каждый о своём. За окнами пролетали леса, дома, военные пункты. Через три четверти часа они пересекли КПП. Пожилой солдат, с погонами старлея, лысый (или усатый), нудно проверял их документы, сверяя штампы, печати. Герман только хотел удивиться, откуда у Игоря его документы, как машина вновь тронулась. Герман почти задремал, когда из сонного состояния его вывел возглас Игоря: — Вот мы и дома, братик! Далеко впереди чернела громадина штаба ISPA, окружённая множеством построек поменьше, огромным стадионом и лесом с одной стороны. Герман в сотый раз вспомнил, что недалеко от штаба его ждёт ещё кое-кто. Эта мысль уже не дала ему уснуть. До штаба было меньше десяти километров. Наступило время для небольшого квеста. Того, кто поймёт смысл названия главы и эпиграф, очень прошу написать в комментарии своё мнение. Мне очень интересно, догадается ли кто-нибудь. Обращаю ваше внимание, что присутствует метафора (или одно из изобразительно-выразительных средств русского языка, я их путаю) и доля стёба с капелькой чёрного юмора. Дерзайте)